ЛЮДМИЛА ШАПОВАЛОВА

ХАБИБ-ХАБАБ
Рассказ

— Ох, и любознательные же вы, братья во Христе!

Отец Иоанн с ласковой усмешкой смотрел на свою паству — двое парней с недавнего времени стали частенько наведываться в храм «Всех скорбящих Радости», где он уже несколько лет служил настоятелем. Среди молодёжи батюшка был популярен: легко шёл на контакт, с юмором воспринимал эпатажные юношеские суждения, всегда старался дать верную оценку даже самым сумасбродным поступкам. Ну и, разумеется, определённый флёр в его репутации создавался давней службой отца Иоанна в Афгане.

— Вот всё вам расскажи — как там было да что… Ничего хорошего не было. Война — мерзкая штука, и люди на ней меняются радикально. Кто был человеком — становится Человеком, вот прямо так, с большой буквы. А кто иначе… Некоторые и людьми-то после войны быть перестали. И дни на войне похожи один на другой — как серые щербатые камешки афганских горных дорог.  Но вот один день запомнился — совсем особый, словно маков цвет среди пыльной выжженной травы.

Было это в конце войны, в августе восемьдесят восьмого в Келагайской долине, неподалёку от Пули-Хумри. Наша рота минирования расчищала дороги — от складов боеприпасов и до пункта назначения, то бишь куда прикажут, поскольку мины моджахеды закладывали ловко и незаметно.  Вот и в тот день, девятого августа, километрах в пятнадцати к северу от нашей части, мы занимались своей неприятной работой. Пепельно-серое раскалённое небо, пепельно-серая раскалённая земля и вечный, ничем не устраняемый хруст песка на зубах. Часть территории была очищена, десяток мин лежал в БТРе, готовый к отправке куда подальше, а мы в его тени устроили короткую передышку. И вдруг из-за низенького пригорка послышалось шуршание камней под чьими-то ногами — лёгкое, на пределе слышимости. Все мигом напряглись — территория вокруг пригорка оставалась заминированной, а здесь десять целёхоньких мин в БТРе! Чуть там рванёт — и у нас мигом сдетонирует. И вот над пригорком показалась голова, при виде которой весь взвод, не сговариваясь, грохнул диким хохотом, тем более неуместным, что угроза взрыва всё ещё оставалась возможной, а следом за головой показался и её законный владелец — мощный седовато-пегий баран, почти не различимый на унылом однообразном ландшафте. Со всех сторон понеслись дурашливые возгласы: «Гляди-ка! Шашлык сам идёт!» Но тут, умеряя веселье, прозвучал авторитетный голос Феди — чалдона из-под Тобольска, или Фёдора Потапыча, как его уважительно звали сослуживцы за рассудительность и почти двухметровый рост: «Сейчас шарахнет — от вашего шашлыка один фарш останется! Да и здесь жарко станет. Надо отъезжать». Спорить тут было не с чем — помогать выбраться барану из передряги, рискуя жизнью, никто не собирался…  Вдруг я заметил, что над косматой его спиной мелькнула маленькая смуглая рука. Мать честная, ребёнок! Откуда? Как его туда занесло — да ещё с бараном? Но пока в голове моей скакали эти сумбурные мысли, оказалось, что не один я такой глазастый. Фёдор Потапыч, уже в застёгнутом бронике, нахлобучивая поглубже каску, направлялся к заминированному пригорку, на ходу через плечо бросив нам: «Ребята, вы, того, схоронились бы куда на всякий случай!» Хорониться здесь было некуда, и мы, оставаясь бесполезными, но весьма неравнодушными наблюдателями, во все глаза смотрели, как Федя, не торопясь, проследовал к пригорку и подхватил на плечи барана и маленького пацанёнка лет пяти-шести, а потом благополучно, даже не глядя под ноги, словно не было там никакой опасности, доставил всё это добро под сень родного БТРа.

Мальчонка стоял перед нами, вцепившись в бараний хвост левой рукой, а правую, сжатую в смуглый замусоленный кулачок, держал перед собой, глядя на нас из-под спутанных чёрных кучерей блестящими глазёнками. Лицо было недетское, с недобрым оскалом маленького рта с растрескавшимися губами — шут его знает, как долго его носило с этим бараном по каменистым горным тропам. «Пацан, ты барана своего отпустил бы — что ты к нему приклеился?» — как можно старательнее смягчив свой басовитый голос, обратился к нему Федя и осторожно попытался отвести худенькую смуглую руку от бараньего хвоста. Но хвост, словно и впрямь приклеенный, потянулся следом за рукой, а за хвостом, не желая, видно, с ним расставаться, дёрнулся и баран. Персонажи немного сместились, но диспозиция осталась неизменной: рука крепко сжимала не слишком-то чистый хвост барана. И тут глазастый я разглядел верёвочный узел на тонком запястье. Да что они там, с ума посходили, эти местные?! Привязать ребёнка к барану — чтобы не сбежал? Осторожно, боясь зацепить детскую кожу, перерезал ножом довольно толстую верёвку, оставившую на запястье красную полоску с неровными краями. «Всё, ребята, собираемся — скоро стемнеет, а у нас мины в машине, и пацана пристроить куда-то нужно». Накрыв запасными бронежилетами ящики с извлечёнными минами, не торопясь покатили в часть по знакомой до оскомины дороге. Мальчишка сидел, закаменев, возле своего барана, лежавшего на полу БТРа — оставить Божью тварь рядом с минным полем даже мысли ни у кого не возникло.

