ИГОРЬ ЧЕРНУХИН

ПРЕОДОЛЕНИЕ

Источник: И. Чернухин. Запах огня. Белгород, «Константа», 2014, стр. 6-82

Скачать PDF



*  *  *

Не читайте меня вслух,
                                тем более с эстрады –
Я никогда не был успешным, модным и броским
Как пёстрые, заносчивые цветы в оранжереях.
Во мне издавна жила глухая сдержанность травы,
Той самой,
                что до поры лежит под снегом,
Холодноватой и молчаливой.
Но когда трава прорастёт,
(А она обязательно это сделает!),
Вы сами услышите –
Её тревожный говор,
Вдохнёте её горький запах
                                         земли,
Увидите –
                 её зелёный цвет… цвет жизни.
Прикоснётесь к его огню,
                                  к моей душе.

1962-2013

ЯМБЫ ВЕСНЫ

1.

В лицо ударил юго-запад,
Повеял близкою весной.
Трава!..
Опять твой слышу запах –
Степной, полынный, вековой.
Такой, что впору звать на помощь
Всё кругом: улица, дома
И эта в мокрых звёздах полночь,
И подосиновая тьма.
Всего того, что совершится,
Нет проще и сложнее нет:
Жить…
Умереть…
И вновь явиться
Зелёною на белый свет.

2.

Ночь глубока и одинока –
Ни месяца и ни звезды.
Открой калитку, что намокла,
И выйди к стойбищам воды.
Там всё вокруг шумит, играет,
Всё пробудилось ото сна:
Очнулись под бетоном травы,
Качнулась на ветру сосна.
Гудят берёзовые ветки
От животворного питья.
Какая ярость в каждой клетке!
Какая жажда бытия!.
Творить себя в глухие ночи
И выставлять потом на свет
То стебельком, то вязью почек –
Другого помысла и нет.

3.

В ночи туманной сквозь валежник,
Сквозь снег, лесную тишину
Пробился, наконец, подснежник,
Учуяв близкую весну.
И заяц тёплыми ноздрями
Ловить зелёный воздух рад…
А за лесами, за горами
Тревожно лебеди кричат.
Их крылья белые мятежно
На север вновь обращены,
Где Русь прохладна, как подснежник
Среди берёз и тишины.
Она лежит внизу просторно
До Заонежья, до морей
Гостеприимно и достойно
И тёплых всех земель –
                                       милей.
По ней весенний ветер веет,
Туманов бродят табуны,
И реки синие, как вены,
До дна уже отворены.

4.

По заливным лугам заречья
Горят весенние костры.
Смычки настроили под вечер
И заиграли комары.
Гармонь с весёлою частушкой
Далече слышится окрест,
Перекликаются лягушки,
Не покидая тихих мест.
Ни ветерка – тепло и сыро.
Туман крадётся, словно вор.
Все голоса слились в эфире
В один многоголосый хор.
Он всё сильней гремит и шире,
Его заслушалась звезда.
И каждый голос принят миром
И не исчезнет никогда –
Как этот запах трав и дыма,
Как белый цвет твоих берёз –
Всё, что весною повторимо
И сердцу дорого до слёз.

1969



СОСНЫ

Дети севера – утренние сосны –
                                           горят на мартовском снегу.
Прямые и гулкие, как выстрел,
Высокие и строгие, как воины.
Весна оставила в янтарном бору
Робкие цветы в снежницах,
Не коснувшись ни медных стволов, ни зелёных вершин –
Всё те же два цвета,
                             скупых и постоянных –
Бронза и зелень…
Утренние сосны!
Научите меня своей прямоте,
Высоте своей… А более всего постоянству.

1965



ОГОНЬ ПОКАЯННЫЙ

Ветер весну разбудил,
Тайный, глубокий и ярый,
Небо качнулось над яром
Бездной далёких светил.
Тёмная вышла трава
Из подземельного мрака
Не под созвездие Рака,
А под созвездие Льва.
Грянул Сатурн в высоте,
Вспыхнул огонь покаянный,
И затерялся в тумане
На милиарной версте.
Ты ли увидел его
В час этот поздний вечерний?..
Что тебе лавры и тернии,
Что тебе прах от него?..
Тени мерцают во мгле.
Пало благим и суровым
Громом небесное Слово
И растеклось по земле.
Дождик спустился потом
Тихий, зелёный и хлебный.
Духом повеяло вербным
Вслед за Великим постом.



ТРИЕДИНСТВО

                          В. Устинову

Триедина великая вера –
Милосердна, глубинна, чиста,
Но тебе никогда не измерить
Эту лёгкость и тяжесть креста.

Не подсвистывай птицам небесным –
Не тебе понимать их удел.
В мир пришёл ты,
                          в великий и тесный,
И не лучшие песни пропел.
Но ты принял высокие звуки,
Что с небес принесли соловьи,
И обрёк на вселенские муки
Душу грешную, песни свои.

