СЕРГЕЙ ТАШКОВ

ЭТО Я, ГОСПОДИ!

ЗВЕЗДА

И во сне плела забота
свою сеть — тоска одна…
Я проснулся, словно кто-то
меня выдернул из сна.

Я вскочил оторопело
с тихим возгласом: «О, да!» —
на меня в окно смотрела
слишком пристально звезда.

И такое ощущенье
было, словно все обиды,
сердца тайные мученья
взгляд её, в одно мгновенье
душу высветив, увидел.

И тогда сквозь бездны мира
луч звезды свободно, гордо
устремился, как рапира
и в моё вонзился горло.

— Пой, — сказал мне свет, — отныне
голос твой услышан будет,
оживёт дыханьем в глине,
силы спящие разбудит!

Ты во сне коснулся тайны,
роковой для твари тленной;
человек бывает равным
в миг прозренья всей вселенной.

Ты и я — в родстве, по краю
бездны бродим в круговерти.
Люди, звёзды умирают,
но родство сильнее смерти.

Примем участь как блаженство —
светом, звуками излиться.
Нам простят несовершенство,
но молчанье не простится.

Жизнь в нас жаждет, чтоб отдали
мы её Творцу без торга;
чтоб познали, что печали —
лишь одежды для восторга.

Суть твоя теперь открыта
всем ветрам, и, может статься,
твоя лучшая защита —
нежеланье защищаться.

Я — звезда твоя, и светом
одеваю прах твой голый;
ты — ничто, так стань поэтом —
мне нужны твои глаголы!

И звезда свой луч, как жало,
обломив в одно мгновенье,
вновь звездой обычной стала —
где была от сотворенья.

Я смотрю заворожённо
в небо: кто же ты такая
из созвездья Ориона
Ригель бело-голубая?!



* * *

Это я, Господи!
Бредущий из мрака во мрак.
Что ж Ты меня в своей звёздной россыпи
не отыщешь никак?!

Говорят, что Тебя видели —
две тысячи лет назад;
говорят, что Тебя обидели,
и погасли Твои глаза.

Дольный мир возвысил пришедшего
с вестью благостной — на кресте.
Отыщи меня, сумасшедшего,
ожидающего вестей.

Ты найди меня у сетей моих,
человеков небесный ловец,
ниже облака, ниже трав сухих
и в аду найди, наконец.

Улови на блесну прозрения,
на последние крохи любви,
на живучего червя сомнения —
ты уж как-нибудь улови…

Если есть на земле неуверенность,
слабость духа, страх жития,
срам греха, сиротство, потерянность —
это я… Господь, это я!

Цепенящим искусом преследуем —
сбросить плоть свою как пальто,
что есть истина? — я не ведаю,
только то, что знаю — не то.

Я попал в этот мир, как в госпиталь,
с тяжкой раной, сгорая в бреду.
Как же Ты найдешь меня, Господи,
если сам себя не найду?

В той щели посредине вечности,
что зовётся жизнью людской,
я обрел по своей беспечности
боль духовную, непокой.

Восприми моё покаяние,
камень черный с души низринь,
сократи к Себе расстояние,
не покинь меня, не покинь.

Вопреки моей своевольности
встань незыблемо на пути —
от падения в пекло пропасти
отврати меня, отврати.

Пусть ни делом, ни словом, ни мыслию
никогда уже не солгу.
Без Тебя, Господь, мне не выстоять —
не могу уже, не могу…

Не до фраз мне и сладкозвучия,
иссякает нить бытия,
и летит, как звезда падучая:
это я… это я… это я…

Господи!



АПОСТОЛЫ

Божий Сын пришёл на берег, где от века
мы таскали на прокорм из тины рыб,
и призвал нас быть ловцами человеков —
чтобы души к свету вытащить могли б.

Мы пошли за Ним в рассветной сини,
за поводырём, через туман —
просто рыбаки Андрей и Симон,
Зеведеевы Иаков, Иоанн…

Мы пошли, свои оставив сети,
всё, чему учили нас отцы,
впечатляясь истиной, как дети,
сомневаясь в ней как мудрецы.

Каждый был вопросами докучлив,
и Учитель сетовал подчас.
Что ж, избрал Господь не самых лучших,
всё же не кого-нибудь, а нас.

Мы бродили, а вокруг широко
мир лежал во зле, криклив и груб,
требуя, как встарь, за око — око,
вожделея в брани зуб за зуб.

