НАТАЛЬЯ САВЕЙКОВА

ЗДРАВСТВУЙ, ДРУГ МОЙ…

Прошлое возвращает мне звуки, голоса, запахи. Память прихотливо сшивает эти воспоминания в лоскутное одеяло. События всплывают, переплетаются, как им вздумается… Чаще всего те, которые происходили в «белгородский период» моей жизни.

В очередной раз перечитываю книги, которые стоят на одной полке вместе, вперемешку, книги ныне здравствующих и уже ушедших. Среди них есть и книги Юры Литвинова: «Записки Сказочника», «Игры облаков», «Происки прозы», «Три ри», «Две книги стихотворений»… Им он успел порадоваться, подержать в руках.

Открываю книгу «Высокая скворечня», которую Юра уже не увидел, и снова, и снова читаю строки:

Здравствуй, друг мой беспечальный,
Это я – твоя печаль!..

И я с головой, словно в омут, погружаюсь в эту печаль, грустные и радостные времена юности.

«КАК  ХОЧЕТСЯ ПРИЙТИ К ЧЕМУ-ТО!»

О Юре Литвинове, как и о каждом из друзей, невозможно рассказать, не упомянув о тех, кто был рядом. Друзья посвящали друг другу стихи, ссорились и мирились, влюблялись, уезжали и возвращались... 

В Белгороде проходили занятия литературной студии «Современник». Их вел поэт и прозаик Игорь Чернухин, язык не поворачивается сказать «руководил студией», хотя в то время он возглавлял писательскую организацию. За его плечами были и литературный институт, и джезказганские лагеря… Он говорил о наших «творениях» не свысока, а по-дружески, с юмором, иногда жестко. А мы запоем читали свои и чужие стихи, спорили до хрипоты и о литературе, и о жизни.

В двухтомнике «Между прошлым и будущим…», изданном в 2012 г., Игорь пишет: «Из студии “Современник” впоследствии вышло немало хороших профессиональных литераторов… К сожалению, далеко не все одаренные студийцы  дожили до публикации своих поэтических и прозаических творений…»

О каждом из друзей – поэтов, «современников»,  участников литературных семинаров – можно написать много добрых и теплых слов, с некоторыми из них я до сих пор поддерживаю дружеское общение, но нереально втиснуть в воспоминания более 40 лет жизни… Да, наверное, и не нужно.

Первыми студийцами, с которыми я познакомилась, были Гена Островский, Юра Литвинов и Витя Мерзляков. Неподражаемые, талантливые, разные, сложные, настоящие.

Навсегда врезалось в память стихотворение Юры, написанное в те годы:

Я дождь не утренний – вечерний,
хотя и начался с утра.
Не верю, что уйти пора,
топчусь – гонец без поручений.

Меня разбили фонари
на разобщённые струи.

Устал я к цельности стремиться,
я куча перьев, но не птица,
не рыба – куча чешуи.

Вечерний надоевший дождь.

Как  хочется прийти к чему-то!
И тянешься до той минуты,
пока средь ночи не поймёшь,
что падаешь,
а не идешь.

Вспоминаются шумные посиделки до утра у кого-нибудь из студийцев или в мастерских наших друзей-художников, и беззаботная, веселая вольница выездных семинаров молодых литераторов.

После студии мы частенько шли гурьбой в мастерскую Сергея Ташкова и Стаса Дымова.  А мастерская находилась рядом с кукольным театром, где работал Юра Литвинов. Или – домой к Юре и Тане Литвиновым – на Портовую 58, где засиживались до полуночи и, за разговорами, уничтожали все хозяйские запасы. Нередко дневали-ночевали у Саши Филатова, частенько засиживались и у Гены Островского… Заглядывали на огонек к Игорю Чернухину, в 80-е ставшему не только учителем, но и другом.