Что же делать, коль в жизни суровой
Просто так ничего не дано?! –
Триедино великое слово –
Было Богом когда-то оно.
Перед словом как мальчик теряюсь –
Речь мою замыкают уста,
Но спасают меня, озаряют
Три единых смиренных перста.

1996-2009



РОДОСЛОВНАЯ

Я начинался в вековой глуби
Славянских сёл, измученных Ордой…
Звенят мечи –
                        и пращур мой убит,
Но я живу в славянке молодой.

Я начинался в лютом декабре,
На той Сенатской, где свистит картечь.
Кандальный стон… Прапрадед на заре
Своей жене велит меня беречь.
В моём начале – красная строка:
Авроры залп, крах Зимнего дворца,
Шинель кавалерийского полка
И серая будёновка отца.

В моём начале сорок первый год –
Снег под Москвой и смерч свинцовых вьюг –
На безымянной высоте
                                     ведёт
В атаку взвод отец мой, политрук.
Вот он упал… Кровавый снег дымит,
Но рота овладела высотой,
Хоть каждый ранен в ней
                                      боец второй
А каждый третий в роте той –
                                                   убит…

Но кто-то красный флаг сквозь бой пронёс
И на высотке поднял над собой,
И кто-то прохрипел, не пряча слёз:
«За нами Русь!.. Столица за спиной!..»
Всё это, всё
                 вошло в меня навек
И стало жизнью, стало мне судьбой,
Как чёрный хлеб, флаг красный, белый снег,
Как к матери…
                и к Родине любовь.
В корнях… во мне
                           кровь красная течёт
(Цвет красный чтут издревле на Руси!),
Он никогда в России не умрёт –
Про то любого русского спроси.
Тем и живу…
Мой путь продолжит внук –
Кровинка русской Родины великой…

Когда умру – ты положи, мой друг,
Мне на могилу красные гвоздики.

1976-2013



*  *  *

Когда меня не станет,
                                а вы захотите
Узнать обо мне, как о человеке –
Не спрашивайте мать мою –
Вы от неё ничего не услышите:
Мать отвернётся и тихо заплачет,
Отец промолчит,
Жена зябко вздохнёт.
Друзья? Уж эти мне друзья!
Они вам наговорят такое…
Спросите у врагов моих –
Они знают обо мне всё.
И не только худое,
                             но и хорошее,
И даже то,
                   чего я и сам о себе не ведал при жизни…

1963



СЛОВА

Я жил как жил –
                      не важно, что неважно,
А важно, что душа была чиста.
Всё начиналось с белого листа
И трепетно, и честно, и отважно.

Бумага под рукой меняла виды
И обретала
                   нерв,
                           рисунок,
                                        звук.
Переплетались в них от сладких мук
Восторг, благодарение, обида.
Слова шли горлом…
Робко, как невольник,
Я постигал туманный Белый свет,
Опасный,
            как Бермудский треугольник,
Загадочный,
                  как женщина, как смерть…
Я им дышал,
                и обретая ритмы
И стихотворца смутные права, –
Шептал я, как старинные молитвы,
Своих стихов сердечные слова.
Шептал слова, а колокол не зычный
Звал из веков в тот деревянный храм,
Где предок мой пал ниц,
                                    немой язычник,
Дивясь кресту, иконам и свечам.
Он принял крест,
                        оратай безъязыкий,
Как принимает сок земли
                                          трава,
И с хлебом тем, что сеял в поле Диком,
Он, может, мне и подарил слова.

Его слова не ведали гордыни –
Во дни покоя, смут и войн за Русь
Я был им брат, им остаюсь доныне,
Над ними плачу…
Но на них молюсь.

1996-2013



СЛАВЯНЕ МЫ…

                      Е.С. Савченко

Славяне мы…
В крови у нас течёт
И мужество, и дерзость, и почёт,
И доброта, которую мы знали
В дни радости и в дни большой печали.
Соединили нас на все века
Одна судьба и кровность языка.
Легли надёжно наши рубежи
Через Балканы, Киев и Кижи.
От Шипки до Московского Кремля
Земля славян – священная земля.
На ней стоят навечно, н а в с е г д а
Сплошь побратимы – наши города.
Созвучен их и однозвучен ряд,
Как однозвучны Белгород – Белград.
Славяне мы…
У нас в крови – века,
Одна судьба и крепость языка,
И Бог один, и крест для всех сродни,
И даже песни у славян одни.

1995-2008



КРЕМЛЬ

Свят русский Кремль! –
За ним века… И пусть
Переживёт он тысячу Америк!
Ты по вечерью не надейся, Русь, –
Не станет утром тише старый Терек.

Нет, над Казанью не взойдёт звезда
В честь взятия её царём Иваном…
Не в этом дело. И не в том беда,
Что Русь уснёт или проснётся рано.

