АНАСТАСИЯ КИНАШ

ШТОРМОВОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

ОТРЫВКИ ИЗ СОННИКА

1.

Оле Лукое входит в знакомый дом — грязный подъезд, черный окна проем (кажется, зазеваешься — тут же съест),
Квартир двадцать пять,
Ступенек высоких шесть.

Ты уже спишь, ласточка?
Верно спишь...
Я поднимаюсь,
Ты не волнуйся!
Тшшшш!!

Не приближайся!
Сгинь.
Не касайся век...

Каждому сну
Грезится
Человек.

2.

Ночью опять приходит конец всего.
Муж мой болеет (я не люблю его).
Что-то бормочет в комнате...
Скрип
Хрип
Стон
Я затыкаю уши.
Я вижу сон.
Муж мой почти закончился изнутри. Мне бы к нему прижаться, молить: «гори, не замирай, давай переждем беду...»
Я стервенело чищу сковороду.
Лампы дрожат,
Снаружи уже не зги.
Муж в своей спальне корчится от тоски,
Небо над нами корчится от огня...

Я так устала...
Эй,
Не буди меня.

3.

Через минуту, знаю, войдёт она.
Молча кивнёт, сгорбится у окна, будет смотреть,
Будет спокойно ждать,
Глядя как смерть ложится со мной в кровать.
Как обнимает шею, целует грудь:
«Суженый мой, скоро в неблизкий путь...»

Смотрит живая женщина на меня.
А за окном зелено
От огня.

4.

Мой человек как на отшибе храм — вроде заброшен, но, кто-то зреет там
В фресках больных,
В трещинах алтарей...
Слушает плач
Деток
И матерей.

Может и правда в теле живёт душа?
плещется влагой, брызгает из ковша в пресное слово,
Мол, не хворай, звучи!
Сны человека —
Это его врачи.

5.

Зонтик стоит в прихожей.
Рассвет в пути.
Господи-Боже, как мне себя спасти?
Как обмануть,
выбраться из силков?
Оле Лукое, не приноси мне снов!
Им во мне больно,
Страшно во мне...
Засим,
Ты подари сны от меня другим.
Пусть опаляют солнцем, а не огнём,
Пусть в этих снах не смотрят в ничто вдвоем...
Не разбивают пусть «я» на «я» и «ты»...

Дай мне,
Будь добрым,
Чуточку
Пустоты.

6.

Доброе утро, милая, как спала?
Небо сегодня плавится от тепла!
Видимо будет ливень стеной звенеть...
Что побелела будто в окошке смерть?
Я захворал немного, но это так,
Грипп
Или просто где-то простыл, дурак...
Милая, все наладится,
Не грусти.

7.

Все хорошо,
скоро проснусь.
Прости.



СПЯЩАЯ КРАСАВИЦА

Мама на кухне льет слезы горючие,
Зимнее солнце на кафеле плавится,
К вечеру небо укроется тучами,
Станет темно в тесной спальне Красавицы.

А за рекой все грохочет и дыбится,
Всполохи красные птицами мечутся,
Бродит Война – дряхлой смерти кормилица
В Городе стынущем, в городе меченном.

Снится Красавице корочка хлебная,
Снится парад на ликующей площади….
А за окном скачут всадники бледные,
Белые всадники, черные лошади….

Снежные хлопья периною стелятся,
Воет вдали кровожадное чудище,
Спит безмятежно прекрасная девица
И не разбудишь её, не добудишься.


СОННИК

Мне опять приснилась Ира, с фатой и в платье
Синевато белом, как в январе сугроб.
Я не помню совсем что она хотела сказать мне,
Помню только венчик бумажный и белый лоб

Раньше Ира сидела со мною за партой в школе,
Я учила её английскому : «How are you? I am fine».
Не переводится, если болен
Изнутри. Когда сам знаешь когда каюк.

Она прыгнула в августе с крыши, скончалась утром
На могиле её, говорят, не растут цветы
Я была одноклассницей, я не была ей другом,
Но ко мне приходит Ира из темноты

Я её не боюсь, ей там холодно и тревожно,
Там чудовища ходят на цыпочках за стеной,
Иногда Ира просит шепотом «если можно,
Если можно, давай ты тоже пойдёшь со мной?»

Я боюсь высоты, но все чаще в нутре, как гнойник
Зреет что-то чёрное, в мякоть вгрызаясь зло.
Я не знаю к чему приходит во сне покойник,
Ищет жалости, или тоже сосет тепло

Но приходит Ира в свадебном платье ночью,
И глядит устало, и выдыхает пар.
Я все чаще хочу ответить. Поставить точку
То ли морок злой, то ли самый желанный дар.


