МИХАИЛ МАШКАРА

МОЯ МОРАЛЬ РАСШАТАНА ЛЮБОВЬЮ
Из трёхтомника «Писатели Белогорья» (2014)


ПЕРЕШЁЛ ДОРОГУ

Я чёрной кошке перешёл дорогу,
И колея моя не знает круга,
Моя мораль расшатана любовью,
И хвою сносят в жаркие костры...
Я снова дом от пустоты избавлю,
Часы замедлят ход свой от испуга,
Но за окном темнеет понемногу
И взгляды звёзд по-прежнему остры.
А где-то в стороне земного края,
В беспечности от пустоты сгорая,
Сейчас меня не помнит королева
Хмельного танца огненной воды.
Печаль её, как гидра семиглава,
Спокойствие её, как змеи рая,
А мысли у неё, как птичья стая, —
Вспугнёшь не вовремя — и ожидай беды.
Умеренность её не беспредельна,
Уверенность её почти безвольна,
И потому её немного жалко,
Что где-то там не помнит про меня...
Меня не жалят ревности осколки
И от тоски уже почти не больно...
Я с сумкой на плече чересседельной
Иду искать не своего коня.
Я, как и все, индеец резерваций,
Я, как и все, мечтаю отогреться
И сбросить груз ненужных сновидений,
Оставить бред бессонниц и тревог
В объятиях её дремучей лени
Понять, что больше некуда мне деться,
Прильнуть и никогда не оторваться,
И будь что будет, помоги мне Бог...

Я УСТАЛ

Я глазами устал искать сочувствия в лицах,
Я его стал искать на ощупь руками,
Но они уходили безмолвно, стуча каблуками,
Уносили надежду спасения, пряча в ресницах.
И стучат каблуки: «Баррикады ресниц неприступны»,
И качаются бёдра: «Не жди от меня утешенья»,
Я печально стою, и в карманах ищу я решенья,
Только тщетно, и только пути к отступленью — преступны.
Ветер мной шелестит и уносит меня, как депешу
О печали земной и бессмысленной жизни растрате,
Облаков надо мною качаются аэростаты.
...Вот возьму и пойду и кого-нибудь сам я утешу!



ПАХНЕТ АВГУСТОМ

Апрель, а трава уже пахнет августом.
В этом лета, похоже, уже не будет.
Я плетусь, как кораблик с повисшим парусом,
и меня обгоняют тоже, в общем-то, люди.

«В чём, — ты спросишь, — кручины твоей причина,
И с чего в этой жизни тебе неймётся?»
«Распрямись, — ты скажешь, — ведь ты мужчина!»
Я скажу: «А знаешь, давай напьёмся.

И, пожалуйста, не уходи от ответа,
ну чем не повод сидеть под градусом,
если кажется мне, что не будет лета
и в апреле трава уже пахнет августом...»



МОЛИТВА

Я с собой примирился, не так чтобы очень недавно,
но ещё не изжил в себе суетность и многословье.
И не светит мне, видно, никак первым стать между равных...
Только что мне с того, если встретил я этот рассвет,
умиляясь тому, что не гонят меня и не ловят,
что суму, и тюрьму, и войну знаю только из книжек,
как слова поговорки расхожей, как игры мальчишек,
что стреляют друг в друга, а после живут тыщу лет...
Дай, господь, им понять, по возможности, очень не скоро,
что у жизни своя арифметика, где половина этой тыщи —
дай бог, сорок лет, и пускай без укора
в небо смотрят они, и без страха глядят они вдаль.
И ещё попрошу для себя, милосердный мой Боже,
Дай мне снова бежать, чтоб фонтанчики пыли меж пальцев
щекотали. И солнце светило. И, если возможно,
чтобы вечным июлем шуршал для меня календарь.



ИДЁТ БЕЗДЕЛЬНИК

Идёт бездельник совсем без денег,
Не отпускает Москва скупая.
Души не чуя, пути не чая,
Ещё не знает, где заночует.

С таким успехом, не до греха ли?
Придёт помеха — не замечает,
С какого сора — о, если б знали —
В стихи врастают мои печали...



