ЛЮДМИЛА ШАПОВАЛОВА
СЕМЬЯ
Рассказ
В начале зимы Вере Семёновне в очередной раз подбросили котёнка.
История с подкидышами повторялась из года в год — редко когда осенне-зимнее межсезонье обходилось без этого. Котят подбрасывали люди культурные и жалостливые — всегда в аккуратных картонных коробочках с предусмотрительно проделанными прорезями, способными пропускать достаточный объём воздуха внутрь и жалобного писка — наружу, а само таинство подбрасывания происходило в предрассветных сумерках. Поэтому, выходя утром на крыльцо, Вера Семёновна намётанным слухом сразу определяла, что в доме будет пополнение. Котята доращивались, раздавались знакомым, а некоторые так и прижились у неё.
На этот раз в коробке оказалась кошечка необычной расцветки — ярко-шоколадная с широкими тёмно-коричневыми разводами. При взгляде на круглую миловидную мордашку с небольшими тёмными ушками и изумрудно-зелёными глазами в воображении Веры Семёновны возникло ласковое, с налётом старинности, имя «Марфуша».
— Ну, будешь, стало быть, Марфушей, — решительно сообщила она новенькой. — А теперь пойдём знакомиться с семьёй.
Семья Веры Семёновны была невелика — две кошки, кот и небольшая собачка во дворе, звонким и сердитым лаем отгонявшая от дома несуществующих врагов, которые, по простодушному её убеждению, то и дело пытались нарушить размеренную жизнь и покой семьи. Кошки были роднёй — мама с дочкой всем давали понять, что они здесь обладают особым статусом, многократно в течение дня вылизывали друг друга и спали в одном кресле.
Шестикилограммовый кот Борька — существо невероятно наглое и бессовестное (Вера Семёновна так ему прямо и говорила «Совести у тебя, Борька, ни в одном глазу!»), несмотря на старания хозяйки образумить его с помощью веника, воспитательному процессу поддавался слабо. Но когда этот рыжий обормот лежал, развалившись, на диване и оглашал комнату громогласным мурлыканьем, больше похожим на звук работающего старенького холодильника — прощались ему все его прегрешения.
Когда-то семья была больше. Были дочь Лариса и зять Алексей. С личной жизнью у Ларика долго не ладилось, замуж вышла, когда было уже за тридцать. Но муж попался хороший, непьющий, и считай в каждую получку баловал жену маленьким тортиком или коробкой конфет, часть которых всегда перекочёвывала к Вере Семёновне. А детишек всё не получалось. Но лет через пять после свадьбы Лариса заскочила к матери после работы и испуганно-радостным шёпотом сообщила: «Мама, у меня семь недель — на УЗИ подтвердили!». Ликованию не было предела, стали обдумывать, как обустроить детскую, а непьющий Алексей по такому случаю зачастил заранее проставляться на работе.
Да что-то пошло не так — Лариса занемогла, и роды начались преждевременно. Когда Вера Семёновна прибежала к дочери в квартиру, та, кривясь от боли, поддерживая живот, медленно собирала вещи в больницу. Алексей был в командировке. Вера Семёновна быстро уложила сумку — сели ждать «скорую». Ларик, кусая губы, морщась, всё приговаривала: «Мама, как же так? Почему?» - а Вера Семёновна только дрожала мелко, стискивая холодные руки.
Из больницы Лариса не вышла: ребёнок замер — и её спасти не удалось. Вера Семёновна долго ходила оглушённая, словно окутанная толстым слоем ваты — и образы, и слова, и даже воздух доходили с трудом. Алексей поначалу частенько наведывался, приносил тёще тортик, себе — бутылку. Сидели, вспоминали Ларика. Потом визиты стали реже, и зять потихоньку исчез из поля зрения. А Лариса осталась жить в своей девичьей комнате — в детских вещах, школьных тетрадях, старых фотографиях из счастливой поры. Зятя Вера Семёновна не винила — мужик крепкий, нестарый, жизнь нужно налаживать, что ж вечно оглядываться назад.