… А в начале 90-х годов закончилась история «Современника». У каждого из студийцев сложилась своя судьба, иногда драматичная. В 1990 году не стало Вити Мерзлякова, в начале 2000-х – Гены Островского, Саши Машкары и Коли Душки, в 2013 году – Юры Литвинова. 28 апреля 2017 года ушел из жизни и сам Игорь Чернухин… Круг замкнулся.

В одном из последних писем Чернухин написал мне: «Вспомнились, как чудесный сон, теперь уже далёкие дни и годы студии «Современник», годы нашей молодости… Боже, Боже, как летит время!.. Как мало нам его отпущено на этой горестной земле!.. Всё, что было после «Современника» не хочется вспоминать… После не было уже той, как мне кажется, радости, чистоты в душе, того восторга молодости и свободы в сердце…»


«ДЕЛИТЬСЯ РАДОСТЬЮ Я НЕ СЧИТАЛ ЗА ТРУД…»

Портовая 58 – не адрес, а точка в пространстве, в которой пересекались пути-дороги поэтов, прозаиков, актеров, художников и просто хороших приятелей.
Кто только ни собирался у Литвиновых! И Юра щедро делился друзьями, радушно знакомя всех друг с другом. Радостно встречал, шутливо провожал, энергия и фантазия бурлили, выплёскиваясь в мини-спектакли домашних вечеров (актёр! поэт! сценарист! сказочник!), философских размышлений, дополненных юмором и озорством, изрядной долей самоиронии…

В стихотворении «ПОРТ 58» он пишет:

Птицы над садом,
Дом у дороги,
Друг в палисаде
Четвероногий.
По два оконца
В три стороны,
Эти для солнца,
Те для луны.
Ну и для ветра,
Что с юга несёт
Податью щедрой
Весну каждый год.
Слива, берёза,
Черешня, сосна,
Яблоня, роза,
Сирень, бузина –
Всё вперемешку
Сажали без спешки,
Сойка орешки,
А ёж сыроежки.
Что-то, как видно,
Взрастить позабыли,
Но безобидно
Жили и были.
Вроде бы поровну
Всё здесь делили.
В каждую сторону
Раз, да сходили.
Вы-то откуда?
Пришли, так входите.
Двери покуда
Чуть-чуть притворите.

В конце 70-х – начале 80-х я часто бывала на Портовой 58, порой оставаясь с ночёвкой. Потом приезжала из Старого Оскола и Москвы и нередко жила подолгу.

Автобус, который останавливался рядом с домом Литвиновых, ходил редко. А конечная остановка маршрута  – городское кладбище. По этому поводу было много дурацких и, казалось бы, безобидных шуточек. Кто тогда мог предположить, что оно станет последним приютом Юры…

Чаще всего я шла пешком, всего-то четверть часа! И неспешное путешествие словно готовило к встрече.

Воспоминания, как фотовспышка, выхватывают из тьмы то каштан, растущий у дома, то кота по кличке Хозяин, вальяжно устроившегося в юрином кресле… Таня нередко исполняла под гитару песни на стихи студийцев и поэтов Серебряного века. А однажды Юра берёт в руки флейту, и ее звуки вторят танинному пению… В 80-е поток гостей уменьшился, и случались чудесные вечера для долгих разговоров и дружеского общения.

Об одном из таких вечеров я позднее написала:

Дивный запах скипидара,
Голос флейты и гитара…
Шелест книг в ночной тиши,
Где не будет ни души
Чуждой.

Родители Юры возвели большую пристройку к дому, где был оборудован рабочий кабинет. И там же находились открытые стеллажи, до самого потолка, с книгами, иногда редкими. Их можно было читать только в кабинете, чем я с благодарностью пользовалась.