*  *  *

Вроде все слова сказаны,
Вроде все дела сделаны,
Что же ты молчишь, милая,
Словно мы забыли про главное?
Может быть, ты вспомнила странное
Снов твоих шуршание вечное,
Иль моё стучанье сердечное
Спутала ты с шарканьем ходиков?
Только не проси, любимая,
Объяснять моё слов дрожание,
Видимо, судьба-жадина
Дала нам совсем мало годиков.
Дала нам всего-то лишь месяц,
Да и тот в окошко подглядывал,
Всё судил-рядил да загадывал —
Всё ль мы скажем, всё ли мы сделаем...



*  *  *

Я родился всерьёз, право, только вчера
Испытатель терпенья учёных мужей,
Царь и бог, или червь, или просто дыра
в бесконечных просторах намыленных шей.
В неизбежном желании верить и ждать
я завяз по глаза, не прорваться наверх.
Ах, родимый-единственный, в душу и в мать,
что ж ты бросил меня в этот мартовский снег.
Этот мартовский снег — рваный саван земли...
Отольётся ещё мне моя доброта.
Пир ваш долог и грязен, а мир ваш визглив,
Был я жаждой томим, только всё мимо рта.
Ухожу, ухожу, я и так долго ждал.
...Вот рассвет над водой полыхает огнём,
Бесконечную песню я в муках рождал,
Только знал: не туда, не туда мы идём.
Догорает во мне то, что песней звалось,
Веселитесь, да так, чтоб запомнилось всем.
Ох, запомните вы несусветную злость,
Ох, уж я объясню вам, почём и зачем
Я родился всерьёз.



*  *  *

Пить кофе в непроснувшемся кафе...
Такая редкость, но весьма приятно
излиться в элегической строфе,
такой простой, возвышенно понятной
и брошенной под стол салфеткой смятой,
забытой... Вьются тени на стене,
стремясь укрыться от зимы проклятой.
Когда устанешь, вспомни обо мне.

В кармане мелочь — звон заупокой
беспечной жизни. И опять заботы
за ворот схватят цепкою рукой,
привычкой ждать и провожать субботы
и напиваться до сухой икоты
и оставаться снова в стороне от жизни,
убежавшей за ворота...
Когда устанешь, вспомни обо мне.

И возвращаясь по своим следам, —
удел тех многих, что бредут со мною
по тихим и усталым городам
провинциальным, с древнею стеною.
Я привыкаю к суетному рою,
к рассвету, отражённому в окне,
там где-то высоко над головою —
когда устанешь, вспомни обо мне.

Любимая, и всё же не без цели
мы доживаем в этой стороне...
И в дикой, волком воющей метели,
когда устанешь, вспомни обо мне.



*  *  *

Дружище, приюти бездомного поэта,
В свой дом его введи и угости вином.
Он много не возьмёт —
чуток тепла и света,
он счастье принесёт
в гостеприимный дом.

Потом ты пожалей влюблённого поэта,
он очень одинок,
а дождь всё льёт и льёт...
Ты помоги ему найти планету,
Где в замке над рекой
его принцесса ждёт.

Дружище, не тревожь беспечный
сон поэта —
он семь дорог прошёл и надо отдохнуть.
Он дом покинет
со вторым лучом рассвета.
Ты не мешай ему, он продолжает путь.

Немного он успел,
но он не канет в Лету,
он сердце завещал, надежду и мечту...
Дружище, поклонись ушедшему поэту,
он беспокойно жил.
И умер на лету.



*  *  *

...а дождь накрапывал всю ночь,
он накропал
стихов большие лужи у дороги,
и зябко ёжатся деревья-недотроги,
пренебрегая зыбкостью зеркал,
поэзии дождя, а в ней туман
скрывает наготу ветвей, согреть пытаясь.
И небо, неохотно отражаясь,
украдкой смотрит вниз.



*  *  *

Я болен приближением зимы,
Я холоден дождём на перекрёстке,
Тончайшею струною, жарким воском
Я просочусь из тягостной тюрьмы
Твоих дорог, проклятый, нервный город,
Твоих дворов и линий.
Но прими
Последний дар, рождённый от семи
Ветров моих, стекающих за ворот.



*  *  *

Я посылаю себя в разведку,
Я раздаю все ключи знакомым
С просьбой кормить
Моих птичек и рыбок.
Я отпускаю себя на волю,
Я раздаю свои вещи нищим
С просьбой оставить меня в покое.
Я оставляю себя в покое,
Ставлю будильник, чтобы напомнить
Утром отправить себя в разведку.


Источник: Писатели Белогорья. В 3-х томах. Т. 2. Стихотворения. Поэмы. — Белгород: Константа, 2014. Стр. 294-302





Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2016