КОНСТАНТИН МАМОНТОВ (1918-2000)
БЛАГОДАРЮ ТЕБЯ, ОТЧИЗНА…
Из автобиографии
Я родился 2 мая 1918 года в селе Ашап Ординского района Пермской области. В полтора года остался без отца (умер от тифа), а когда мне исполнилось пять лет, мать уехала в Свердловск и нанялась в домработницы, оставив меня на попечение деда, бабушки и тети.
В 1925 году в возрасте 75 лет умер дед. В 1929 году бабушка с тетей и я как семья кулака были выселены из дома и сосланы. Но по дороге к месту ссылки я сбежал, вернулся в Кунгур, там познакомился с беспризорниками, остался в их компании. Начались годы моих голодных и холодных скитаний по матушке России.
Три года беспризорничал, день за днем проводил в кругу людей, которые занимались только воровством, пьянками, драками и хулиганством, такая обстановка действовала на меня угнетающе, и я чувствовал, что становлюсь безвольным и могу вот-вот «поскользнуться и упасть». Как спасение, появилась мысль уехать к матери в Свердловск.
Адрес ее я, конечно, уже забыл, но в то время она мне была так необходима, что я в течение двух месяцев каждый день надеялся на нашу встречу на рынке, куда она, наверняка, ходила за покупками. Я опасался только одного: узнаю ли среди тысяч незнакомых людей дорогие черты? Ведь с тех пор, как я видел ее в последний раз, прошло девять лет. Но вот однажды…
Стоял июнь 1932 года. Бродя по рынку в поисках чего-нибудь съестного, я вдруг увидел женщину, покупающую овощи. Сердце учащенно забилось: ее профиль, это движение рук, ее голос — все говорило: это мать! Но встреча произошла так неожиданно, что я еще сомневался. Решил проследить, где она живет.
Хожу за ней по рынку, чтобы не потерять среди толпы. А она, видя, что за ней увязался оборванец, корзиночку держит перед собой, и сумочку — за пазуху. Вид мой, конечно, не внушал доверия: одна штанина до колен, ноги босые в грязи и цыпках, телогрейка на голом теле, подпоясанная веревиной. Все это, безусловно, заставляло ее относиться к увязавшемуся за ней подростку с подозрением: он не только в корзинку залезет, но и сумочку срежет…
Всю ночь не спал: мать или не мать? А утром постучал в ту квартиру... Да, это была мать! Сердце не обмануло меня. Были слезы, объятия, поцелуи.
Хозяева разрешили жить у них. Одежонка моя была во дворе предана костру, остриженные волосы сожжены в топке ванного котла, а сам я был вымыт дегтярным мылом.
В конце ноября 1932 года мать вторично вышла замуж, и отчим перевез нас в город Красноуральск. Но жизнь у них не сложилась, и в мае 1933 года мать трагически погибла, а отчима посадили в тюрьму. Я опять остался один. Но сейчас надо мной — и потолок есть, и комната не пуста.
Но, как говорится, одна беда в дом не ходит. Быстро нашлись «сочувствующие друзья» намного старше меня, покровительственно говорившие: «велико твое горе, но мир не без добрых: держись нас, и мы тебя выведем в люди». И... вывели. Через неделю комнатушка моя была пуста: все было продано и пропито, а сами «друзья» вскоре забыли благие обещания и дорогу в наш барак.
Еще раз убедившись в «дружбе» этих людей, я, закрыв комнату и отдав ключ соседям, ухожу в лес, примыкающий почти к самому кладбищу, строю пихтовый шалаш и начинаю жить в нем. Все мое существо просило одиночества, мне хотелось никого не видеть, никого не слышать.
Вначале это одиночество успокаивало, и я был рад тишине. Но душевное потрясение в связи со смертью матери и горькая обида на людей, обманувших меня в такой трудный момент, все сильнее и сильнее действовали на психику. Появился зародыш ненависти к людям, неверие в их доброту. Все чаще приходила мысль о ненужности существования. Мне, как воздух, необходим был близкий друг, с которым можно было бы делиться всем, что есть на душе. А поделиться-то и не с кем: кругом кресты, могилы да лес. И вот тогда-то совсем неожиданно, со мной заговорила муза — я начал слагать стихи... Высказывать все, что волнует, было моей ненасытной потребностью. Выложу наболевшее на лоскуток бумаги или фанерки, и на душе — теплынь и успокоение.