Она, как встарь, осталась за холмом –
Не Азия и, благо, не Европа!..

Свят древний Кремль
                               с мечом и куличом,
С Царь-пушкою, шутом и кумачом,
Что был храним не барином – холопом.

2006



БУНТАРЬ

Мой дед Данила был мужик угрюмый –
Он плотничал с утра и дотемна,
Но иногда в нём просыпался юмор,
Сплошь непутёвый
                              с горького вина.
Тогда он шёл под вечер к мироеду
И говорил, с плеча снимая кладь:
– Мне заказали мужики на среду
Тебе гробишко ладный сработать.
Изволь дать мерку. Лес найдём у Фили,
Да бабе накажи испечь блинов –
И озорно глаза его светились
И губы улыбались озорно…
Был мироед до мерзости плюгавым,
Орал краснея:
– Упеку в Сибирь!..
И матерился, зло стучал ногами,
А дед смеялся:
– Охолонь, упырь!..
Потом возился над мешочной кладью,
Развязывал, и
                      с лаем из мешка
Выскакивал, сверкая чёрной гладью,
Презлющий пёс и лез на кулака.
Дед хохотал, а мироед в испуге
Взбегал на деревянное крыльцо.
Бледнело как от тяжкого недуга
Его в веснушках дряблое лицо.
Наутро деда распекал сам пристав,
Сурово оглядев бедняцкий двор,
А дед сопел и пса бранил неистово
И в руки брал, крестясь на храм, топор.
– Гляди, Данила, за такие штучки
Как бунтаря запру в казённый дом –
И пристав тёр то сабельную ручку,
То потный лоб батистовым платком.
Щепа летела по подворью с треском –
У деда был на рубку божий дар.
Звенел топор, так зло рубя и резко,
Что поневоле ёжился жандарм.
Глядел он с тайным ужасом и страхом
Как над широкой дедовой спиной
Горела кумачовая рубаха –
Ни дать ни взять – маёвок полотно.
В колокола звонили на церквушке,
От злости бурый, как литой фонарь,
Шёл в храм жандарм, шарахались старушки,
Звенел топор…
Пса обнимал бунтарь.

1970



КАЗНЬ

Возведите меня на костёр,
Если предал я русское дело –
Пусть услышит славянский простор
Как гудит сумасшедшее тело.
Как орёт, закипая, толпа
И бросает в лицо мне каменья,
Как всё смолкнет… и в это мгновенье
Тело выдохнет душу раба.
Поплывёт средь ночной тишины
Только треск, только шелест соломы,
Да паскудный смешок сатаны,
Да плач девочки тихий за домом.
В предрассветной больной полумгле
На горячем ещё пепелище
Нищий только подкову отыщет
На сожжённой славянской земле.

1989



БАЛЛАДА О КОМИССАРОВОМ КУРГАНЕ

1.

Комиссара бандиты ведут на расстрел.
Два калёных ствола упираются в спину.
Тает синий туман на днепровской долине,
И заметно восток вдалеке заалел.
Комиссара ведут два черниговских хлопца,
Два степных хлебороба,
Два чубатых махновца…
Комиссар не спешит. По росистой траве
Он ступает большими босыми ногами,
Три кровавых пятна от ударов нагана
Подсыхают на русой его голове.
Он глядит на цветы, на мохнатое солнце.
Карабины свои опускают махновцы.

2.

– Эй, чекай, комиссар, мабуть, ось твий курган:
Вин чёрвоный вид квитив –
Коммунистам цэ любо! –
У бандита в ухмылке шершавые губы,
Он кисет достаёт:
– Пересмалым, Иван?! –
И плывут голубые и синие кольца,
И табак подают комиссару махновцы:
– Закуры наостанок и ты, комиссар.
Сам с матросив, москаль? Або сынку дворяньский?
– Да зачем тебе, кат?.. Из крестьян я рязанских.
Ну довольно. Кончайте дешёвый базар! –
Третий нервный дымок обрывается, рвётся,
И не смотрят в глаза комиссару махновцы.

3.

– Охолонь, комиссар, растолкуй тумакам
Шо за штука радяньска ця, як ии, – влада?..
– Власть советская, хлоп, прямо скажем, что надо! –
Власть простого рабочего и мужика.
Только вам, чумакам, разве это понять? –
Вам тачанки, погромы, гулянки до гроба,
А советская власть, что земля хлеборобу:
На которой век жить, сеять хлеб, умирать…
Он встаёт, на курган поднимается к солнцу,
И мрачнеют всё больше и больше махновцы.

4.

Вспоминают они в белых вишнях село,
Мать родную… и запах отеческой пашни
Так отчётливо – будто бы ночью вчерашней
Неизвестно зачем их сюда занесло.
– Эх ты, Нэстэр Ивановыч! Батько Махно!
Заморочив ты голову байкой о доли…
Всё обрыдло:
Вэсэло твое Гуляй-Полэ,
Кров солона людська и чэрвонэ выно. –
И, потупясь, молчат два черниговских хлопца,
Два былых хлебороба, два чубатых махновца.