А тут появились и добрые люди с котятами — вот и её жизнь стала чуточку веселее. Марфуша быстро освоилась, моментально раскусила статусных маму с дочкой и заняла в семье своё особое место: носилась по комнатам, прыгала на шторы, походя игриво задевала кошек — и у Веры Семёновны теплело на душе. К Новому Году готовились дружно. Вера Семёновна загодя купила небольшую сосёнку — в семье свято соблюдался нерушимый обычай ставить ёлку на Новый Год. Наряжать её Вере Семёновне помогала только Марфуша — с уморительным рычанием она нарезала круги около ёлки, выхватывая из рук блестящую мишуру и пушистые комочки ваты, всё это под неодобрительными взглядами высокомерных мамы с дочкой.
А вот Борька с самого появления воспринял её как-то странно: сперва было пытался на неё охотиться, а после полученного отпора напрочь перестал замечать. Но где-то месяца четыре спустя, ближе к апрелю, подросшая Марфушка стала какой-то уж чересчур ласковой — и, похоже, не только с хозяйкой. Словом, не уследила Вера Семёновна: охальник Борька на деле доказал свою бесстыжесть, а неискушённая в любовных делах Марфуша стала стремительно набирать вес и круглела на глазах. Расстроенная Вера Семёновна горько упрекала Борьку, для пущей убедительности размахивая над его головой карающим веником: «Ах, скотина ты, скотина! Как же ты так с Марфушей? Она ведь ещё маленькая!». А наглый Борька тщательно вылизывался и искался где-то у себя под мышкой, всем своим невозмутимым видом давая понять, что укоризненные речи не имеют к нему ни малейшего отношения.
Недели две спустя после появления неопровержимых улик марфушкиной неосмотрительности Вера Семёновна смирилась с неизбежным: достала из чуланчика старую широкую корзину без ручки, собрала кое-какую ветошь и организовала гнездо для будущего выводка. Марфушке корзина понравилась, да только к концу второго месяца кошка сильно поскучнела: несколько дней не притрагивалась к корму, а потом и вовсе перестала подниматься, только мяукала жалобно и протяжно. Испуганная Вера Семёновна повезла её в ближайшую ветеринарку и, стоя в длиннющей очереди, вдоволь наслушалась писка, мява и гава нетерпеливых пациентов.
Наконец, подошёл и их с Марфушей черёд. Кошку быстро осмотрели, провели все традиционные манипуляции со взвешиванием и замером температуры и унесли на УЗИ. С исследования ветеринар вернулся озабоченным.
— Вера Семёновна, с кошкой проблема: котята замерли, и, похоже, давненько — сердцебиения нет. Нужна срочная операция.
Почуяв присутствие хозяйки сквозь решётку переноски, Марфуша снова жалобно заголосила.
А перед глазами Веры Семёновны стояла Лариса с огромным животом и слезами боли и страха на лице — такая, какой она запомнила её перед отъездом в больницу.
— Марфуша, доченька, как же так-то? Ну, детки — что ж, деток не вернёшь. Вячеслав Геннадьевич, вы девочку мою спасите, как же я без неё?
Молодой ветеринар удивлённо смотрел на плачущую Веру Семёновну.
— Да не убивайтесь вы так! Животное молодое, здоровое — просто интоксикация. Сделаем кесарево, удалим всё ненужное — через неделю швы рассосутся, и будет бегать ваша кошка.
Пока Марфуше делали анестезию, Вера Семёновна гладила несчастную несостоявшуюся маму и всё убеждала и её, и себя: «Не бойся, доченька, всё будет хорошо! На этот раз всё будет хорошо!»
Кошку после операции на сутки оставили в клинике под присмотром, а Вере Семёновне дважды отзванивались, сообщая, что «пациентка чувствует себя нормально». На следующее утро, ни свет ни заря, Вера Семёновна уже была в ветклинике, благо что работала та круглосуточно. Заспанная медсестра распечатала рекомендации врача, где строго запрещалось выгуливать и снимать повязку, и вынесла Марфушу в смешной цветастой бязевой попонке, предусмотрительно защищавшей оперированную зону. Марфушка радостно потянулась к хозяйке, в переноску юркнула, как в дом родной, а минут через сорок, будучи уже по-настоящему дома, с наслаждением поглощала припасённые к этому случаю кошачьи деликатесы из любимой своей миски.