Конечно же, наше общение не было «улицей с односторонним движением». Литвиновы приезжали ко мне и в Старый Оскол, и в Москву. Но меня все чаще преследовала тоска, особенно после ухода из жизни родителей, по родственной душе, тоска по дому. И, при первой возможности, я приезжала в Белгород, где меня всегда ждали…

В последнюю встречу Юра сделал мне роскошный подарок: только ему известными тропами он провел меня от Портовой до театра кукол, затем мы заглянули в областную библиотеку, где я работала после окончания Московского института культуры… Потом долго бродили по городу, который неузнаваемо изменился. И, ближе к вечеру, пришли в гости к Игорю Чернухину…

Воспоминания – это бесконечная дорога домой. Только нет уже того Белгорода, где прошла юность. Поэтому болью отзываются в душе строки из стихотворения «Слепой судьбы прошёлся частый гребень», написанного еще в 1981 году (напророчила!): «И не к кому будет приехать, // И нечего будет сказать!».

Большинство поэтов знают многое: и о времени, и о своей будущей судьбе. Мучительное чувство надвигающейся разлуки – предчувствие-предвидение  – ощущается  в стихотворении Юры Литвинова «Я здесь»:

Опять я тоскую по отчему краю. 
Сижу средь его неухоженных пашен, 
Курю папиросу и не понимаю – 
Куда это запропастились все наши? 
Земли и воды, даже неба хватает. 
Пусть ветер свистит, но не так уж он страшен. 
Корова стоит – никого не бодает. 
Куда и зачем разбежались все наши? 
Какой еще воли, 
какой ещё доли
Искать, если вечно за пазухой пусто?
Сижу среди пашен без хлеба и соли
И грею под сердцем последнее чувство – 
Любовь. 
Хоть её огонёк не погашен. 
А вдруг на него и потянутся н а ш и.


«ВЕЧНЫХ НЕ ПОМНЯ ДОЛГОВ И ВЧЕРАШНИХ ПРЕДАТЕЛЬСТВ…»

Мы жили в своём мире, где царили поэзия, хорошие книги, живопись... Он почти не соприкасался с другим, существующим параллельно,  миром официоза, комсомольских собраний, пафосных призывов. Мы были молоды и счастливы, с ощущением полной свободы, несмотря на то, что пристальное внимание «компетентных органов» многим сломало судьбы.

Однажды прихожу на Портовую, Юра встречает у порога и радостно рассказывает о рукописном журнале, который они с Сергеем Ташковым задумали для всех приходящих. «Надо сначала зарегистрироваться!» – весело говорит он, предлагая новую игру-действо, в которую непременно надо было включиться.  Видя, что я в нерешительности смотрю на большую тетрадь, говорит: «Ну, напиши хоть что-нибудь!». Пишу: «Савна, сестра милосердия». И записываю первое вспомнившееся стихотворение…

Обычная большая тетрадка со стишками или шутливыми записями… Но этот рукописный журнал сотрудники «идеологического управления», курировавшего деятелей культуры, квалифицировали как «самиздат». Дальше всё происходило как в плохом шпионском детективе: в мою комнату в общежитии постучали, и я получила приглашение «на беседу», о которой «никому не следует сообщать»…

После четырехчасового «диалога» ключ в двери повернулся, и мне было сказано с нескрываемым раздражением: «Можешь идти, но помни – твоя книга (рукопись уже лежала в издательстве) никогда не будет напечатана».

В тот момент эти слова меня нисколько не волновали. Посмотрела на часы: наверняка, ребята сейчас в мастерской Ташкова и Дымова, которая была рядом с кукольным театром, а дневной спектакль уже закончился.

Юра, хмуро улыбаясь, сказал: «Не переживай ты так, нас тоже вызывали». Сидели и гадали, кто доносчик. Явно, кто-то из часто бывавших на Портовой…

С изданием книг в советские времена всегда было сложно, а уж после такого предупреждения и мечтать об этом не стоило. Но всё же мы встретились с Юрой под общей обложкой коллективного сборника «Первый взгляд», где были опубликованы его стихотворения  «О песня русская...»; Долгий праздник; «Здравствуй, любимая...»; Двое. В сборник также вошли четыре моих стихотворения  и произведения других студийцев: Виталия Волобуева, Александра Машкары, Виктора Мерзлякова, Анатолия Форова, Елены Шуваловой.