5.

А курган полыхает от красных цветов,
И с вершины его открывается оку
Украина степная: далёко-далёко –
С белохатьем,
садами, разливом хлебов.
За старинным курганом темнеют века
Только небо такое же синее-синее,
И как в Сечь Запорожскую, всё из России,
Словно аисты, тихо плывут облака.
Где-то трель соловья закипает и бьётся,
Пахнет горько полынь, разгорается солнце…

6.

Пляшут мушки винтовок на белой спине.
Комиссар поднимается к солнцу всё выше…
Лязг холодных затворов внизу он не слышит –
Он о дочери думает и о жене.
– Ни! Нэ можу, нэ можу… Ты чуишь, Иван?!
Мужика, комиссара цёго убываты –
Мабуть, е и дытына у нёго и маты…
– Да ты шо, очумив, або, може, ты пьян?..
И глядят как враги друг на друга махновцы,
Два былых хлебороба, два черниговских хлопца…

7.

Нет… Не ветер гудит в запорожской степи,
То сам батька спешит на расстрел комиссара.
Вороные храпят белозубо и яро,
И горячая пена на холках кипит.
Под тачанкой мелькает трава-мурава,
Над тачанкою свист, над тачанкою ветер…
Но с чего-то угрюм, молчалив нынче Нестор,
И безвольно у батьки висит голова.
То земля не от грома гудит и трясётся,
То несутся шальные тачанки махновцев.

8.

Лезут хмурые брови у батьки на лоб –
Видит он, как стреляют по воздуху хлопцы,
Комиссара живого у самого солнца,
И трясёт атамана от злости озноб:
– Ах вы, красные стервы! Измена? Ну-ну…
С коммунистом заигрывать, сволочи?.. Что же ! –
Пусть сырая земля вам сродниться поможет! –
И тачанку Махно на курган развернул.
Лает зло пулемёт в комиссара и солнце,
В старый красный курган,
В двух черниговских хлопцев.

9.

Ночью выросли холмики свежей земли:
Два внизу
                и один на вершине кургана…
С той поры, о расстреле легенды слагая,
Комиссаровым люди курган нарекли…

10.

Каждый раз, когда с юга подуют ветра
И весною дохнёт надо всей Украиной,
Снег с кургана уходит куда-то в низины,
И пора открывается буйствия трав.
Запах вечный бессмертья,
                                        запах земли,
Горьковатый, печальный, стоит над курганом.
По ночам отдыхают здесь в марте туманы,
А вернувшись, тревожно кричат журавли.
А потом журавли уплывают низами
Дальше к северу,
                          дальше к озёрной Рязани.

11.

По утрам, когда в небо уходит туман
И дневные на землю спускаются блики,
Он стоит, как легенда в пожаре гвоздики –
Комиссаров курган, Комиссаров курган.

12.

Я нигде не встречал столько алых цветов –
Комиссарова кровь,
                            комиссарова кровь…

1966



МОЛЮСЬ, РОССИЯ, ЗА ТЕБЯ…

              Поговорим о бурных днях Кавказа,
              О Шиллере, о славе, о любви.
                                           А. Пушкин

А я шепчу тебе:
– Живи…
А я кричу тебе:
– Воскресни!..
Твои молитвы мне и песни, –
Как слёзы жаркие любви.
Смиренье в них и ярый бунт,
Души славянской потрясенья:
Твой смертный грех и Божий суд.
Рожденье,
             Смерть… и
                              Воскресенье,
Святому Сергею молюсь,
Чтоб устоять тебе и выжить.
Куда ж ещё катиться ниже,
Печаль моя и радость –
Русь?..
Не шли в Чечню солдат, молю! –
Не говори мне о Кавказе,
О храбрых мальчиках спецназа,
Не им там честь,
                        а Шамилю…
Мне любы мир и тишина,
И степь безбрежная, как море,
И белый храм на белом взгорье,
И рек равнинных письмена..
Всё с детства русское любя,
Вхожу я в храм, глаза – колодцы
Икон не вижу… Вижу Солнце,
Молюсь язычник за тебя…

1991


РОДИНА

Ах, Родина, Родина! –
Степи да горы…
Ты вся из терпенья, страданья и горя,
Ты вся из угрюмой крестьянской крови,
Ты вся из печали и первой любви.

А счастье, а радость
Нам что же – чужие?
Неужто зря жизни за них положили?
Неужто их русская кровь не согрела –
Кровь мальчиков красных,
Кровь мальчиков белых?
За русское счастье
Лилась в Сталинграде
Солдатская кровь
Ради Родины, ради
Спасённой любви и Господня добра,

К которым мы все причастились вчера.
Но счастье, но радость… пока что не боле,
Чем даль да туман, да сердечные боли.
…Ах, Родина, Родина – храм на крови,
Где можно без счастья, нельзя без любви.

