ЮЛИЯ РЯДИНСКАЯ

КОРОБКА

                   Зайку бросила хозяйка…
                                                А. Барто

Коробка стояла на старом деревянном стуле с фигурной спинкой, обитой протершейся красной материей. Ножки стула тонули в мягкой подстилке из мха, покрывающего широкие плиты, которыми была вымощена дорожка вдоль домов.

Это была не окраина, даже наоборот, почти что самый центр города. Но автобусы сюда не ходили, торговых центров и офисных зданий поблизости не было, даже обширный парк неподалеку был расположен так неудачно, что гуляющих всегда было мало.

Улица находилась сразу за парком. Дома на ней выглядели бы заброшенными, если бы не ухоженные клумбы и велосипеды перед калитками.

Туристы, оказавшиеся в этой части города, удивлялись тишине и какой-то особой мягкой атмосфере, словно в старом-престаром саду, где каждая травинка подставила лицо полуденному солнцу, да так и замерла, пронизанная светом, будто яблочная долька в варенье.

Стул стоял, прислонившись к железным воротам, рядом с красно-коричневой калиткой. По воротам карабкались светло-зеленые стебли, усыпанные мелкими белыми цветами. А на стуле стояла коробка. Большая, крепкая картонная коробка, размером примерно тридцать на пятьдесят.

Рита помедлила и подошла поближе. Марк говорил ей, что она может подходить совершенно спокойно. Ни разу еще никто не вышел из этих ворот, чтобы отогнать любопытствующего или даже просто постоять, позевывая, прислонившись к косяку и сонно глядя вдоль улицы.

Несмотря на слова Марка, Рита побаивалась вот так подойти и сунуть нос в коробку. С другой стороны, ценника нет, а ведь никто просто так не выставляет нужные вещи за порог.

Рита подошла к стулу и заглянула в коробку. Марк говорил, что рассматривать и думать не надо: бери, за что взгляд уцепился, и иди восвояси.

Из «своясей» у Риты была разве что съемная однушка на самой окраинной окраине, где древняя хозяйская мебель дышала на ладан и медленно разваливалась, где стекла были заклеены противной противосолнечной пленкой, которая давала приглушенный, словно бы пыльный свет, где потолок в квадратном метре прихожей был опущен низко-низко из-за прячущегося там вещехранилища, где… А, ладно, все равно ведь деваться некуда.

Вопреки словам Марка Рита не стала хватать первое, что подвернулось под руку, а замерла возле коробки, разглядывая ее содержимое. Предметов было много, они лежали бесформенной грудой, выглядывая один из-под другого, словно хотели хоть одним глазком взглянуть на свет божий.

Старомодный ёлочный шар, мятно-зеленый, с потертостями и кружевным пластмассовым вырезом на боку, через который было видно зеркальную внутреннюю поверхность. На металлической дужке-распялке обрывок серой от времени веревочки.

Тряпичная кукла-тильда, слегка засаленная, но красивая. Глазки-пуговки, соломенно-желтые нитяные волосы, собранные в два хвоста, ситцевое голубое платье в цветочек. К мягкой руке пришито маленькое атласное сердечко.

Желтый резиновый мячик с шипами, похожий на солнце с частыми протуберанцами, ну или макет противолодочной мины, если бы их красили в такие яркие цвета.

Книга сказок в мягкой обложке. То, что это сказки, Рита поняла по картинке — девочка и мальчик идут по лесной тропинке, взявшись за руки, а через просвет впереди виднеется пряничный домик. Название было написано на иностранном языке, что-то вроде немецкого или там шведского, Рита не разбиралась в языках.

Хрустальный подсвечник, весь в разноцветном свечном парафине, довольно грязный и кое-где поцарапанный. В чашечке виднелась игла для закрепления свечки, но огарка внутри не было.

Связка ключей, пять или шесть штук. Рита могла бы поклясться, что эти ключи копились в плохо выдвигающемся ящике буфета несколько десятков лет, прежде чем их зачем-то нанизали на одно кольцо. В том же ящике валялись хлебные крошки, сосательные конфеты с прилипшими фантиками, засаленные бумажки с рецептами соленых огурцов, пробки от винных бутылок и прочий хлам.

