НИКОЛАЙ ДАВЫДОВ

Я УМЕР И РОДИЛСЯ В ОКТЯБРЕ
Из журнала «Добродетель» № 38 2018

*  *  *

Не пугайся разбитого вдребезги звука,
это ветер запутался в тонких кронах,
это мальчик соседский стреляет из лука
неумело, и вороны каркают: «Промах!»
Это, всеми забытый, стучится в окошко
полуночной аптеки старик-забулдыга.
Это с дерева медленно падает кошка
и в полёте шуршит, как дешёвая книга.
Это солнце о небо тоскливо скрежещет
или времени ржавые шестерёнки.
Это делится горем с подушкою женщина
о своём неродившемся ребёнке.
Это море волнуется на три счёта.
Это чайник на кухне свистит нестерпимо.
Не пугайся гитар, бубенцов, трещоток,
Это жизнь проносится мимо.

*  *  *

Моя любовь — осколок кирпича;
смычок в дрожащих пальцах скрипача
и распростёртый на асфальте кофр;
причина всех удач и катастроф.
Вот солнце поднимается в зенит —
моя любовь внутри меня звенит.
Что связывает нас? Уроборос
ссор, перемирий или общий быт;
или тот факт, что я в тебя пророс,
впечатался, как в камень трилобит.
Когда во мне отчаянье гниёт —
моя любовь и перекись, и йод.
Два шага от постели до окна,
где занавесь осеннего сукна —
воскресный день объелся белены
и лихорадит. Мы разделены.
О чём я между строк не рассказал?
Моя любовь — прощание, вокзал.
Мы снова познакомимся с тобой.
Моя любовь — боль, олово и бой.


*  *  *

Весенний день возводит в третью степень
небесный циркумфлекс печальных птиц.
Я говорю: «И не такое стерпим», —
на языке нулей и единиц.
Пейзаж окрест соштопан на живую.
Здесь — телевышки чёрная игла
на горизонт, как в рану ножевую,
движением отточенным легла.
Сутулых туч нестройная когорта
покорно прижимается к земле.
Там — я навеки потерял кого-то,
и старый пруд под ивой замелел.
Заборчик вдоль участка недостроен.
Фруктовый сад заметно обнищал.
И этот мир вполне меня достоин:
я ничего ему не обещал.


*  *  *

Ты слышишь – смерть за лесополосой,
шумит листва; оранжевой лисой
к траве прижалась осень-проходимка.
Я умер и родился в октябре.
Я умер и родился, но к тебе
моих стихов пороховая дымка
протянута, как памятная нить.
Не страшно первый листик уронить —
за каплей капля досуха пролиться.
Ты видишь — солнце словно колесо;
не разглядеть издалека лицо —
так вообще, не вспоминай про лица.
Под облаками чёрный трафарет;
поэту в этой жизни фарта нет —
худой чифир на медном купоросе.
И в воздухе повисшая строка:
«Езжай домой, проведай старика».
Ты слышишь смерть.
Но это просто осень.


*  *  *

А заскулит собака — отвяжите,
она трусцою осенит село;
вот крайняя изба, вот местный житель,
вот первый снег — и всё серым-серо.
Или зеро. Когда такие хлопья,
не разберешь — «пошёл!» или «ко мне!»;
того гляди — глазами сдуру хлопая —
и сам пропахнешь псиной до корней.
За свой скулёж гонимый по этапу,
безмолвием придавленный босяк,
ты больше не подашь хозяйке лапу —
наперекор ли, наперекосяк;
подталый снег задумчиво лакая,
а то ли пересохшую слюну,
поймёшь внезапно — вот она какая
собачья жизнь в медлительном плену.

Источник: журнал «Добродетель», № 38, 2018, стр. 30

Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2017