2008



СУБМАРИНА «КУРСК» – 2000 ГОД

Август за окнами… Август.
В городе русском, старинном
Слышится «СОС» субмарины,
Моря прощальный акафист…
Белая лебедь над Сеймом
Как Ярославна томится,
Ладан по Курску курится –
Плач и смятение в семьях.
В память подводников – свечи,
Ветки полыни и мяты.
Нет на Руси виноватых,
Есть покаянные речи.
Стерпится всё, перемелется,
Канет в далёкую Лету.
Август. Кончается лето,
Жёлтою пахнет метелицей.
А за холмами, за Курщиной,
Дальними, дымными далями
Моря и чаек рыдания,
Флаги на рейде приспущены.
Там, где морская пучина
Ужасом дышит и страхом,
Врезавшись в дно после краха,
Мёртвая спит субмарина.
Ни огонька и ни звука
В этом стальном мавзолее.
Только в отсеках белеют
Грустные лица и руки.
Что ж ты наделало, море?
Что ж не спасла их,
                           Отчизна? –
Снова ты в августе тризну
Правишь с опущенным взором.
Мёртвые – слова не имут.
Правды поведать не могут.
Разве что Господу Богу
Иль своему херувиму.
Кто там шумит о России,
Истину ищет у моря?..
Это беда, а не горе –
Видеть державы бессилие.
…Мёд на поминках и водка.
Русь моя, Господи Боже!
Как затонувшая лодка
Выплыть из мрака не может.
Где и когда же пробьётся
День н а с т о я щ и й над сущим?

В Курске, в берёзовых пущах
Душно от позднего солнца.

2000



МОЗАИКА МИСТЕРИЙ

1.

Я жалею себя –
                       это значит –
Забываю других…
                     потому,
Что старею, что стал неудачлив,
Что мой свет обращается в тьму.
Меркнут в ней дорогие мне лица,
Умирают друзей голоса…
Всё труднее стоять на землице,
Всё страшнее глядеть в небеса.
Что там пишется Господа дланью –
Нам, погрязшим в мирской суете,
Поливающим ближнего бранью,
Убивающим люд во Христе?..

2.

Суверенности. Гласность. Россия.
Как от улиц тошнит, от газет!
Демократия –
                     рэкет, Мессия –
Будки-лавочки, платный клозет.
– Покупайте французское чудо:
Класс-косметику «Наполеон»!..
– Из Богемии суперпосуду!..
– Вы меня обсчитали.
– Пардон…
– Ах ты ягодка, дева-малина!
Не пройтиться ли нам до жилья?..
– Сколько просит китай за «Мальвину»?
– Десять тысяча – жинса твоя!..
– Эй, налей-ка, корнет Оболенский! –
Погуляли на славу… Шабаш!
– Бомж, не жмись…
и не будь деревенским!
– Три бутылки…
                    и ваучер ваш.

3.

Я от улиц уйду на кладбище,
Посижу у горючей плиты,
Одинокий,
            потерянный,
                             нищий,
До ночной материнской звезды.
Задремлю…
Мне пригрезится: в храме
Ходит мама средь жарких свечей,
Молодая, красивая мама –
Голубая одежда на ней.
Подойдёт как-то странно, случайно,
Дрогнет голос печальный у ней:
– Я тебе не поведаю тайны,
Но о жизни своей не жалей!
Не жалей об ушедшем, сынуля, –
Это сон. Это дым. Это сор –
Пусть тебя не пугают –
                                    ни пуля,
Ни петля, ни костёр, ни топор!..
Не жалей –
ни сегодняшней славы,
Ни чинов, ни жены, ни друзей,
Ни богатств, ни любовной забавы…
Только душу одну пожалей!
Не сгуби её,
                 белую птицу,
Не сгуби... больше жизни храни..
В вашем мире легко заблудиться
И себя потерять в эти дни.
На Земле, переполненной спесью,
К сожалению, Бог не живёт.
Правят балом жестокие бесы,
Лжепророки дурачат народ...
Вот и всё я тебе рассказала,
Всё, что можно, а дальше нельзя,
Всё узнаешь потом, как и я... —
И исчезла в толпе среди зала.

4.

