МИХАИЛ КУЛИЖНИКОВ

ГВОЗДИ
Из журнала «Звонница» № 11 (2009)

Они мне сразу не понравились, какие-то длинные, тонкие, тупые, в смазке, шляпка маленькая — одним словом, глисты в масле. Но делать нечего, надо брать, обошёл весь рынок, были только эти и то в одном месте. А в магазинах шаром покати — перестройка. Только что можно построить, если гвоздя не купишь? Взял я этих «глистов» и поехал домой.

После обеда занялся подвалом, надо было закромок под картошку соорудить. Уж я бил-колотил эти «глисты», поминая непечатным словом и нашу промышленность, и свою нерадивость, по три штуки в одно место, ну не лезут они, мерзкие, в доску, гнутся! Нервы мои поднатянулись, но закромок кое-как соорудил. Теперь на очереди окно в зале, решил утеплить, пока сухо. Проложил поролон по пазам, стал закрывать — дудки! Хоть убей, не закрывается окно и всё тут. Эх-ма! Как саданул со всей дури! Оба стекла так и вылетели на балкон. А всё из-за этих «глистов», будь они неладны, завели они меня крепко. Занавесил я окно одеялом, поужинал и сел смотреть телевизор. На выходные план был выполнен.

Была передача о Японии. Корреспонденты-телевизионщики, тамошнее начальство — мэры-губернаторы толпились в магазине, где продавались камни для заточки инструмента. Камни эти жутко дорогие, добывают их только в Японии. Взяли они у хозяина под расписку самый дорогой камень и покатили всей толпой в японскую глубинку. Там, оказывается, живёт плотник, который умеет на этом камне железки для рубанков затачивать. Приехали все эти мэры-губернаторы, журналисты и прочие зеваки в захудалое селеньице. Вышел плотник старый, важный, увидал этот камень, руки затряслись, языком зацокал, камень водой поливает, ставит железку под углом и начинает точить. И железка прилипла! Так и стояла под наклоном! «Ну вот, — говорит диктор, — это значит, что заточка произведена правильно, а возможно такое только на этом камне, и если железка сделана из специального металла». А плотник уже железку в рубанок вставил, кладёт на верстак брус деревянный, какой-то породы редкой, и рубанок одним пальцем двигает. «Ага, — говорит диктор, — видите, стружка нигде не прервалась и толщина её сотые доли миллиметра, а может быть, и меньше!» Японские мэры-губернаторы от восхищения хлопают в ладоши, вручают плотнику грамоту, премию, вешают на шею ленту. Все пьют сакэ из фарфоровых чашечек и удовлетворённо улыбаются. Вся Япония ликует у своих японских телевизоров, а плотник тот прямо национальный герой!..

Утром полез  в шифоньер, там у меня три бутылки водки хранились. Одна к ноябрьским, одна на Новый год и одна «дежурная». Взял я бутылочку, вспомнил недобрым словом «сухой закон» и пошёл на работу, я тогда во Дворце культуры работал.

Ближе к обеду спустился в подвал к плотнику Михаилу Иванычу.

Сантехник Андреич и Михаил Иваныч играли в домино. Играли как-то кисло и мне не очень-то обрадовались.
— Что ж вы насухую-то, труженики культуры? — спрашиваю.

Андреич сдвинул на нос очки и, глянув поверх них на меня, пробасил:
— А нам сырость ни к чему. Я, стало быть, сорок семь лет в воде вожусь. Вон!

Андреич кивнул на свои скрюченные пальцы.
— Так то ж от воды. А от водки и не такое бывает. — Михаил Иваныч тихонько положил доминошку. — Рыба!

Андреича игра уже не интересовала. Он ощупывал взглядом свёрток у меня под мышкой.
— А ты, Мишаня, стало быть, по делу или так, проведать? — ласково спросил он.
— По делу, Андреич, по делу. Вот пришёл к Михаилу Иванычу стекло просить.

Михаил Иваныч перестал переворачивать домино:
— А зачем тебе стекло?
— Да… решил окно утеплить, а оно закрываться перестало. Ну, я и психанул. Оба стекла вдребезги.

Михаил Иваныч заинтересованно глядел на меня:
— А зачем же ты, Мишаня, психанул?
— Да всё из-за гвоздей.

И я рассказал про свои труды тяжкие в подвале.