ТАМ, ГДЕ МЫ ЕСТЬ

Счастье оно такое — не спрячешь в ящик,
Даже не зарисуешь карандашом.
Милая мама, зря ты так горько плачешь,
Мне хорошо,
Правда же,
Хорошо.

Видно сегодня шторм протаранит море.
Тихо. И солоно, солоно,
Соль
Соль
Соль
Счастье оно такое — почти как горе,
Та же в гортани боль.

Мама, смотри, смотри, я почти привыкла,
К этому телу, делу, морской воде.
Чайка смеётся в южном закате хрипло.
Хуже уже нигде.

Счастье оно такое — без дна и края,
Но у тебя крупица, кусок на раз...
Милая мама, счастье не умирает.
Просто оно не в нас.


* * *

Ничего не приключится никогда с тобой.
Спи, усталая сестрица,
Пусть морской прибой
Лижет скалы и утесы берега вдали,
Пусть ведут сквозь ночь матросы в гавань корабли.

Впредь никто тебя не тронет,
Не заставит жить.
Держит пряха на ладони тоненькую нить.
Оборвёт её, и спрячет в фартук, про запас.

Здесь ни рыба, ни ныряльщик, не достанут нас.

Спи, хорошая, покуда мир хрипит в огне.
Даже если вскрикнут трубы, что их крик на дне?
Соль морская слаще горя темноты людской.

Спи, сестрица, в черном море,
Я посплю с тобой.


* * *

Говори во мне лишь о том, о чем я хочу.
Будет скучно и плохо — окей, отведёшь к врачу,
дашь таблетку, конфетку, затрещину...
Но пока,
Будем по ветру плыть, как распухшие облака.

Будем в лужах барахтаться бликами от огней
одиноких планет, пропадающих без людей.
Не живущих всерьёз.
Мы похожи, похожи,
Но
Говори о лишь о том, что мне нравится все равно

Убаюкай меня, в светлом будущем убеди,
Мол, молочные реки виднеются впереди,
мол, никто не посмеет меня обвинить ни в чем...
Что ты телишься там, что молчишь за моим плечом?

Ты же должен хранить, так храни вопреки всему,
что мурлычет и тянет за руки в гнилую тьму.
Не кидай меня в жизнь,
Не бросай обжигаться в печь.

Это Бог говорит: «человечное человечь»,

А душа из нутра тихо хнычет и просит спать,
Просит омута, из которого не достать.
И пока я способна её хоронить,
Молю:
Говори во мне лишь о тех, кого я люблю.



* * *


Трёшь виски, кладёшь на лоб синеватый лед:
«Помолчи,
Не дергайся
Господи, не кричи ты!»
Ты всегда боялась — горе тебя убьёт,
И в себе носила груз его нарочито.
А теперь ты просто кокон, безсветный храм,
И кого просить: не трогай, меня, не трогай...?
Поделом твоё отчаянье,
По делам.
Все сбоит внутри. Пора объявлять тревогу.

Расплетаешь волосы, нежно целуешь мать:
«Все в порядке, ма. Я снова смогла пробиться».
Ты всегда боялась, вдруг перестать мечтать,
И в себе растила кротко немую птицу.
А теперь ты стала крепкой стеной, теперь
Никакому миру не проломить преграды.
Птица тихо свищет: «Все обойдётся, верь»
И когда поёт, тебе ничего не надо.

Вы однажды встретитесь. Пересечетесь здесь:
— Тебе больно? Я могу исцелить, сестрица. Разомкни грудину, выпусти грусть...
— Не лезь.

Вы два края бездны:
Небо без дна
И птица.
Вас не сделать целым. Не уравнять в правах,
Даже после вы простить не решитесь встречи.

Очень жаль, что жизнь нельзя поделить на два
Возложить и крест, и свет на чужие плечи.


* * *

Плакать не буду-мой океан внутри,
Пахнет солёной злостью и чешуей.
Шепчут оттуда :

«...ну-ка давай, умри. Не притворяйся, падаль, живой, живой...
Мы тебя знаем, знаем с нутра и вширь, каждую мысль, каждый твой сон, и страх...
Это хороший, очень хороший мир.
Выстроен, вскормлен на честных живых словах.
Сделан из страсти
Радости
Жгучих слез
Ниткой надежды сшит по больным краям.
Ты ничего не сможешь отдать всерьёз миру и человечьим его морям».