Божий Сын неслыханные речи
вёл перед собраньем горожан:
что Господня кара недалече
для того, кто слишком жизнью пьян;

что, покорно подставляя щёки,
не противясь злому, мы как раз
исполняем замысел высокий
Господа, спасающего нас;

что у зла широкая дорога
и по ней толпой стремятся в ад;
что узки врата в обитель Бога,
но зато там каждый брату — брат.

Никогда уже не будет плакать
добрая душа, и на века
в новой жизни плевелы от злаков
уберёт Господняя рука…

Как прекрасны будут дни без злобы,
жадности и зависти людской.
Мы внимали; мы хотели, чтобы
жизнь быстрее сделалась такой.

Но богатый не отдал именья,
но обидчик не исправил грех.
И летели из толпы каменья
во Христа, а сыпались на всех.

И остались мы без Бога вживе,
сгрудились, как овцы в лютый час,
когда волки на пустынной ниве,
походя, вырезывали нас.

Слава Богу, с нами Дух нетленный —
осиял тернистые пути,
жизни смысл поведал сокровенный…
тяжело, а надобно пройти.

Что ж, и мы немало преуспели,
потому что был Учитель прав.
На кострах мы Господа воспели,
смертью смерть извечную поправ.

Плоть — тюрьма, и души в заключеньи,
а Христос вошел в тюрьму и спас.
Наша жизнь — дорога к исцеленью,
исцеленье смертью — высший час.

Братия, смиримся перед Богом!
Вечность ждёт изгнанников своих.
Дух томится, но не так уж много
в милости дается дней людских.

…Божий Сын пришёл на берег, где от века
рыб ловили пленники земли,
и призвал нас быть ловцами человеков —
чтобы души к свету вывести могли.



* * *

Всё чаще мне мерещится дорога —
старинная, без рельсов и столбов.
И облако над ней как выдох Бога,
и мягкий свет заката как любовь.

Ни годы, ни века над ней не властны,
и в тех пределах стелется стезя,
где старые дела уже напрасны,
а новые начать ещё нельзя.

Смиренный странник, выхожу и знаю:
меж небом и землею нищ и наг,
я — блудный сын, а путь — к родному краю,
и трудно сделать только первый шаг…



БАБОЧКА

Это — живопись в полёте,
складня легкие эмали,
гость, которого не ждёте,
хоть всю жизнь его прождали.

По оси души и тела,
симметрично боли вещей,
в сердце бабочка влетела
и трепещет, и трепещет…



БЕЛЫЙ ГОРОД
(диптих)

1.

Белогорье и белоовражье,
над обрывом дневная звезда…
В этот край я приехал однажды
и душой прикипел навсегда.

Белый город кварталы раскинул —
журавлиному клину видна
в чернозёмной ладони России
драгоценная россыпь зерна.

Неподдельно и скромно красивы
среди прочих окрестных чудес
вековые ивнянские ивы
и былинный шебекинский лес.

Здесь такая земля — не обманет,
потрудись, и получишь сполна.
Ветку в поле воткни — и воспрянет,
снова деревом станет она.

Белгородчина — край на просторе,
где моё и жильё, и житьё,
где пульсирует хлебное море,
словно сердце второе моё.


2.

Белый город мой раскинул
над Донцом свои крыла.
Обновлённо в небе синем
золотятся купола.
В тихом улочек объятьи
сад разбуженный цветёт.
По бульвару в белом платье
белгородочка идёт,
неотступно парень следом —
он, конечно, будет с ней…
Белый город, что мне делать
с белой завистью моей?

Всё кружу — бродить охота,
сам не знаю, что ищу.
Дни весенние, а что-то
по-осеннему грущу.
Над Везёлкою склоняюсь,
на мосту чего-то жду:
может, с прошлым повстречаюсь,
может, сам себя найду;
с этим прошлым синеглазым
проторённые пути
всё равно сведут однажды
так, что мимо не пройти.

В мае ночи всё короче,
соловьи зовут подруг.
Так чего ж ты, сердце, хочешь? —
разобраться недосуг.
То ли пенится стремнина
в берегах добра и зла,
то ли жизни середина
незамеченно прошла?
Белый город — ты надежда,
что помогут сердцу вновь
твои белые одежды,
твои вера и любовь.



ДЫХАНЬЕ МУЗЫКИ

Ещё не близкая,
уже не дальняя,
порою слышная, порою нет,
меня окутала, как ночь бескрайняя,
и я дыханием её согрет.
Дыханье музыки,
дыханье музыки —
недосягаемо она проста,
когда под звёздами
в калитке узенькой
переливается
из уст в уста.

