МИХАИЛ КУЛИЖНИКОВ
ТРОЛЛЕЙБУС
Из трёхтомника «Писатели Белогорья» (2014)
Троллейбус был когда-то зелёный, потом он старел, его ремонтировали, перекрашивали в красный, в голубой цвета, потом опять ремонтировали.
«Всё на этом свете обречено на старение, но даже старость может и должна быть полезной», — думал троллейбус. Кряхтя и поскрипывая, он вёз своих пассажиров и очень гордился этим, отчего всегда улыбчивое немного глуповатое лицо его стало серьёзным, и глаза-окна внимательно смотрели на дорогу.
* * *
На месте для пассажиров с детьми и инвалидов сидит молодая красивая женщина с хорошеньким карапузом лет двух, двух с половиной на коленях. Карапуз плющит нос об оконное стекло и пытается петь. То ли тру-ту-ту, то ли пру-пу-пу старательно выводит он. Слюни летят на стекло, малыш растирает их ладошкой и весело подпрыгивает на коленях у мамы.
— Павлик, Павлик, — смущаясь, говорит мама, — веди себя прилично. — И носовым платком вытирает ладонь карапузу.
Но разве можно вести себя прилично, когда там, за окном, жизнь совсем не такая, как в троллейбусе. Там дома и деревья, там яркие краски и весёлые звуки, там солнце...
— Павлик, это некрасиво, успокойся!
Павлик на какое-то время успокаивается, мама, грустно и виновато улыбаясь, прячет носовой платок в сумочку. Потом всё повторяется.
— Павлик, ты же не один, перестань! Люди смотрят!
Павлик весело глядит на маму, тычет пальцем в стекло и радостно лопочет:
— Папа, папа!
— Нет, сыночек, это не твой папа!
Женщина прижимается губами к макушке малыша. Её печальные глаза делаются ещё печальнее.
* * *
Он весь какой-то бесцветный, чем и отличается от остальных пассажиров. Сидит ссутулясь на краешке сиденья, даже не сидит, а так, присел на минутку и нечаянно задремал. Его уже давно не интересуют ни дома за окном, ни люди, ни Земля, ни Небо. Его вообще уже ничего не интересует. Он устал. Уже много лет он знает только одно — работу.
Он держится двумя руками за поручень на переднем сиденье и дремлет. Если ему повезёт, и он дотянет до пенсии, то получит право бесплатного проезда.
* * *
На задней площадке стоит коробка с надписями на иностранном языке. Рядом на сиденье гордо восседают супруги: щупленький мужичонка и пышная матрона. У обоих загорелые лица и руки, у обоих земля под ногтями и светящиеся счастьем глаза.
«Надо кума позвать,— думает он, не спуская глаз с телевизора. — А ради такого дела беленькой можно и в магазине купить».
«Ну что, Нюрка, слопала! Теперь и у меня такой же!» — думает она. И оба, обменявшись ласковыми взглядами, бережно пододвигают коробку поближе.
* * *
Рубаха в красную клетку неряшливо заправлена в грязные джинсы. Ширинка расстёгнута, сандалии стоптаны, на босу ногу. На вид ему не больше двадцати пяти. Рыжий, немытый, нечёсаный. Вцепился в поручень, изо всех сил стараясь удержать равновесие. Голова болтается на тонкой шее. Изредка он поднимает глаза, говорит — «фух», сплёвывает и роняет голову. Если б его протрезвить, отмыть, отучить плеваться, он был бы симпатичным малым.
— Молодой человек, вам где выходить? — строго спрашивает дама средних лет.
Пьяный обращает к ней веснушчатое лицо. В глазах на мгновение появляется отблеск мысли.
— Не ваше дело.
Дверь троллейбуса открывается, пьяный выходит, качаясь, вертит головой и начинает понимать, что вышел не на своей остановке. Троллейбус едет дальше, пьяный тоскливо глядит ему вслед и, кажется, вот-вот завоет.
* * *
Они стоят на задней площадке и целуются. Обоим лет по семнадцать. Оба стройные, красивые, чистенькие, свеженькие. Она — только начавшая созревать женщина, и он — ещё мальчик. Они целуются, им нет дела ни до кого и ни до чего. Они сейчас любят друг друга. Его рука пониже её талии. Он прижимает девушку к себе, коротенькая юбочка с разрезом по бёдрам становится ещё короче. Девушку это ничуть не смущает. Она знает, что у неё красивые ноги, что она сама молода и красива, что он её любит, а другие?.. Другие пусть ей завидуют.
* * *
Мешок и сумка связаны и переброшены через плечо. В одной руке палка, другой она уцепилась за дверь и отчаянно пытается взобраться на ступеньку. Троллейбус ждёт. Наконец бабуля вскарабкалась и с трудом сняла поклажу.
— Бабушка, что ж вы такие тяжести таскаете? — спрашивает строгая дама средних лет.
Бабуля грустно глядит на даму, открывает рот с единственным жёлтым зубом:
— Дык, хто ж мене носить-та будить... Одна я, деточка, одна... Нетути здоровья кажный день из дому выходить, вот и таскаю... А как слягу?.. Хоть хлебушко будить...
* * *
На нём дорогой костюм. Выражение лица суровое. Он делает вид, что ничего не замечает, ни бесстыдной парочки, ни грязной бабули, ни пьяницы, никого. И, вообще, он здесь случайно, из-за дурака водителя, не сумевшего починить персональную машину. Из-за жены, не напомнившей о бумажнике, а то б ехал сейчас на такси, из-за того, что день сегодня дурацкий. И вот он, руководитель далеко не средней руки, в одном троллейбусе с этим сбродом, с народом, которым он руководит уже не один год.
От бабули дурно пахнет.
«Да как же ими можно руководить! Это же хлам, быдло!»
Руководитель брезгливо морщится и пробирается выходу.
* * *
«Вот так и в жизни. Одни выходят раньше времени, другие изо всех сил карабкаются на подножку, кто-то ещё ничего не знает, а кто-то уже ничего не хочет знать», — думает троллейбус и едет дальше, к конечной остановке, на которой выйдут все.
Источник: Писатели Белогорья. В 3-х томах. Т. 1. Проза. — Белгород: Константа, 2014. Стр. 212-216
Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2016