ГАЛИНА СЛЁЗКИНА

ВСЯ ЖИЗНЬ — КАК ОДНО ПОТРЯСЕНЬЕ...
О стихах Зинаиды Филатовой

Я озаглавила статью о творчестве Зинаиды Владимировны Филатовой строчкой из её же стихотворения. Эти несколько слов ёмко вмещают всю судьбу лирической героини. Потрясением было всё. Кажется в самый счастливый момент своей жизни, могли быть написаны вот эти строчки:

Громкой славою распята,
Тихим словом сожжена….

Или вот эти:

А я, отделившись от тела,
Взлетала на крышу Вселенной,
С неё же и в бездну летела.

Вот таким мятежным было счастье. Но иной судьбы она и не хотела. Потому-то безвременно ранний уход любимого мужа стал непоправимой трагедией… Вот оно, самое страшное потрясение. Подобная потеря или ломает человека, или что-то меняет в его душе, в его мироощущении….

Результатом всех переживаний, стал цикл стихотворений, посвящённых памяти мужа — «Я к тебе — издалека». В основном эти стихи исполнены безысходного трагизма, нестерпимой сердечной боли. И всё же, в конце концов, наступает момент облегчения, просветления, когда рождаются строчки, навеянные робкой, призрачной надеждой; надеждой на то, что разомкнётся круг, сводящей с ума душевной боли; надеждой на то, что отпустит, наконец, это жуткое оцепенение. «Ты помоги! Ведь может статься, Я — продолжение твоё». Эта просьба обращена к памяти мужа. Хотя, и это стихотворение исполнено безысходной боли.

Иду к тебе, и на могилу
Кладу осенние цветы,
И чувствую, как тают силы
У этой роковой черты,
Где даже крохотной надежде
Упрямо кто-то шепчет — нет!
И то, что освещало прежде,
Теперь лишь отражает свет.
Мне в мире суждено остаться,
Летящее поймать копьё…
Ты помоги! Ведь, может статься,
Я — продолжение твоё.

А ведь, сколько уже пережито! Боли! Безысходности!

ОПУСТОШЕНИЕ

Смотрю вокруг… И странно мне,
Что никуда спешить не надо.
По чьей-то воле иль вине
И рай исчез, и нету ада.
Куда-то нужно себя деть.
Решила: на перрон вокзала.
Хотела встречу подглядеть —
Свидетелем разлуки стала.

Опустошение. Вот оно, едва ли не самое страшное, рождающее невольную мольбу:

Ах, жизнь! Я не прошу добра.
Верни мне прежние заботы.
Верни мне сон. И по утрам
Гони, как прежде, на работу

Весь этот поэтический цикл пронизан болью невосполнимой утраты. Каждое стихотворение, словно очередной круг ада, который проходит лирическая героиня, от лица которой они написаны. И когда все эти круги ада пройдены, в муках и безысходности рождается осознание своей миссии, своего назначения, своей судьбы.

Мне в мире суждено остаться,
Летящее поймать копьё…
Ты помоги! Ведь, может статься,
Я — продолжение твоё.

Но, в чём же, собственно состоит эта миссия? Хотя можно привести немало примеров того, как именно роковой поворот в судьбе не оставляет ничего другого, как взяться за перо, и писать. Писать, отрёкшись от всего, забыв обо всём на свете. Порой при этом происходит чудо…

Прошу простить меня за смелость суждения, но пережитая трагедия пробудила у безропотной жены поэта собственный дар. В стихах Зинаиды Владимировны говорится именно об этом. О непростой судьбе, о том, что не каждому дано понять чужую жизнь и чужое счастье… А потом эта боль утраты. Кажется, что весь мир рухнул. Ты стоишь среди развалин и не знаешь, что делать. И лишь пройдя через долгие муки, обретаешь смирение, находишь ответы на самые неразрешимые вопросы.

Ты для меня был выше Бога,
Но Он простит. И ты прости.
От безутешного порога
Меня на волю отпусти.

Туда, где свет преображенья,
Туда, где руки подниму
В одном-едином устремленье —
К Нему….

Да, страшен Бог карающий! Но Бог прощающий, Бог милующий, Он дарует душе благодать. И она уже сама устремляется от земного к небесному, находя в том величайшее утешение, избавляясь от всех земных тягот.

Но об этом уже в других стихах, в другой книге с мистическим названием — «Танец листопада». Книге, написанной зрелым мастером, состоявшимся поэтом. Уже первое стихотворение этой книги производит столь сильное впечатление, что нестерпимо хочется привести его полностью.

*  *  *
Возвыситься над мелочностью быта,
Безропотно страдание принять,
Молиться за того, кем позабыта,
И никого ни в чём не обвинять.

Я верую. И таинством крещенья
Пусть укрепится вера до конца.
Уходит ночь. Светает. И прощенье
Исходит от спокойного лица.

Изумительно то, что всё это коротенькое, до предела сжатое стихотворение насквозь пронизано истинно христианской этикой. А его автор, безутешная вдова, приняв свои страдания, словно крещальную купель, становится мудрой провидицей. О том же говорят и другие, остающиеся в памяти читателя строчки:

*  *  *
И правда! Я милостью Божьей живу,
Иначе, — ну кто мне ответит,
Как я не тону и держусь на плаву…
И светит мне солнышко, светит.