В коробке были выцветшие почтовые открытки с черно-белыми изображениями памятников, моток толстых вязальных ниток ядовито-розового цвета, запыленная деревянная шкатулочка с резной крышкой, синий свисток на красном длинном шнурке, тронутые ржавчиной портновские ножницы с облупившейся болотной краской на ручках, пузатый бледно-лиловый флакон из-под духов с золотистой крышкой. И еще какая-то мелочевка на дне: заколки, монеты, спичечные коробки, бусины.

Копаться в коробке Рита не решилась. Почему-то это выглядело невежливым. Лишь аккуратно поворошила верхний слой в попытке разглядеть, что залегает ниже. Ее пальцы наткнулись на что-то мягкое. Она ухватила это двумя пальцами, потянула и извлекла на свет божий старого, как бабушкино пальто, махрового зайца грязно-бежевого колера. На шее у него мотался наполовину оторвавшийся красный бант.

Заяц смотрел на Риту черными глазами-бусинами, и в глазах этих читалось отчаяние.

Рита больше не раздумывала. Она сунула игрушку в просторный карман кофты и решительно пошла прочь.

Дома она внимательно рассмотрела игрушку со всех сторон и первым делом окончательно оторвала бант. Потрепанная лента отправилась в мусорку, а заяц был подвергнут банно-прачечным процедурам, из которых вышел еще более жалким, чем до этого. Рита отжала его, чтобы не капало, и подвесила за уши на балконную леску.

Сохнуть ему предстояло долго, и Рита занялась повседневными делами. Охота на зайца ненадолго разбавила рутину, но Рита знала, что рутина необходима. Правда она давно уже не задумывалась, для кого она возит по полу раструбом пылесоса, чистит морковку и наглаживает блузку. Но это был самый доступный способ не сойти с ума.

Мыть, гладить, готовить, да разговаривать с Марком, пронзительно и навсегда глядящим на нее с фотографии на тумбочке.

«Ну вот — заяц. Почему, почему, потому! Он же там совсем один был, понимаешь? Глупости какие! Он же провалялся там кто его знает сколько лет. Пыль, мусор, паутина. И ему неприятно, и мне. А что бантик? Кому охота в обносках ходить? Я ему новый сделаю. Ну, уж прямо все дело в бантике!»

Заяц высох к утру. Рита вооружилась иголкой и быстро заштопала небольшие прорехи по шву на боку и лапе. Взяла расческу и распушила всю шерстку от макушки до хвоста, а потом достала из ящика зеленую ленточку и ловко повязала вокруг заячьей шеи.

Заяц устроился на микроволновке и внимательно смотрел, как Рита варит себе овсяную кашу, легко двигаясь между стульями на маленькой, загроможденной мебелью кухне. Рита мельком взглядывала на него, и ей казалось, что из черных заячьих глаз постепенно уходит тоска и безнадежность.

«Смотри, ну лучше же стало! Не знаю, может, он итак бы не смог. Может, для него это слишком сложно. А может, этого вообще никто не может. Нет, я верю. У тебя же когда-то получилось. Но он же заяц, разве он сможет?».

С зайцем Рита не разговаривала, но стала переносить его за собой из комнаты в кухню и обратно. Каждый раз, проходя мимо, слегка дотрагивалась то до мягкого уха, то до лапки, гладя его в мимолетной ласке или поправляя что-то заметное ей одной.

Когда Рита ходила гулять в парк, она брала зайца с собой, сажала его в накладной карман кофты, из которого он выглядывал наружу. А потом, расположившись возле прудов, устраивала его рядом на скамейке, чтобы и он мог наслаждаться июльским солнцем и бликами на воде.

Окна ее квартиры выходили на южную сторону, поэтому на подоконнике выживали только неприхотливые кактусы. Пленка на окнах помогала мало. Поэтому с карниза в спальне свисали плотные тяжелые шторы, кажется, они назывались блэкаут. Марк просыпался поздно и очень не любил, чтобы яркие лучи будили его раньше времени.

Рита порой была с ним согласна, а порой ей казалось, что она бы с удовольствием просыпалась под аккомпанемент радостной солнечной симфонии, заливающей всю комнату до самого укромного уголка. Правда, она слишком любила смотреть по утрам на спящего Марка: на светлые губы, на четкий рисунок верхней приподнятой губы, на подрагивающие темные ресницы, на то, как вздымались и опадали ключицы, а вместе с ними маленькая родинка у ямки.