Минут через сорок неторопливого хода добрались, наконец, до родной части, передали ящики с минами спецам (каждый должен заниматься своим делом!), и я отправился докладывать начальству о происшествии. С пацаном решили просто: перекантуется денёк у нас, покормим, отмоем, а завтра из Пули-Хумри отправим его в Кандагар в Красный крест или другую контору, что занимается подобными случаями. Фёдор Потапыч, на правах спасителя, забрал парнишку в свой модуль, а меня попросил найти таджика, знающего фарси-кабули — не так уж и сильно этот местный диалект отличался от исконного персидского. Через недолгое время я вместе с Фархадом уже входил в комнату, где Федя старательно отмывал протестующего гостя в лоханке с мыльной водой. Когда парнишка был извлечён из лохани и обёрнут в чистую простыню, Фархад, присев перед ним на корточки, принялся, как заправский разведчик, добывать информацию. В разговоре мелькали знакомые слова — названия местности и смешные, ранее не слышанные звукосочетания «Хабиб-Хабаб».  Довольный таджик, усмехаясь, обернулся к нам: «Найдёныша вашего зовут Хабиб, а его барана — Хабаб, Пузырь. Привязали пацана к бараньему хвосту, чтобы скотина не сбежала, а тут взрывы начались — баран понёсся куда глаза глядят, и хозяину деваться некуда — бежал за ним со всех ног, пока на ваш взвод не наткнулся. Повезло обоим — видно, Аллах к ним милостив». Хабиб, услышав, наконец, понятную ему речь, расслабился и даже разжал до того постоянно стиснутый кулачок. Я достал принесённый с кухни судок с пловом, но наблюдательный Фёдор Потапыч дёрнул меня за рукав: «Ты что, ошалел? Это же свинина! А мальчишка мусульманин. Сейчас найдём для него подходящую кормёжку». С этими словами Федя полез в дальний угол, где стоял ящик с заботливо припасённой нашими таджиками перловкой с тушёной говядиной. Разогрели банку на спиртовке, вывалили в миску ароматное содержимое, сунули Хабибу ложку — ешь! К счастью, долго уговаривать не пришлось — после разговора с Фархадом да под сопение жующего чёрствый хлеб Хабаба мальчишка оттаял и живо принялся за перловку.

Ночь прошла тихо, а следующий день запомнился всем нам надолго, хотя тогда никто ещё не понял, что это начало конца. Около полудня со стороны артиллерийских складов послышались негромкие хлопки — никому сразу даже и в голову не пришло их взрывами назвать. Постояли, прислушиваясь, высказали предположения. И тут грохнуло! Да так, что во всех модулях вылетели стёкла из окон, обращённых к складам, а над самими складами поднялось облако в форме миниатюрного ядерного гриба — прямо как на плакатах гражданской обороны. Не то чтобы паника — неразбериха возникла изрядная. А воздух уже наполнился свистом и звоном — полетели осколки. Только на другой день стало известно, что рванул артиллерийский склад — то ли вследствие диверсии, то ли по недосмотру. Но в тот момент цель была одна — найти такое местечко, чтобы не зацепило осколками, которые неслись будто бы отовсюду. Федя уложил Хабиба и Хабаба (без него — не жизнь!) на пол в дальней комнате, подальше от окон, укрыл их со всех сторон бронежилетами, а когда осколки полетели через комнату прямо над нашими головами, я прикрыл собой Хабиба, а Фёдор Потапыч, как утёс-великан, закрывал своим внушительным телом всех нас троих. Канонада непонятного происхождения продолжалась несколько часов, и с каждым близким разрывом шальной ракеты я чувствовал, как напрягается и вздрагивает подо мной маленькое хрупкое тельце малыша, словно к единственному другу прижавшегося к философски покорному своей участи барану. Прямо перед моим лицом курчавились чёрные блестящие волосы Хабиба с чужим и одновременно на удивление знакомым запахом. Откуда-то всплыла фраза «Все дети пахнут одинаково приятно» - где это я мог её слышать? Осторожно, боясь спугнуть, прикоснулся губами к шёлковому затылку. Как же уберечь тебя, парень? Столько ужаса кругом, столько неизбежных опасностей… И вдруг, в недолгой тишине между разрывами летящих снарядов, послышались мне совершенно неуместные сейчас звуки негромкого посапывания. Хабиб спал, не выдержав напряжения предыдущих дней, не обращая больше внимания на грохот взрывов и свист осколков.  Тело его обмякло, пальцы, до того вцепившиеся в густую баранью шерсть, разжались, а на лице, показавшимся мне вчера таким недетским, мелькнула слабая тень улыбки. Пацанёнок… Комок к горлу — этого ещё не хватало суровому сапёру! Стараясь не шевелиться, чтобы не нарушить этот нежданный младенческий сон,  я прикрывал собой чужого ребёнка из чужой, не слишком-то дружественной страны и спиной чувствовал прикрывавшего меня Фёдора Потапыча. Так и просидели почти шесть часов до последнего взрыва.

Хабиба на другой день отвезли в город, позже выяснилось, что отыскалась его родня — кишлак был рядом, а там у них все почитай родственники. Хабаб отправился вместе с ним, и об участи обоих ничего больше не было известно. А несколько месяцев спустя наша рота уже двигалась домой.

Вот такая незамысловатая история. Вернулся — мир иной, незнакомый, непривычный. И когда становилось совсем невмоготу, возникал перед глазами наш Федя-чалдон с бараном и мальчишкой на могучих плечах. И словно опять вдыхал непередаваемый детский запах чёрных курчавых волос.
Так-то, братья во Христе. В мире не только зло, грязь, война… Есть простые, но незыблемые истины. Нужно только видеть их, осязать, впускать в свою душу, наполнять ими всё своё существо — и мир наш тогда станет чуточку лучше и чище.


Источник: публикация на портале «Проза.ру»

На страницу автора

Сергей Лебедев, Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2022