Благодаря счастливой случайности, моя тоненькая книжечка стихотворений, несмотря на угрозы, все-таки была издана.

В начале 80-х, по ряду личных причин, я уехала из Белгорода к родителям в Луганскую область. И вскоре позвонила редактор из Воронежского книжного издательства: «Скажи спасибо Завражину, он отстоял твою книгу. Скорее возвращайся на Чернозёмье».  Иван Завражин, рецензент книги и секретарь Липецкой писательской организации, посоветовал:  «Куда угодно, только не в Белгород». Так я оказалась в Старом Осколе. Там жили Таня Олейникова и Саша Машкара, они приютили меня после вынужденного переезда.

А книга Юры Литвинова так и не вышла…

Если в 70-х – 80-х годах «непечатание» его книг ещё как-то можно было объяснить, то в 90-е – принять происходящее уже было сложно. Одна за другой публиковались книги студийцев: Людмилы Чумакиной, Геннадия Островского, Виталия Волобуева, Михаила Дьяченко…

Юра писал много – «в стол», до лучших времен… Писал стихи и рассказы, сказки-притчи – ироничные и философские. Отсутствие книг его тяготило и удручало, истощало творческую энергию:

Ничего не хочу – сыт по горло
всем, чего только можно хотеть.
Будто к стенке стеною припёрло –
не стерпеть!..

Разумеется, стихи появлялись в периодических изданиях и коллективных сборниках. Печатали и рассказы, и сказки, и публицистику. Особенно порадовала его публикация в русско-германском издании «Другие люди».

И только в 2001 (!) году практически одновременно вышли его первые книги: «Записки сказочника» и «Две книги стихотворений», а через два года «Происки прозы». Слишком поздно… Сколько сил и здоровья было затрачено на ожидание этих самых «лучших времён»!


«СЕБЕ ДРУГОМУ Я ВСЮ ЖИЗНЬ ИДУ НАВСТРЕЧУ…»

В 1986 году я переехала в Москву, и началась моя многолетняя переписка с Литвиновым, которая не прерывалась до его последних дней.

Бережно храню его письма (и рукописные, и напечатанные на машинке, и присланные через Интернет). Письма, написанные с неповторимой интонацией, иногда это мини-рассказы, письма-размышления, шутливые комментарии. Читая и перечитывая их, я слышу его голос…

Вот отрывки из некоторых писем, где Юра пишет о жизни театральной и не только, о литературе вообще и поэзии в частности.

01.11.1986

Рады, Наташенька, что ты откликнулась. Я уж было подумал, не поменяла ли ты место жительства – с молодоженами это частенько случается…

Мы нынешний год провели в бесконечных разъездах. Суди сама: Валуйки – Алексеевка – Житомир – Киев – Кодра – Белгород – Москва – Ленинград – Симферополь – Алупка – Львов – Кривой Рог, а завершим сию эпопею в славном граде Старом Осколе, куда отправляемся 9-го ноября с недельными гастролями, везём – кстати – спектакль, поставленный по мой пьеске «Жили – Били – Поживали» (это винегрет в стихах на темы самых детских русских сказок: «Колобок», «Курочка Ряба» и «Кот-котофеевич»).

Обещают вскорости гонорар заплатить, я, обрадовавшись скорому обогащению, сразу же влез в долги и купил себе новую пишущую машинку. Матерею.

Впрочем, сочинять некогда – очень много контрольных работ задали первокурснику ВГИКа. Даже письма полновесного позволить себе не могу, пишу этакие «информашки», от которых самого смех разбирает…

21.10.1987

Вот уж не думал, что такое возможно в октябре месяце: две недели светит солнце и дует ветер до одури однообразный – юго-восточный, но самое неприятное – довольно сильный и резкий. Листву с деревьев обдирает прежде, чем она открасуется. Нет красоты в подобной осени, одна оскомина, да еще польза – свеклу с полей вывозят посуху.