Я очнулся от грустного лая
Безобидного, хилого пса.
Свет спускали на земь небеса,
Меркла тихо звезда золотая.
И лучи её мягко касались
И лица моего
                    и одежд,
И печальной звезда мне казалась,
И уставшей от давних надежд.
Это мама моя уходила
Далеко-далеко в небеса...
Я упал на пустую могилу
И обнял горемычного пса.
Я лежал оглушённый
                                 и слушал
Мамин голос, застывший в ушах:
— Не сгуби... пожалей свою душу!
Телеграфом стучало в висках.
Рядом падали первые листья
В предрассветной сырой полумгле.
И заплакал я
                    тихо и чисто,
Как не плакал ещё на земле.
Рассветало… и птицы проснулись..
Кликнул пса я
                      и вышел на гам
Площадей, переулков и улиц,
Где опять начинался бедлам.
Где, как прежде, смеялись и пили,
Покупали на рынке места,
Ненавидели, лгали, любили,
Посылали подальше Христа.
Но во мне уже не было злости –
Что-то ночью произошло –
Я, как видно, на старом погосте
В дым развеял вчерашнее зло.
Потому и взирал
                          даже с болью
На довольных, но жалких людей,
Продававших и душу, и волю
Так… по глупости рабской своей.
Шёл меж нищими я и тузами,
Меж ворон, поедающих сыр…
И глядел я печально глазами
На забытый и проклятый мир.
– Проходи!.. Не мешай! –
                                   мне кричали, –
Ты не наш. Ты из прошлого дня… –
И земля подо мною качалась,
Возвращалась на круги своя…

1990



КРЕЩЕНИЕ

Гадать нелепо в дни сквозные.
Нелепо слушать горожан:
– Россия гибнет. Нет России… –
Мороз. Крещение. Туман…
Святи водицу вместе с людом
И пей… И с небом говори,
Но что за женщина? Откуда?
Зачем зовёт в поводыри?..
Я сам незряч. Я сам потерян
В те окаянные года…
Я не приду в высокий терем,
Не брошусь в ноги никогда.
Что в нём?..
Забыл я постепенно
Её глаза. её лицо,
Но имя мягкое – Елена –
Во мне живёт, как грусть лесов.
Как горький дым от листьев сада,
Как убежавшая волна…
– Вы тоже Лена?.. Что ж, присядем
И выпьем красного вина:
– За светлый праздник…
                                За Крещенье!
Дай Бог, Елена! Дай вам Бог!..–

Какое странное скрещенье
Имён и судеб, и дорог!
В них столько общей есть печали,
Что глаз померкнет водоём.
Как пассажиры на вокзале
Мы все, мы все чего-то ждём.
Но ожидание опасно –
Земное время как вода –
Мы вдруг поймём, что ждём напрасно:
Ушли все наши поезда!..
…Гадать нелепо в дни сквозные,
Нелепо слушать голос зла.
Она жива! Жива Россия! –
Снега. Крещенье. Купола…
Стою один в просторном храме.
Небесный хор сошёл с высот.
О них – о Еве и Адаме –
Печально девочка поёт.
Креститесь, русичи!
Крестите
Детей для жизни, для любви!..
…Моя душа – моя обитель,
Высокий храм мой на крови.
Святую воду пью смиренно.
Беру её в поводыри,
И настежь дверь:
– Пошли, Елена,
На снег, на ветр –
                      под фонари!
Смотрите, что за ночь над нами! –
Шагну, замру, чтоб не вспугнуть,
И слышу Вечность под ногами –
Не снег скрипит, а Млечный Путь.

1996



КАНУНЫ

Какая длинная зима!
Какие поздние тревоги!
Опять февраль мой на пороге,
Мне не прибавивший ума.

Я сумасбродный Водолей,
Влюблённый в жизнь, стихи и женщин,
А больше –
             в братьев наших меньших,
Люблю бродить среди полей.
Когда свистит на все лады,
Метёт снега во все пределы,
Душа уже не чует тела,
Летит на свет ночной звезды.

Она как бабочка слепа
И словно бабочка прекрасна,
Она не знает, как опасно,
Когда на белых и на красных
Внизу разделится толпа.

Не приведи Господь тебе
Глядеть на алый снег свободы…
Февраль 17-го года
Как ранний отблеск на судьбе.

… Лети, душа! Редеет тьма.
Грядут весенние кануны…
Как холодны в предмартье луны,
Как долго тянется зима!..

1993



АВГУСТ

Коронованный милостью божьей –
Август лета и щедр, и богат.
Весь пропахший цветами и рожью,
В русский лес он пришёл, как в сенат.
И застыл у зелёной поляны,
А деревья, как люди, шумят
И приветствуют Октавиана
Троекратным, протяжным:
– Виват!..

– Императору Августу – слава! –
Сотрясают вершины грома,–
Да пребудет великой держава!
Мир, войди на поля и в дома!..

…Солнцем, тёрном, орехами, мёдом
Пахнет каждого дерева тень,
Торжествует, сияет природа,
Больше века блаженствует день.

Долго кружит над рощами аист,
Долго светят ему небеса,
И обходит задумчиво август,
Словно Рим, вековые леса.