Но жизнь эта, увы, совсем не безмятежная, умиротворённая, спокойная. Если раньше, при живом муже, душу её ранили, изводили страсти земной жизни, — та же, упомянутая в стихах, «мелочность быта», — то теперь, вся её душа устремлена к духовному, небесному:

Мне б решиться лишь на малость —
Оттолкнуться от порога,
Чтоб взлететь на крыльях духа
Над земным чадящим смогом,
И не верить больше слухам,
Будто я забыта Богом.

Собственно, этой надеждой — однажды взлететь на крыльях духа, и жива героиня стихотворного цикла «Танец листопада». Кстати, эти взлёты уже давно знакомы ей по той, прежней жизни.

*  *  *

Ветер ли тешится в пляске,
Ветка ль по окнам скрежещет.
Я мужа возила в коляске
Под взглядом жалеющих женщин.

Кому-то казалась смиренной.
А я, отделившись от тела,
Взлетала на крышу Вселенной,
С неё же и в бездну летела.

Срывала цветы вдохновенья,
Смеясь над могуществом сплетен….
Вся жизнь — как одно потрясенье
И вера, что дух мой бессмертен.

Именно эта вера в свой бессмертный дух освобождает её душу от всей тяжкой беспросветности серых будней. Серых одиноких будней среди сводящей с ума «мелочности быта»…

А ещё эта вера помогает родиться стихам высокой пробы. Эти стихи уже не просто отражают бытие. Они, как это ни парадоксально звучит, вопреки всему, выстраивают судьбу поэта, ведут его своим путём до самого конца.

*  *  *

Красивых снов пройдёт пора.
Утихнут страсти роковые.
И станут губы восковые
Шептать молитвы до утра.

Но я хочу повременить,
В молитвах вымолить у Бога
Немного сил, чтоб пред дорогой
Связать оборванную нить.

Вот оно, то главное, к чему стремилась душа, проходя муки утраты, муки опустошённости, наконец, муки творчества. Писать подобные стихи — это тоже, наверное, мука. Но именно в этом выразилась неумолимая жажда — связать оборванную нить.

Об этом же пишет в книге воспоминаний сама Зинаида Владимировна Филатова: «Наверное, любому пишущему стихи человеку очень непросто чётко ответить на такой вопрос: «Почему вы начали писать стихи?» Мне этот вопрос задают слишком часто. И я тоже не могу дать на него короткий и ясный ответ. Могу сказать наверняка только одно. Стихи ко мне приходят затем, чтобы разговаривать с Сашей, разговаривать на этом особом языке, общаться с миром сквозь эту особую призму и не терять ниточку, связывающую меня с Ним — мужем, другом. Поэтом».

Это написано в книге воспоминаний. А от себя мне хочется добавить, что стихи Зинаиды Владимировны, особенно те, первые — это, может быть, неосознанный до конца, ответ мужу на те стихи, которые он посвятил ей. Они-то остались. Они живут!

АЛЕКСАНДР ФИЛАТОВ

*  *  *
                 Зине

Если я на ромашковом поле
Заблудился, упал, занемог...
Не желай мне удачливой доли,
Не зови на печной огонек.
Всё равно убегу к медоносам,
А догонишь — опять убегу
В августовское спелое просо,
В приозёрную траву-кугу.
Может быть, по уюту скучая,
Я, усталый, однажды вернусь
На стакан бархатистого чая,
На твою одинокую грусть.
И, присев на рифлёный диванчик,
Ты не сможешь и я не смогу
Рассказать про степной одуванчик,
Про озёрную траву-кугу.
Ты не сможешь и я не сумею
Рассказать у печного огня,
Как я брел по ночному шалфею
И как ты отыскала меня.


*  *  *
                 Зине

Обещал в затоне острова,
Терема в глубинах редколесья…
Как кружилась странно голова,
И душа витала в поднебесье.
Обещал — ты верила словам.
Забывал — печальная бродила
И сама к незримым островам
В темноте дорогу находила.
Рассердясь, я из дому спешил —
Я не верил с самого начала
В острова спасительной души,
В терема волшебного причала.
Но в полях, где гибельный мороз,
Где звезда закатная кренилась,
Я любил и чувствовал до слёз
Острова, которым ты приснилась.

Перечитывая в горькой тиши одиночества эти, и другие стихи; стихи, обращённые к ней — одной, единственной, она, безусловно, слышала, его голос… Может, ей уже тогда чудилась оборванная нить. Нить, которую необходимо связать воедино. Если, конечно, хватит на это сил. Однако, стихи мужа вызывали жажду ответить ему. Не слезами, а словами. И незаметно они рождались, эти робкие неуверенные слова. «… здравствуй, милый!», «Я к тебе издалека». Оборванная нить постепенно связывалась воедино.

Возможно, это тоже стало потрясением. А также продолжением той, казалось бы законченной жизни. Но, она не закончилась; она продолжается.

2013





Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2016