У громкой музыки
свои поклонники.
Моя — таинственна,
как вздох легка;
свеча, зажжённая на подоконнике,
мне одному видна издалека.
Дыханье музыки,
дыханье музыки
с моим сливается
тесней, родней.
В плену у музыки
блаженны узники,
и не расстанусь я
вовеки с ней.



* * *

Для тебя плету сонеты,
Без тебя свой суп варю.
Я, когда не знаю, где ты, —
В небо синее смотрю.

Если небо место встречи,
Значит, нас когда-нибудь
Наши тропки от крылечек
Выведут на Млечный путь.

И окажется, что наши
Параллельные пути
Были — борозды на пашне,
Где любовь должна взойти.



* * *

В домишке ветхом печь топлю,
готовлю корм домашним птицам.
Свою губернию люблю
за равнодушие к столицам.

Заботы стройки: день ко дню —
Кладу кирпич, доску строгаю.
По вечерам за болтовню
устало радио ругаю.

Душе одно и надо знать —
в Москве, Терновке или Риме —
как Богу Богово отдать…
а кесарь сам своё отнимет.



МАЙ

Трещат лягушки на пруду
базарным хором; в споре с ними,
как будто целя на звезду,
взметают зыбкую слюду
фонтаны трелей соловьиных.

Ночь, но деревья не темны —
белеют хлопьями цветенья.
Виденья, звуки — словно сны
в щекотном облаке весны,
что так целительно важны
для слуха нашего и зренья.



* * *

Костёр в ночи — из прошлого манящий
в грядущее. Я жизнь ещё терплю
лишь потому, что ты свой плащик бедный
на землю бросив, веткою горящей
всё пишешь мне из юности «люблю» —
по буковке — на фоне звёздной бездны.



* * *

А что остаётся? Безмолвно и ровно
царит снегопад. Остывает жаровня
на печке, и чайник поёт, и морковный
свой нос за окошком задрал снеговик.
Узоры на стёклах, и мох между стёкол;
полено сырое трещит, как сорока;
над крохотным домиком в небе высоком —
снежинки. И мальчик к окошку приник.

Ещё остаётся — в июльском покое
дремотная зелень лугов над рекою,
и мама уходит, и машет рукою —
слова через луг уже не долетят.
Остались подарки: раскраски-картинки,
тепло самой нежной руки на затылке,
цветы и стрекозы — в зеленой бутылке,
и в белой бутылке — зима, снегопад.

Июль, и январь, и весь мир запечатан;
и вечность планеты-бутылки качает;
и домики окнами светят ночами,
и мальчики в них, к пожелтевшему снимку
прижавшись щекою, в видениях зыбких,
сокровищ несметных стеклянные слитки
обняв, засыпают с блаженной улыбкой,
и, тихие, спят — с необъятным в обнимку.



* * *

Облаками дышал,
пил настои зари,
и болел, и молчал,
а теперь — говори.

Дни — стремнина реки,
ночи — илистый брод,
где слова — поплавки
над глубинами вод.



* * *

Зачем торопишься, куда?
Остановись, замри на месте,
где новых мыслей невода
приносят косяки известий.

Где, отрешась от кутерьмы
по милости минуты щедрой,
ты засмотрелся на холмы
так пристально, что видишь недра.

Где храм незримый купола
вознёс на несколько мгновений —
чтобы душа пройти смогла
сквозь анфиладу озарений

сейчас и здесь, где ты в ладу
с сияньем истины нетленной
стоишь, задумавшись, в саду…
В саду — и во вселенной.



* * *

Дом построил и вырастил сад.
В погребке третья бочка полна —
год за годом бродил виноград,
чтоб на свадьбы хватило вина.

Ульев выставлю — сколько хотим,
мало дюжины — сотню собью.
Дочки-ласточки, пташки мои,
подыскали б хоть по воробью…

Дни проходят, и годы идут,
я на дом да на сад всё смотрю.
А как выберу пару минут,
всё качалку-коня мастерю.

Всё мне чудится лепет детей.
Я б им сказки-картинки листал.
Я б им яблочек — с верхних ветвей —
самых сладеньких… с неба б достал.


Источник:
Сайт Сергея Ташкова (к сожалению по гиперссылке открывается неприличная реклама) http://tashkovsergey.narod.ru
Раздел «Поэзия». Книга «Благодати надеюсь...» (2007)

На страницу автора

Марина Щенятская, Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2023