Мой океан горше других и злей бьется о рёбра
Вечный прилив-отлив.
Он никогда не чувствовал кораблей
Он не качал их ласково
Не топил.
Мой океан знает меня одну
Я его боль
Я его глубь и тьма.

Если однажды выдохнусь, утону,
Кто будет ждать в зыбких изгибах дна?


* * *

Внутри у рыбы темнота
И божие слова
Лови их,
Скупо бормоча:
Не та,
Не та,
Не та.
Бросай их на песок,
Бросай.
Курганы строй из рыб.
Внутри у каждой — рыбий рай
Болит,
Болит,
Болит.

Лови их, глупых и калечь,
Крючком
Ломай
Хребты.
Внутри у рыбы — божья речь
И море
Темноты.

Учись душить их рыбий плач,
Тяни
Наверх,
Наверх.
Рыбачь, пока живой рыбачь.
Заставь
Звучать
Их всех.



ШТОРМОВОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.

1.

Внимание
Внимание
Attention
Тревога для любых гражданских лиц
Обязываем
Всех мужчин и женщин,
Детей
Бродячих псов
Котов
И птиц
Немедленно, отринув все сомненья,
Все истины
Инстинкты
И кресты
Без всякого стыда и промедления
Убить в себе
Печали и мечты.
Грядёт беда
Беда спешит на сушу
Незнамо как и где она рванет,
Беда съедает ласковую душу, похожую на юркий самолёт.
А черствые, истертые душонки
Беда обходит третьей стороной.
Внимание!
Стране нужны подонки
Отныне каждый выродок — герой.

2.

— Куда мы, ма?
Визжит сирена тонко, толпа штурмует спуск в сырой подвал.
— Твоё ль собачье дело, полсученка? Тебе никто прав тявкать не давал.
Ребёнок плачет
Скупо
Торопливо
Упрямо держит джинсовый пиджак.
На море гладь, в садах созрели сливы, и солнце в горы пятится как рак.

3.

А раньше как, один другого любит
До черноты
До боли под ребром,
И оба вроде как простые люди
С ногами, животами, красным ртом...
Но что-то в них ещё сидит
Корнями
Хватаясь за тепло мясистых мышц.
Как будто их напичкали огнями бенгальскими и пеньем диких птиц,
Как будто кто-то выше и добрее убежища, сирены и тепла
Сцепляет их между собой теснее
И отдаёт приказ
Сгорать дотла.

4.

Детей не любят больше,
Терпят только.
Торопят
Мол, черствейте поскорей!
Грузите грезы в баночках на полки
Вкушайте волчью злобу матерей.
А эта синь небесная, что плещет рыбёшками в глазах их до поры?
И где-то раз и лопнет пара трещин, затлеют омертвевшие костры...
Не смей ласкать детей, родная мама!
Не смей любить их искренне, отец!
Иначе снова чернота урагана
И полный
Безлекарственный
Конец

5.

— Давай сегодня станем не такими, как нас учили быть с давнишних пор?
Без этой нелюдимой душной гнили, без немоты, берущей на измор
Все тёплое
Запрятанное в теле
Как червь болезни
Выключатель зла
И будем так любить как нас хотели
Когда-то
Боги.
Яростно. Дотла.

Звенит сверчок за банками с мечтами, скрипит подвала выцветшая дверь.

— Давай. И к черту, что случится с нами
Не будет хуже
Точно
Чем теперь.

6.

— Внимание, — лопочет пьяный диктор,
И плачет
И ладонью бьет по лбу.
Агония. Желтеющие титры. Последние конвульсии в гробу.
Грохочет небо траурным оркестром, волна в окне стеной ползёт вперёд...
Хорошая душа — не грязь, а тесто,
Порхающий стрекозкой самолёт.
— Внимание, — и трубку телефона спокойный диктор прижимает к рту.
— Любимая, я скоро буду дома
Вот только
На минуточку
Умру.

7.

Над небоскребом стынет звёздный космос, куски асфальта обняли цветы,
Похожие на красочные космы, на блики изначальной красоты.
В пещерных ямах спален и прихожих сырая плесень и пушистый мох
В разбитых храмах смотрит как-то строже на зайцев и полёвок мертвый Бог.
Лежат в канавах куклы и остатки весенних платьев, сумок на ремне
И двух детей немые отпечатки
Доверено хранить сухой стене

8.

Шумит прибой
Гниет скелетик шхуны
И сквозь помехи
Вновь
И вновь
И вновь
Скрипит устало и почти бесшумно:
Внимание!
Любовь!
Любовь!
Любовь!


2017


Публикуется по авторской рукописи

Вернуться к автору

Вернуться к студии

Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2020