Как и обещал доктор, к концу недели Марфуша вполне оправилась, яркую попонку-повязку стала воспринимать как насилие над своей кошачьей личностью и как-то ночью, не дожидаясь разрешения, неизвестным хитрым способом от неё избавилась, так что наутро Вера Семёновна обнаружила, что попонка лежит отдельно на полу, а Марфуша, сидя на тумбочке перед зеркалом, наводит красоту, старательно вылизывая примятую за неделю шёрстку.
Май закончился, настало чудесное лето. Все в семье были здоровы, веселы и добры друг к другу — даже наглый Борька, словно чувствуя некоторую вину, миролюбиво обнюхивался с Марфушкой и пару раз удостоил полизать её между ушами. Окрепшая и ставшая настоящей красавицей Марфуша почти все дни проводила во дворе, охотясь на стрекоз, бабочек, мышей и прочую мелкую живность, не забывая частенько приносить Вере Семёновне плоды своих трудов: та не раз обнаруживала в своей спальне свежепойманных мышек, а однажды её порадовали настоящей живой ящерицей — зелёной, с яркими блестящими глазами, затейливым орнаментом на спинке и наполовину отсутствующим хвостом — и, судя по громкому крику, вырвавшемуся при виде этого великолепия, восторгу Веры Семёновны не было предела. Как обычно, лето проскочило быстро — глазом не моргнуть. Осень прошла неторопливой поступью, отмеряя шаги шорохом падающих листьев да стуком капель дождя по шиферной крыше. Начало нынешней зимы было тёплым и сырым и, к счастью, не ознаменованным появлением очередного подкидыша — Вера Семёновна с облегчением это отметила, когда миновала вторая декада декабря. Запорхали первые снежинки. Марфушка сидела на подоконнике, с интересом наблюдая за изменением пейзажа. Мама с дочкой, оккупировав кресло, что-то ласковое мурчали друг другу, не особо отвлекаясь на окружающих. Борьки не было пятый день.
— Ну куда мог запропаститься этот оглоед? — сокрушённо сама себя вопрошала Вера Семёновна, тщетно высматривая рыжий силуэт в свете уличных фонарей.
— Борька, Борька! — звала она кота, обходя двор кругами и заглядывая через забор на соседский огород. — ну смотри, порвут тебя собаки, тогда не жалуйся! А у самой сердце сжималось, как представляла себе эту жуткую картину.
Ёлку к Новому Году наряжали без обычного оживления — старшие кошки тихонько сидели по углам, а Марфушка устроилась на подоконнике, меланхолично разглядывая пустынную улицу. Вера Семёновна привязывала к ёлочным игрушкам новые ниточки, а сама всё прислушивалась — не раздастся ли за окном знакомый утробный мяв. Однако первой его услышала Марфуша — неспроста, видно, дежурила на подоконнике — и быстро побежала к входной двери, просительно глядя на хозяйку. Распахнув дверь, Вера Семёновна обнаружила за ней Борьку — живого, но внешне очень непрезентабельного: худой он был, мокрый, с разодранной шерстью, а от передней лапы тянулся по свежему снегу кровавый след до самого забора. Быстро подхватив кота на руки, хозяйка захлопнула дверь и добавила света в комнате. Борькина лапа являла собой весьма неприятное зрелище — как говорится, пером не описать. Ну да лечить кошачьи раны Вере Семёновне было не впервой, а Борька, похоже, чувствовал себя неплохо — судя по тому, что первым делом поковылял к месту кормёжки, где кошкам всегда находилось что перекусить. Вера Семёновна шустро добавила в миску корма и, пока изголодавшийся боец-бродяга насыщал свою порядком подтянувшуюся утробу, приготовила всё необходимое для перевязки. Осоловевший от еды, тепла и яркого света Борька с великодушием и поистине спартанским терпением переносил все болезненные манипуляции. Кошки наблюдали с сочувствием.
— Вот и хорошо, вот и слава Богу! — ласково приговаривала Вера Семёновна, щедро поливая перекисью растерзанную Борькину лапу. — Семья вместе, и душа на месте.
И семья, тесным кружком сидящая под сверкающей нарядной ёлкой, дружно соглашалась с ней громким разноголосым мурчанием.
Источник: публикация на портале «Проза.ру»
На страницу автора
Сергей Лебедев, Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2022