Михаил Иваныч порылся в ящике.
— Гвозди, говоришь, виноваты... Такие, что ли? — Он показал гвоздь.
— Во-во. Они самые.
— Хм… Гвоздь как гвоздь.

Михаил Иваныч взял молоток и с двух ударов загнал гвоздь в доску. Я, видимо, покраснел, потому Андреич начал меня успокаивать:
— Ты, Мишаня, здорово не горюй. Михаил Иваныч, стало быть, слово знает, вот гвозди его и слушаются, так, Михаил Иваныч?
— Я это слово с четырнадцати лет на стройках учил, — улыбнулся Михаил Иваныч. — А хотите, я этот гвоздь так забью, что он возле своей шляпки вылезет?
— Так это ж на бутылку спорить надо! — оживился Андреич и покосился на мой свёрток.
— Да ладно тебе, Василий Андреич. — Михаил Иваныч взял молоток поменьше. — Где ж её нынче возьмёшь — перестройка, «сухой закон».

Слегка согнув гвоздь, Михаил Иваныч приставил его под небольшим наклоном к доске и начал легонько бить. Гвоздь вылез возле своей шляпки! Андреич довольно покряхтел и победно глянул на меня.
— А ты, Мишаня, рот-то прикрой!

Михаил Иваныч бросил молоток в ящик:
— Я в своё время не одну бутылку за это дело выиграл. А гвозди эти и вправду дрянные. Пришёл бы ко мне, я б тебе хороших дал, доперестроечных.

Я положил свёрток на стол:
— Михаил Иваныч, а как же стекло, дашь?
— А ты размеры снял?

Я протянул бумажку.
— Точные?
— Да вроде бы...

Михаил Иваныч ещё раз поглядел в бумажку:
— Это у тебя финские рамы, что ли, двойные?.. Барахло. Ладно, в обед приходи, нарежем тебе стёкол.

Андреич потыкал пальцем свёрток:
— А это у тебя что?
— Магарыч! — выпалил я.

Андреич глянул на часы:
— Михаил Иваныч, так уж и обедать пора.
— Обедать так обедать. — Михаил Иваныч придвинул к столу ящик. — Садись, Мишаня.

Я замялся:
— Сейчас приду, пойду свой кабинет закрою.
— Ага, пойди, пойди, а мы тут пока закусочку сочиним. — Андреич сгрёб домино в картонную коробку.

Когда я вернулся, в углу уже стояли два стекла. Михаил Иваныч раскладывал на столе яблоки, сало, хлеб. Андреич стоял у верстака, на котором валялись гнутые гвозди. Он смущённо посмотрел на меня и пробормотал:
— И вправду гнутся, леший их задери. Стало быть, поганые гвозди.

Налили по первой.
— Ну, с прощаньецем, — Михаил Иваныч единым махом выпил добрые полстакана водки.

Андреич не отстал, да и я тоже.
— Мишань, ты, стало быть, закусывай. Вот сальца возьми, это своё. Кабанчик захромал, так я его... — Андреич пододвинул ножом кусок сала. — А мы, стало быть, последний день сегодня. Выгоняют нас на пенсию. Наверно, некультурные мы, так, Михаил Иваныч?
— Как выгоняют? — удивился я.
— А так, — Андреич скрюченными артритом пальцами старательно сворачивал самокрутку. — Пришла указивка — сократить управленческий аппарат.
— Так вы ж техническая служба?! — недоумевал я.
— А начальство, что этот гвоздь, — Михаил Иваныч кивнул на верстак. — Всё к своей шляпке поближе вылазит.
— Угу, — выпустил едкий махорочный дым Андреич. — Или что тот гвоздь в сапоге. Ты работаешь, а он тебе ногу до крови дырявит.

По второй выпили молча. Пора было уходить. Я встал.
— Ну, что ж, тёзка, бывай здоров. — Михаил Иваныч протянул руку.

Встал и Андреич:
— Ты, Мишаня, со стеклом поаккуратнее, завтра нас уже здесь не будет, а в магазинах — сам знаешь — одна гласность осталась. Ну, прощевай, может, когда и свидимся. А то в гости заходи, яблок дам. У меня этот год яблоки сильные…


Источник: Журнал «Звонница», № 11, 2009. Стр. 143-148

Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2017