Канул в вечность их русский Антоний,
Русский Цезарь и тень его – Брут…
Рим в России – виденье святое,
Злых и добрых времён пересуд.
Рим в России – Москва… Молодые,
Голубые над ней небеса,
Да её купола золотые,
Да от моря до моря леса.
…Спас медовый на Родине,
                                            в рощах
Свет стоит августейший всю ночь.
Всё забыть, умереть было б проще,
Чем живой этот свет превозмочь…

1997-2007



ВИДЕНИЯ

Я спал… и мне снилась она –
Любовь моей юности – Лена,
И лес… И в лесу тишина,
И в белых ромашках колени.
– Одну покрупнее сорви,
И мне погадай, свет-Елена!..

– Ты станешь поэтом любви –
И рыцарем дерзкой измены.
– Цветы твои врут. Не предам
Тебя я, Елена, вовеки!..
– Дай Бог! Но я верю цветам,
Ты слаб, как и все человеки.
…Шиповник зажёгся в лесу.
Ко мне подступило удушье –
Две тени прошли по лицу,
Два грома ударили в уши.
И дрогнул во сне я,
И я
Почувствовал приступы страха, –
Увидев, как возле меня
Толпятся два чёрных монаха.
– Зачем вы нарушили сон,
И кто вы, скажите, откуда?..
– Я знатный твой брат…Я – Вийон.
– А я твой потомок – Иуда…
– Из вас ни один мне не мил:
В крови моей скифские гены…
– Я песни твои полюбил.
– Ты друг мой – ты предал Елену.
– Довольно! Оставьте меня! –
Вы призраки мёртвых, не боле.
Троянского кличьте коня,
Скачите в Ливонское поле.
А дело с Еленой – к концу…
О Господи, снова удушье! –
Две тени прошли по лицу,
Два грома ударили в уши.
И я пробудился,
И я
Услышал за окнами топот
И шум молодого дождя,
И листьев таинственный шёпот.
И в комнате пахло моей
Бургундским и свежей осиной.
Дымились до самых дверей
Два следа… как знаки Мессии.
И замерло сердце моё
Пред этим таинственным чудом:
– Ругай мои песни, Вийон,
И чествуй Елену, Иуда!
Я, впрочем, никак не пойму –
Что зло и добро совместимы?..
Всё спуталось в русском дому:
Россия, Париж, Палестина.
…Я Родине русской молюсь –
Отдам ей и душу и тело…
Но сны – это вещее дело,
В них тоже стою я за Русь!..

1995-2008


ИВАН-ДА-МАРЬЯ

Какая осень! Столько свадеб! –
Кругом нарядные такси…
Пускай играют Бога ради
И вечно любят на Руси!

Иван-да-Марья… Не отсюда ль
Пошла российская земля –
Великий Новгород и Суздаль,
Москва с величием Кремля?

Иван-да-Марья… Век немалый! –
Жена и муж, муж и жена,
Ничто их в жизни не сломало:
Ни голод, холод, ни война.

И я гляжу с волненьем давним,
Который раз на белом дню –
Как молодые Ярославны
Подходят к Вечному огню.
Не упадёт в тиши словечка –
Огонь да плиты, да зенит.
Сверкнёт, как солнышко, колечко,
Цветы прилягут на гранит.

– Ах, лада, ладушка, ах, лада –
Какая это красота! –
По золотому листопаду
Белей, чем снег, плывёт фата. –

Иван-да-Марья… Век немалый.
(Щедра осенняя казна!..)
Хочу, чтоб их не убывало
Во все года и времена…

Спасибо, осень! Столько свадеб!
Бегут нарядные такси…
Пускай играют Бога ради
И вечно любят на Руси!..

1973


ГОМЕР

Не предрекай себе, глупец,
Судьбы печальной и высокой –
На сцене жизни неглубокой
Ты лицедей, а не Творец.
Твои движения бледны,
Твои речения ничтожны
Перед перстом и словом Божьим,
Когда все звуки сожжены.
Ты слеп и глух, а на виду
Идёт сплошная пантомима:
На длани женщины любимой
Сияет яблоко в саду.
Вкуси его – и ты пропал,
Отринь его – не будет рода.
Что рай тебе, когда свободы
Страстей и дум ты не познал?..
Мерцают солнце и луна
В холодной млечности Вселенной.
Приподнят занавес нал сценой,
На сцене – Бог и сатана.
Они глядят на сладкий плод
И режиссируют усердно…
Играй, играй, актёр мой бедный,
Стирай с лица творенья пот.
Играй комедию, глупец,
Для них ты червь, для них ты глина –
Пройдёт ещё одна картина –
Потом антракт,
                     потом – конец…
Падёт тяжёлый креп портьер.
Сгорят века. На пепелище,
Где ветр в эгейских дюнах свищет
И море гасит молний свет,
Тебя найдут слепым и нищим
И назовут тебя – Гомер,
И нарекут тебя – Поэт.

1991-2012



ЗВУКИ

                 В. Молчанову

Когда душа молчит – молчи!
Что речь твоя? – Пустые звуки.
Сложи свои смиренно руки
Перед мерцанием свечи.