Писать не могу, не хочу, а, стало быть, не пишу. Такое впечатление, будто умер, лежу под полутораметровым слоем песка и глины, и звуки жизни слышу очень, очень приглушенно. Какие-то бу-бу-бу, гыр-гыр-гыр, а кто и о чем и кому и зачем – не понять. С небывалой остротой чувствую отравленность, загаженность и развращенность природы, еще больнее – озлобленность гражданского населения… Беспощадность в суждениях и взглядах такова, что скоро вместо зонтиков надо будет носить громоотводы.

В районе Масловой Пристани набухает потихоньку флюс водохранилища, или водохоронилища, как тебе нравится. Мне не нравится никак, уж очень богат опыт – горький – других подобных «морей», которые становятся то болотом, то помойкой, то источником заразы…
Чувство бесполезности и ненужности заставляет меня избегать бумаги. Правда, сделали мы с Ташем <Сергеем Ташковым> одно письменное дельце – сочинили для нашего театра пьеску «Смоляной бычок». Для самых маленьких по мотивам русских сказок и потешек.


20.01.1989

Не думай дурно обо мне, Наталья. А если думаешь, то перестань немедля! Жив я, покуда. Пишу вот. А то, что мог бы сделать это и пораньше – другой вопрос. Жизнь такова, что описанию не поддаётся, вот и сторонюсь бумаги…

В местном отделении Союза писателей избрали десять дней назад нового секретаря, теперь им стал Вик. Белов, а замом Вл. Жуковский. Организация сия, как видишь, «у последней черты». Сам я там же.

Регулярно публикуюсь на страницах «Ленинской смены» –  статейки, рецензийки, информашки… Кроме этого пошаливаю рифмованием в стиле «сатиры», но без опубликования. Вчера вот срифмовал:

Когда жирует рыбья стая,
Над нею нету вожака.
А если в сети попадает,
За этот промах отвечает
Отдельно каждая треска.

Правда, замечательно?


16.02.1989

Эх, Наталия, москвачка ты наша, что же ты такое вымыслила – написать письмо из Старого Оскола людям, которые только и мечтают увидеть тебя, да обнять, да покалякать с тобой в домоседской обстановке. Зачем дразнишь? Не хорошо это. Хотя, конечно, претензий особых нет – причины не заехать уважительные, кроме того, в головах наших достаточно понимания, что и ты всегда рада случаю повидаться. Что ж, отложим этот случай до апреля-мая. Не болей!

У нас на Портовой родился новый жанр, «кухонная поэзия», это то, что сочиняется на кухонном столе в ожидании закуски… Один из опусов я тебе высылаю для веселия сердечного, остальное – года за три – на обрывках и клочках хранится за печкой. Так что новое течение – винореализм, например – будет плясать от печки.

Остальное ерунда. Не стоит внимания. Тихо, глухо и противно, как и век назад. Власть предержащие куражатся, только теперь уже под перестроечными лозунгами. А общественное мнение родиться не может, ввиду отсутствия общественности: все мы, поставленные в условия, где всё дается по талонам, справкам и удостоверениям, слишком дорожим личным благополучием и местом в очереди…

Прости, если письмо вышло нудноватым, это я периодики перечитал малость. Сегодня возьмусь за Пушкина, может, полегчает.


28.12.1994

С Новым годом, Наталия! С Рождеством Христовым! Рад, что ты жива, а значит, есть надежда, что всё уладится уже в этой жизни. А то загробную так долго ждать, все глаза проглядишь, пока заметишь избавительницу Смерть на горизонте.
Скажи, шуточки у Юруточки…

Но ты не обращай внимания, из нас, из жителей театра кукол, в канун Нового года и Рождества выкачивают столько положительной энергии, что порой на самых близких её, положительной, уже не остаётся. Но для тебя я чуть-чуть зажал в правом кулаке, ибо в неправом зажата сигаретка.

