ГАЛИНА СЛЁЗКИНА

ПРЕОДОЛЕНИЕ (из повести)
Из «Антологии современной литературы Белгородчины» (1993)

В доме ни души. И только собачий лай во дворе заставил Таню очнуться, повернуть голову. В окно увидела, как открылась калитка и вошел худощавый черноволосый парень. Знакомым почудилось его лицо, но признала его не сразу. Да это же Николай! Господи, откуда он? Столько не виделись — тысячу лет прошло! И тут же внезапная робость, смущение сковали её. Большого труда стоило пересилить свой безотчётный детский стыд и выйти на крыльцо.

Нежданный гость, кажется, тоже был смущён.

— Батю мне надо, — поспешно объяснил он. — Мы договорились... Времянку вроде обложить.

— А его нету. На работе. Я скажу...

Тане хочется, чтобы Николай ушел поскорее. Неловко ей, даже страшновато быть наедине с ним. Необъяснимая тревога в сердце. Уходил бы, а он медлит и молчит.

— Неделя как я дома, — просочился наконец его осипший голос. — Опомниться не успел. Чудно! Будто снится, что на свободе... И всех видеть охота. Ну, а ты как поживаешь?

— Да вот... — Краснея, она запнулась, кашлянула некстати. — Ничего. Правда, бездельничать надоело. А наши все разъехались, заскучали дома. Теперь уже другая молодёжь появилась, наросли...

— И не говори, — подхватил Николай. — Куда вся малышня подевалась — вымахали, никого не узнаешь. А ты не изменилась.

Тут он осмелился поднять глаза и долго пристально смотрел на неё. От блеснувших глаз его исходила грустная затаённая теплота. Он явно сожалел о чём-то, горевал. И казалось — о Тане. Вроде бы всё понятно: жалко ему — лучшие годы в тюрьме прошли. Но при чём же тут она?

А Николай вдруг промолвил так просто и естественно:

— Значит, все, говоришь, устроились. Выходит, одни мы с тобой... отстали от жизни.

Слова эти в самую глубину сердца проникли, задевая застарелую, спрятанную от постороннего взора ссадину. Заныло оно отчаянно и мучительно. Но какая-то новая, незнакомая сладость была в этой привычной боли. Это была минута щемящего счастья, когда в душе желанного, но далёкого человека узнаёшь ту же печаль, которая живёт в тебе. И хотя неопытной Тане неведомо было это чувство и она не смогла бы его осознать, из груди её рвался отчаянный крик: «Да, да, одни мы с тобой неприкаянные!» В какой-то миг она готова была кинуться к нему на грудь и рассказать, как ей тяжко бывает. Но она тихо, дрогнувшим голосом промолвила:

— Пора мне...

Куда пора, какая пора, она и сама не знала. А собеседник её понимающе кивнул и скрылся. Не почувствовал, не заметил, как вслед ему погнался горячий и зовущий девичий взгляд. Не знал и того, какую тревогу поднял он своими нечаянно брошенными словами. Налетел, как весенний ветер, будоража и пробуждая надежды.

Таня долго не могла прийти в себя. Всё то, о чём она думала и чему так радовалась полчаса назад, улетучилось, расстаяло без следа. Так половодье, затопляя прибрежные луга, меняет пейзаж, и на время забываешь, каким он был раньше... Сродни половодью были чувства, захватившие Таню. Ничего не понимала она, кроме слов Николая и его пристального взгляда. А мысли её, как птицы в тёплый край, кинулись в то далёкое светлое время, когда ей было не двадцать, как сейчас, а пятнадцать, четырнадцать. Как хорошо тогда было! Особенно, когда вечерами все вместе собирались. Тане казалось, что у неё всё, как у всех. Правда, в школу не ходит, зато сама учится и учителя иногда приходят. Девчонки из библиотеки книжки приносят, между делом секреты всякие рассказывают. А жара настанет — целыми днями на речке. Хорошо на тихом песчаном пляже. Прямо из воды — на горячий песок. Разомлевшая Таня, зажмурившись от яркого света, слушает болтовню подружки. Но вдруг одна из услышанных фраз вызывает у неё дрожь:

— Колька идёт.

Таня замирает, всеми силами стараясь не выдать себя. А Людка бесхитростно продолжает:

— Чего вчера на улицу не приходила? Он был.
— Ну и что?
— А то... Смотрит он как-то на тебя. Колька — он неплохой, зря про него болтают.

— А ты-то сама что болтаешь? — жёстко возразила Таня. — Тоже мне, сообразила! Вот так и сплетни распускают. Не стыдно про взрослого человека болтать? Думаешь, если приходит вечером посидеть, так, значит... А, дура ты!

Смолкнув, она долго не смела поднять глаза, а когда решилась, волнение обожгло: Николай, проходя мимо, смотрел на неё. Потом украдкой наблюдала, как он отмыкал стоявшую на берегу лодку, как с озорным визгом прыгали в неё мальчишки, заядлые рыболовы. Чем дальше лодка уплывала, теряясь из виду, тем ощутимее становилась зависть к этим дружкам Николая. Конечно, они по-своему привязаны к нему, как к старшему товарищу. Но разве понимают, какая это радость — видеть его, слышать. И что он с ними возится, такой взрослый и такой... красивый. И при мысли, что будет вечер и весёлое общество и Николай туда придёт, в душе теплело.

Да вот кончилось всё вместе с детством. Погасла ранняя зорька, едва вспыхнув. Как-то осенью, вернувшись из санатория, узнала Таня, что Николая судили. Однажды прогуливаясь по берегу, она вздрогнула: в шуршащих промёрзлых камышах сиротливо притаилась заброшенная Колькина лодка...



Источник: Антология современной литературы Белгородчины. — Белгород: Издательство В. М. Шаповалова, 1993. Стр. 236-238





Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2016