Теперь она спала одна, но шторы по-прежнему плотно закрывали окно. Так утром было не видно, что в постели кроме нее никого нет.

Зайцу шторы, казалось, не нравились. Рита поняла это не сразу. Но, когда она заметила, что заяц веселее выглядит в солнечной кухне и словно бы каменеет лицом в вечном сумраке спальни, девушка стала приоткрывать шторы. Не сильно, сантиметров на тридцать, так, чтобы лучи падали на сидящего на комоде зайца.

«Понимаешь, ему плохо без света. Он же заяц, а не крот. Да я не оправдываюсь, что ты. Просто, а вдруг ты против».

Заяц совсем прижился. За месяц он даже как-то потолстел, словно бы отъелся после голодного времени. Рита, впрочем, не возражала. Заяц выглядел довольным, временами почти веселым.

Без его пристального взгляда Рита чувствовала себя одиноко и продолжала переносить его за собой.

Однажды, в очередной раз сажая его на микроволновку, она зацепила по дороге кружку. Кружка упала и разбилась. Рита замерла. Потом медленно присела и стала рассматривать осколки. Кружка раскололась на десяток неравных частей и склеить ее, конечно, не было никакой возможности.

Очень медленно, словно бы преодолевая сопротивление, Рита собрала куски керамики и долго стояла возле мусорного ведра, не решаясь выкинуть.

«Он не нарочно. Я не нарочно. Я не хотела. Как же ты теперь без нее? Прости, прости, прости…»

Рита тяжело прислонилась к стене. Сейчас, вот сейчас она, наконец, заплачет. Пожалуйста, ей очень надо! Надо заплакать!

Слезы ворочались в горле тяжелым комом, но наружу не проступало ни слезинки. Грудь саднило, разрывало.

Рита подняла глаза на зайца. В его черных бусинах светились отраженным светом люстры соучастие и такое глубокое понимание, что Рита, наконец, заплакала. Сначала тихо, выдавливая слезы по одной, а потом бурно, надрывно, захлебываясь и подвывая. Она упала на колени рядом с мусорным ведром, смотрела на осколки кружки, расплывающиеся сквозь слезы, и закрывала руками рот, из которого рвался наружу низкий протяжный вой.

Когда истерика схлынула, Рита еще долго сидела на полу, прислонившись спиной к неудобному кухонному шкафчику. В голове было пусто, только слышно было, как стучит в висках собственное сердце.

Она поднялась, умылась, прихватила зайца и отправилась спать, усадив его на тумбочку рядом с кроватью.

Утром ее разбудило солнце, воровато прокравшееся через преступно раздвинутые шторы. Рита приоткрыла глаза, снова зажмурилась и потянулась. Еще минуту она лежала в блаженной полудреме, потом вскочила, подбежала к окну и отдернула шторы до конца!

«Смотри, упрямый ты осел, как хорошо стало!»

Заяц одобрительно ухмылялся.

Когда Рита жевала бутерброд, запивая его крепким горячим кофе, раздался звонок телефона. Рита замерла. Она уже и забыла, когда ей звонили в последний раз. Поначалу звонков было много, потом она перестала брать трубку, а потом стала надолго отключаться. Звонков стало меньше, а потом они прекратились. Теперь можно было часами складывать паззлы на телефоне, не боясь, что кто-то позвонит.

Рита осторожно взглянула на дисплей. Галка? Сто лет не слышались и на тебе. Что ей нужно? Рита вопросительно посмотрела на зайца. Тот кивнул.

— Привет, Ритусь, — затрещала трубка. — Ты там как вообще? Я все знаю, извини, что раньше не звонила. Слушай, тебе случайно работа не нужна? Тут мой бывший босс ищет человека. Платят нормально. Ну да, тебе ездить далековато, конечно. Хочешь, я тебе конурку рядом подыщу? Да и что ты там забыла в своей халупе? Только думай быстрей, я тебе первой позвонила. Давай завтра пересечемся и поговорим. Ну все, целую.

Рита выключила телефон и огляделась по сторонам. В ведре все еще лежали осколки вчерашней кружки.

«Вынесу я мусор. Я ж всегда и выношу, тебя не допросишься. Между прочим, мне работу предложили, не царское это дело — ведро выносить. Так что цени!»