Высылаю тебе «Мостище» (аж 16 полос!), посвященный 30-летию Белгородского С.П.  Я там был, но сбежал рано (в 23:00), почувствовав, что самое интересное случилось лет 15 тому назад, когда мы были молоды и наивны. Подробности торжественного вечера (театр кукол был на нём светлым пятном на сером фоне) и банкета (он был вообще без светлых пятен) изложу при личной встрече, которая – надеюсь – состоится в начале апреля, когда мы «стартуем» на корабле «Да!» в третий раз. Если возможности приехать не предвидится, сообщи заранее, чтобы я не «гнал волну» в прессе.

Геннадию привет и наилучшие пожелания. Пусть не серчает на жизнь и не ворчит на тебя. Жизнь и ты – это лучшее, что он мог найти на этой Земле.


21.03.1995

Получили мы сегодня от тебя, Наташа, весточку. Очень рады, что дела с книжкой продвигаются в нужную сторону (тьфу-тьфу-тьфу).

Если у тебя будут возможность и желание, приезжай. Мы упраздним официальную часть и сразу отправимся в подвальчик, где соберём друзей и перечитаем всё новое и всё любимое. Попоём, пообщаемся.

Через два дня на базе театра проводим праздник «Здравствуй, книжкина неделя», а 27-го марта – Фестиваль детских театров кукол «Парад сказок». В обоих праздниках я завязан основательно, как их «крестный отец». А ты ведь знаешь, как наказывается у нас инициатива. Я и сценарист, я и постановщик, я и член выездного жюри и т.д., и т.п. Короче, верчусь на пределе моральных и физических сил. Люблю, когда много работы, но не люблю, когда поперёк лежит чья-то глупость. Впрочем, это долгий разговор, а времени у меня нет.

Прости, что письмо получилось коротким. Я его затеял с единственной целью – сообщить, что мы тебя ждём.

До свидания. Сообщи, когда ждать! С любовью мы.


24.09.1998

Наталия, голубушка, не серчай на меня, лентяя, разгильдяя  и насовсем выпавшего из времени. Мы о вас помним, и это главное. Что же до писем, то даже Рождественских открыток никому давно не посылаем. Окуклились мы с Танюшкой. Высовываемся из кокона лишь под давлением людей и обстоятельств очень уж настойчивых и веских.

О моём нежданном посещении Германии Людмила <Чумакина> тебе, верно, рассказала. В конце июля столь же нежданно попал на «Оскольскую лиру» в качестве помощника Волобуева (вели мастерскую поэзии).

Сейчас готовимся к открытию 33-го театрального сезона. Работы завались, денег не дают. Смеёмся. А что делать?

Почти ничего не сочиняю. Пишу сценарии и статейки для газет (если попросят). Творчеством это не является, лишь переводом казённой бумаги и чернил (казённых же!). Экономия.

Посылаю тебе книгу Саши Филатова. А ещё кое-что из моих последних стихов (не считая половины «горьких вздохов»).

Всё реже можно было обнаружить в почтовом ящике письмецо, а то и пухлый конверт с фотографиями и вырезками из газет, содержащими белгородские литературные новости. Но Юра был «компьютерный» человек, быстро освоил премудрости Интернета и электронной почты, что давало возможность обмениваться новостями гораздо проще и быстрее. Письма по-прежнему были обстоятельными и глубокими, во вкладках – стихи, рассказы, фотографии…



26.06.2011

Ну, вот и я! Вытащил себя за чуб из будней и устроил праздник –  чтение новых стихотворений Наталии Савейковой… Душа моя улыбчивая, Наталья, спасибо! Если получится, то приложу тебе свой крайний стих…
Ай, не буду предварять.