С наступлением осенних заморозков я вынужден был вернуться к обманувшим меня «друзьям» и уехал с ними на юг. «Ростов-папа» и «Одесса-мама» в то время были наводнены нашим братом. Расселением групп, прибывающих на зиму в Одессу из северных районов страны, занимался «князь», которому главари групп должны были платить дань. Этого человека, мы, мелкота, не знали и не видели в глаза. Но мне представился случай познакомиться с ним и даже около двух месяцев жить в его доме на окраине города. Все его звали Глыбой. Точно не знаю, фамилия это или кличка. Был он огромного роста, в плечах — косая сажень, имел пудовые кулаки и очень приятный по тембру бас. Он, 64-летний старик, был бодр, всегда подтянут, чисто выбрит и безукоризненно одет. Носились слухи, что он при царизме был на каторге, а сейчас — валютчик, связанный с иностранцами.
И вот до него дошли слухи, что я пишу стихи. Он пожелал увидеть меня. Я был приведен в его дом нашим атаманом. Оказалось, что он очень любит стихи, особенно Есенина, которые мог читать часами, весь преображаясь. Прослушав несколько моих стихотворений, он, к моему изумлению, притянул меня к себе и, крепко обняв, поцеловал.
—Ты, правда, не Сергей Есенин — тебе далеко до него, но в тебе что-то есть, затрагивающее душевные струны. Учиться тебе, парень, надо, учиться! И я, как умею, помогу тебе в этом. А блатные стишки чтоб я больше не слышал! Душа у тебя не та, чтобы проституток да алкашей увеселять!
Эта встреча кончилась тем, что он оставил меня в своем доме, поставив задачу ежедневно «выдавать на гора» по одному стихотворению. Каждый вечер, вернувшись с работы, он с нескрываемым интересом прослушивал написанное и делал замечания. Сейчас, вспоминая эти беседы, я убеждаюсь, что он разбирался в поэзии. Он учил, чтобы я «очеловечивал» все неживое, особенно в природе, искал образы, метафоры, неожиданные сравнения. Не знаю, удается мне это или нет, но я благодарен ему. И вдвойне благодарен за подаренные две книги, которые помогли мне в творчестве. Назывались они «Что надо знать начинающему писателю», были выпущены издательством «Красная газета» в Ленинграде в 1927-1928 годах (автор А. Крайский). Как добрую память я храню их до сих пор.
В апреле 1934 года я вернулся на Урал, в Кунгур. Потом съездил на могилу матери в Красноуральск. Здесь меня за украденный кренделек сильно избили, повредив два ребра. Около месяца я пролежал в больнице.
В конце мая, вернувшись в Кунгур, я не мог устоять перед желанием навестить родной Ашап, лелея надежду, что бабушку и тетю — глубоких старух — из ссылки вернули обратно, и я не буду одиноким. Но никого из родных там по-прежнему не было, и я, как волк, все лето жил в лесу, выходя за милостыней в близлежащие деревни, избегая встреч с односельчанами. Это четырехмесячное одиночество было самым плодотворным периодом в моем творчестве: здесь родилось более ста стихотворений. Но радость вдохновения была омрачена осенними дождями и похолоданием, вынудившими возвратиться в Кунгур, где меня ожидала радость, в корне изменившая мою нищенскую судьбу.
В начале октября 1934 года кунгурские учителя — супруги Николай Иванович Тюрин и Зоя Александровна Суслова ввели меня как сына в свою бездетную семью, обогрев сердечным теплом и душевной заботой. Это было моим вторым рождением.
В 1944 году меня тяжело ранило — сквозное ранение левого легкого. И с этой бедой пришла другая: потерялся планшет с шестью блокнотами — около 300 стихотворений. Исчезло то, что было самым дорогим для меня.