Рита встала, завязала мусорный пакет, вынула его из ведра и поставила рядом с дверью. Потом достала из кухонного ящика рулон больших черных пакетов, оторвала один, вздохнула и начала с балкона.

Через неделю весь хлам перекочевал на мусорку. Часть вещей были аккуратно сложены и выставлены на лавочку перед подъездом — заберет тот, кому надо. Остальной минимум Рита упаковала в картонные коробки, которые высились в коридоре и возле двери комнаты.

Девушка еще раз перебрала содержимое коричневого пакета, который лежал отдельно: серебристый портсигар, перочинный нож, маленькая ониксовая статуэтка лисы, короткий и толстый трехцветный карандаш, старый карманный фонарик цвета морской волны.

Нужно было уточнить, когда приедет машина, но вместо того, чтобы позвонить, Рита посадила зайца в карман и отправилась в парк. В этот раз она остановилась возле маленькой детской площадке неподалеку от прудов. В песочнице копалась деловитая малышня. На соседней скамейке их матери вполголоса обсуждали что-то, то и дело бросая взгляды в песочницу.

Заяц сидел рядом с Ритой и принимал солнечные ванны, когда из песочницы выбралась сосредоточенная девочка лет трех и подошла к их скамейке.

Рита помахала заячьей лапой:

— Пивет, зайцик! Хоцесь кусать? У меня пилозок!

Девочка протянула косому горстку песка на листке подорожника. Потом стала брать песок щепотку за щепоткой и совать под нос зверю.

— Аааам! Умница моя!

Рита слушала детский лепет и чувствовала себя песочными часами, которым наконец-то позволено навсегда избавиться от ненавистного песка. Сколько раз ее переворачивали, и песок вновь и вновь начинал свое движение. Движение, которое происходит без всякого смысла, без намека на результат просто потому, что кто-то этого хочет. И вот теперь в колбе появилась малюсенькая дырочка, в которую песок утекает. Чтобы оставить ее пустой и свободной.

Одна из мамочек на соседней скамейке оторвалась от разговора и повернулась в их сторону.

— Ритулечка, не мешай тете, иди в песочницу.

Малышка запротестовала:

— Я зайцика поколмлю!

Женщина встала и подошла с намерением увести ребенка.

— Это тетин зайчик. Пойдем.

Девочка словно ждала этого. Она схватила зайца и прижала его к груди.

— Я йюблю зайцика!
— Его нужно отдать, — увещевала мать.

Рита поднялась со скамейки.

— Не надо его забирать. Я уже выросла из игрушек.

Рита улыбнулась, но не девочке, а зайцу, чья шубка мягко светилась в тон светлым кудряшкам девчонки. В его глазах играло солнце.

— Бери зайчика и корми его хорошенько.

Она повернулась и пошла по аллее, не слушая радостных воплей малявки и растерянного лепета матери.

Больше всего оказалось коробок с книгами и одеждой. Их Рита отнесла в комнату. Хотя, в какую комнату? Квартирка, хоть современная и просторная, была студией, поэтому сортировка ящиков производилась весьма условно.

Но это все потом, а сейчас надо было закончить одно дело. Рита вытерла пот со лба, наскоро собрала волосы в хвост и накинула кофту.

В прихожей она зашнуровала кроссовки, прихватила ожидающий ее коричневый пакет и вышла из дома.

«Ты уверен? Я могу отвезти их твоим. Вечно ты свои вещи раздаешь направо и налево. Ну ладно, ладно, как скажешь. Я же не спорю.»

Улица встретила ее безмолвием. Даже листва не шевелилась. Беспощадное солнце заливало улицу от начала и до конца, хотя жара уже перестала быть утомительной и в воздухе чувствовались первые горькие сентябрьские ноты.

Коробка стояла на том же месте. Рита подошла и высыпала в нее содержимое пакета. Подумала немного, запустила в коробку обе руки и перемешала принесенные вещи с теми, что лежали внутри.

А потом она пошла прочь. Туда, где за поворотом сотнями голосов шумел огромный город, туда, где лаяли собаки, смеялись дети и, наливалось влагой высокое пока еще небо, готовое, наконец, пролиться дождем.

2021

Публикуется по авторской рукописи

Страница автора
Страница студии

Олег Роменко, Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2021