Просто новости: В мае побывали на фестивале, получили приз за лучшую музыку в спектакле (она того стоит!). А с 10 по 15 июня наш репертуар отсматривали критики –  крутейшие в кукольном мире. Театру поставили «хорошо с минусом», а Танюшке Литвиновой за моно-спектакль «Гуси-лебеди» –  «пять с плюсом». Нат, я даже не знал, что такие комплименты бывают на этом свете... Но у Танюшки всё одно грусть-тоска-депрессия, кошки капризничают, собака не слушается и муж чихает-кашляет-скрипит и оступается на ровном месте...


08.03.2012

Спасибо, Нат, за поздравление тёплое и слова нежные!
И тебя с праздником, если празднуешь. С радостью, если радостно!

И с весной, хочешь ты этого или нет, а лыжи пора прятать за буфет.
Вот тебе для веселия душевного фото с рожицами знакомыми: мы с Танюшкой встречаем Новый 2012 год – без шума и пыли, а помнишь, какие новые годы были?
Но после встречи нового века всё таким мелким кажется...

Особенно дороги последние письма Юры. Он активно работает над рукописью новой книги, строит планы на будущее…


01.04.2013

Вот тебе большая первоапрельская ШУТКА (по объёму, а не по качеству).
Сама разберёшь, что к чему? Там и прохоровские чтения с памятником Пушкину (видимо он в Прохоровке таки бУв). И кое что с Портовой, и с презентации двухтомника И.А.<Чернухина>, и 26 марта 2013, когда мы с Танюшкой покидаем больницу, –  в объятия Деда Мороза…

А тексты в другом письме –  поправить не успел... Голова какая-то не родная... Кто я?
До!
сви
да
ни
я!!!!!

А! Вот тебе ещё шуточка – текстовая.

КРЕПКАЯ ДУМА

Что мы ляжем –  будем делать?
С кошкой пёрышком играть?
Телевизор презирать?
Телефону враки врать?
Или отдыхать всем телом?
Вот вопросы! Но ответ
мы искать не станет нынче,
конь не ржёт, дитя не хнычет,
локтем в бок жена не тычет,
и всё так же бесконечен
и беспечен белый свет.
А немного поваляться
в воскресенье, это – право –
на пустяк и не забава.
Накопленье сил, чтоб браво  
от работы отбиваться
в понедельник утром рано
и бежать легко и рьяно
вновь в объятия дивана,
снова лечь и снова тихо
там ленивой думой двигать…
думой крепкой, думой смелой:
нет греха, коль нету дела.

1 января 2013 года
Скворечня


05.04.2013

Ага-ага! Знакомые мотивы! Ладно. Будем читать! А то ещё и цитировать (когда за душой ни шиша!!!!)

Вот тебе ещё несколько фото с Юбилея Танюшки, коль скоро ты её 100 (СТО!!!!!) лет не видывала. За комментариями на Портовую 58!
И спасибище за красоту лиц и пейзажей.
Мы вместе!


13.04.2013

СПАСИБО за редакторский зуд, мне, кстати, редактора в данный конкретный момент работы над рукописью и не хваТАТ! Не вычитано было –  спешил исполнить обещание, вот и собрал впопыхах отдельную торбочку… Всё исправил! Хоть сбрасывай тебе свою рукопись…

Ну, до свидания!
И покупай билет до Белгорода.
На июнь, конечно, когда:

СЕРЕДИНА ИЮНЯ

Малина зреет. Тишина в саду.
Рты заняты и руки в сладком соке.
Среди двора,
на самом солнцепёке
варенье варят.
Первое в году.

Прилипла ложка к блюдцу, где цветут
и увядают розовые пенки,
воздев победно усики-антеннки,
там осы тигробрюхие снуют.

Гирлянда банок с раннего утра
украсила штакетник востроносый,
упрятана в них будет до мороза
целебная
июньская
жара.


14.04.2013

Будешь смеяться – моя рукопись 13-я на очереди!!! Да ещё в 13 году. Так что время есть. Разложу всё по частям, да и вышлю...  Пока!