Шли годы. Война осталась позади. Раны телесные зарубцевались, и только душевная все еще кровоточила — жаль было утерянное. Писать новые стихи не хотелось. И,может быть, это мое занятие так бы и окончилось, если бы в 1947 году я, приехав в Кунгур, не нашел в чулане нашего старого дома черновики моих стихов, датированные 1933-1939 годами. Я о них совершенно забыл. Эти-то черновики побудили меня вновь взяться за перо. Я решил восстановить свой дневник…
... В 1960 году в еженедельник «Литература и жизнь» пришло письмо от никому не известного Борисова, в котором он писал: «Граждане писатели! В вашей газете попал на одну статейку «Стихи из окопов», прочитал ее и вспомнил: у меня в сундуке блокнот лежит, с фронта привез. Там тоже, вроде, стихи. Как тот блокнот попал ко мне, не помню, только знаю: с фронта привез. Я в госпитале в сорок третьем да в сорок четвертом санитаром работал по ранению и по возрасту тоже. Блокнот этот посылаю вам, разберитесь, что к чему».
Корреспондент газеты Алексей Тимофеевич Емельянов принял близко к сердцу содержание этой находки и написал статью «Трудная судьба», в которой просил читателей, кто знает, сообщить о судьбе автора стихов. Письма приходили, но ничего определенного никто не сообщал. Решив, что хозяин блокнота погиб в боях, газета передала блокнот в издательство «Молодая гвардия», где готовилась книга «Имена на поверке» — стихи погибших поэтов. В эту «похоронную» книгу были включены и мои стихи.
А в это время я уже десять лет работал машинистом электровоза, водя по Уралу грузовые поезда, и иногда печатал свои стихи в газете «Гудок». И получилось так, что к одной дотошной читательнице попали и книга «Имена на поверке», и газета «Гудок» с моими стихами, только что ею полученная. У нее возникла мысль: «А не ошиблось ли издательство, похоронив живого человека?» Свои сомнения она высказала в письме. И вот совсем неожиданно ко мне прилетает Емельянов и вручает мой блокнот за № 1... Да, я плакал, целовал эту потрепанную книжицу, никак не веря в ее возвращение. Сорок восемь стихотворений через 16 лет нашли хозяина.
...Не мне, самодеятельному поэту, судить о качестве моих стихов, об их общественном звучании. Знаю только, что в войну они были очень нужны. Сужу об этом по душевному отношению ко мне руководства политотдела и командира дивизии генерал-майора Николая Михайловича Дрейера. Они всегда интересовались, как мне пишется, не нуждаюсь ли я в чем-нибудь. И эта их заинтересованность приносила свои плоды: я написал немало поэтических строк, прославляя боевые подвиги однополчан, скрашивая будни окопной жизни воспоминаниями о родимом доме, об оставленных семьях, о любимых... Не проходило ни одного концерта нашего самодеятельного красноармейского ансамбля песни и пляски, в программу которого не включались бы мои стихи, литмонтажи, частушки. За эту литературную деятельность в 1944 году я был награжден орденом Красной Звезды.
В 1967 году, участвуя в литературном конкурсе имени Н. Островского в честь 50-летия Советской власти, я был удостоен премии ЦК ВЛКСМ, а в 1972 году был принят в члены Союза писателей.
За годы войны и во время работы на железнодорожном транспорте имею 32 благодарности и 13 правительственных наград.
И последнее. Все мои стихи зримо и незримо связаны с Россией — моей горячо любимой Родиной, являющейся для меня олицетворением всего святого, живущего в моей сыновней душе. И потому я не устану повторять:
Благодарю тебя, Отчизна,
За то, что ты, не помня зла,
Сквозь испытания по жизни
Меня с достоинством вела.
Покуда сердце не споткнется
О груду лет, мне вновь и вновь
С глубин душевного колодца
К тебе не вычерпать любовь.
Кунгур, 1988
Источник: Журнал «Звонница», № 4, 2003, стр. 83
Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2020