В электронной почте сохранился мой ответ на два последних письма Юры:

С удовольствием все просмотрела… Вечер выдался уж очень хороший, добротный такой, хорошо думается и пишется. Но как ты написал: «Голова какая-то не родная...»:

Словно ангелы, хлопья летят
и парят над землёю.
Что ж поделать нам, брат,
с твоей и моей головою?
Вместе песню ли спеть,
чтоб утихли все боли?
Чаем душу согреть,
отпустить птиц на волю?
Пусть летят к берегам,
где весна милосердна…
Вслед  горючим снегам
распускаются вербы…

«Ветер с неба» читала несколько раз (и заметь, по доброй воле).
С первых строк «Здравствуй, друг мой беспечальный, Это я – твоя печаль…» – приворожил. И, как за дудкой крысолова, до конца – вон из города за «На сон грядущий», «Второй исход из приюта», «По вешкам», «Шаги»...
Но вот: «Картины звуков (полночный напев)»! Одна строка перетекает в другую: «вплести нить флейточки альтовой». И главное не понятно, как это сделано! Красиво, а не приторно,  «царица тишина» нашептала. И с другой стороны –  единым выдохом… Как тебе работается?
Боженька послал мне несколько дней свободных от работы, хотя и дал взамен (для раздумий) простуду. Но эту странность даже Люда давно заметила: «Ты, когда болеешь, много пишешь». А потому что вся шелуха выгорает. И много-много свободного времени – и выспаться, и подумать, и душе поработать. Вот и переписываю набело черновики. Ну, на то они и черновики, чтобы их переписывать заново.
А все из-за тебя, друг ты мой бессонный.    
Не хворай. Танюшке привет.

Юра так и не успел окончательно поправить рукопись книги, над которой он работал до последних дней, пока хватало сил. 19 мая 2013 года закончился его жизненный путь.

… Книга вышла только в июле 2014-го, больше года прошло после его смерти.

«ПТИЧЬЕ ГОРЛО МОЁ ПЕРЕХВАЧЕНО НИТЬЮ СИЛКА…»

Последние годы Юра словно играл в кошки-мышки со смертью,  предчувствуя, что времени отпущено слишком мало:

Как жаль,
что жизнь настолько быстротечна
Вся вытечет,
найдётся друг сердечный
Тогда,
когда на ней поставят крест…

Из многих стихотворений, которые я посвятила Юре, он особенно любил то, что было опубликовано в книге «Звучащая радость»:

Сколько лет мы не виделись,
брат мой по духу и крови?
Как, дружочек, живёшь
и о чём твоя дума сейчас?
Проводил меня в мир,
и все годы держал наготове
круг спасательный – нить,
единящую нас…

… Износилось до дыр моё тело,
как ветхое платье,
и латают прорехи врачи,
надеясь на опыт земной.
Ты же, брат мой возлюбленный,
знаешь любые заклятья:
вот и смерть отошла,
только горб не исчез за спиной.

Нам, калекам увечным,
не спрятать ни язв, ни уродства.
Мы затем и пришли,
чтобы нас узнавала толпа.
И морочит, и бесит её
наше явное сходство,
и печать роковая,
и венец драгоценный
вкруг лба.



Снова и снова читаю строки из стихотворения Юры Литвинова, открывающего его последнюю книгу «Высокая скворечня»:

Вновь за счастьем – за моря,
Вновь за радостью – за горы!
Воротишься ты не скоро,
А воротишься, так зря.
Край родимый не осудит,
Только здесь уже не будет
Ни скворечни, ни гнезда –
Всюду голых веток сети,
На помин о щедром лете –
Дух гнилых плодов в садах.
С кем тут радость разделить?
С кем здесь счастье половинить?
Над крестом в сухой полыни
Только слёзы лить да лить.
До свиданья, друг печальный,
Это значит не прощай…    

Друг и поэт ушел в свои сказочные миры, ушел туда, где веет ВЕТЕР С НЕБА…


2019

Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2019