Огонь, сошедший с неба, чист.
Он, очищающий, – божествен.
Замри и слушай гул предместий,
Их каждый шорох, каждый свист.

И тень скользящую… и снег,
И новогоднее веселье,
И в теле сладкое похмелье
Дневных напитков и утех.

И голос матери… и крик
Новорождённого младенца,
И сбои собственного сердца,
И плач на папертях калик.

Огонь свечи в безмолвье свят.
Замри и слушай мир великий
Перед святым и чистым ликом,
Кто может слушать – тот богат.

Кто может слушать – тот поймёт,
В каких родится слово муках,
Кто может слушать – соберёт,
Как клад божественные звуки.

Где каждый звук – волшебник, Лель.
Он вдруг разбудит душу снова.
Она очнётся, вспомнит слово –
Молчанье – прочь, душа – свирель.

1994



ПОЭТ

Какой бы дождь не моросил,
Какой бы снег не шёл в дороге,
Погоды надобно просить
Не у властей, друзья, –
                                    у Бога.
Какой бы дождь не моросил,
Какой бы снег не шёл в дороге –
Поэту власти –
                        не просить,
Поэту власть дана от Бога.
Власть над собой и над людьми,
Непостижимая чинушам…
Поэт приходит в этот мир,
Чтобы возвысить наши души.
И что ему любовь царей,
Награды, почести и слава?..
Он сам – великая держава,
Он сам – божественный Орфей.
И хоть живёт он кое-как:
Ни пищи сносной, ни жилища,
Он духом свят,
он Бога ищет,
И понимает не простак,
Что власть земная, славы гром –
Всё прах, всё тлен,
судьбы игрушки.
Пиша бессмертным языком,
Не то пред властным дураком –
Перед царём –
                  не гнулся Пушкин.

2011-2013




НОЧНОЙ ВСАДНИК

                         Памяти Н. Перовского

Предгрозовья ночного дыханье,
Задремавшая в поле река.
Трав, лесов и небес колыханье –
И над всем мировая тоска.

В эту ночь со смиреньем молитесь,
Чтоб не стать после ночи золой,
Потому что заоблачный витязь
Поднял огненный меч над землёй.

Он разбудит всю твердь и разрушит
Этот мир – от небес до цветка.
Да услышит имеющий уши
Ниспадающий гул свысока!
Это витязь суровый несётся
На коне вороном: небыль, быль…
Всё к чему его меч прикоснётся –
Обращается в звёздную пыль.

Шар разверзнется, земь среди ночи
Вместе с чёрной и белой травой,
Да увидит имеющий очи
Крест вселенский во тьме мировой!

В эту жуткую ночь помолитесь
И за бедную душу мою,
Потому что заоблачный витязь
Бросил меч. Дал мне руку свою.

1997



*  *  *

За что не жалуют поэтов
При жизни так… И почему
Толкают их под пистолеты,
В петлю тугую и тюрьму.

Зачем их в камень облекают,
Зачем возносят их потом?..
Зачем у камня плачет Каин,
Блестя коронкой золотой?..

1987



ДОЖДЬ

                Памяти Н. Рубцова

Тихий дождик. Воскресенье.
Ты меня туда зовёшь,
Где лежит Сергей Есенин
И не слышит этот дождь.

За кладбищенской оградой
Одиноко и темно.
Будет дождик долго падать
В наше красное вино.
Выпьем молча, но без грусти,
Есть для грусти свой черёд…
Над Москвой, над целой Русью
Поминальный дождь идёт.

1980




КРЕСТ КАРАМЗИНОЙ

Он умирал – российский гений,
Простивший каждому вину.
Пылали свечи, жались тени:
– Зови, проси Карамзину!..
С мороза, тихой и печальной,
Она вошла в его покой,
Коснулась бережно очами,
Коснулась бережно рукой
Его кудрей, лица и шеи
И ослабевших смуглых рук…
– Люблю тебя, Катрин, с лицея!..
– Ах, Пушкин, полноте, мой друг!
– Дай руку, Катя… В путь недлинный
Перекрести – пришёл черёд…
От рук твоих, от губ невинных
Покой, смирение идёт.
Теперь прощай! Не помни лихом… –
Порог высок…
Жуковский, Даль…
Как жарко в комнатах, как тихо!
Толпа. В снегах горит февраль.
На Мойке тягость ожиданий.
Она бредёт сквозь суету,
И долго, будто в дни свиданий,
Стоит на Певческом мосту.
Кругом жандармы, экипажи,
Столичный свет и тёмный люд.
Забиты все проезды…Даже
И пешеходам тесно тут.
Петра творенье – сплетник старый,
Перемешав хулу и боль,
Следит, как трудно умирает
России первая любовь.
– Огонь в груди…Хочу морошки!
Ты кто? Ах да, прости, ты – Даль.
Какая темень за окошком!
Жизнь кончена, мой друг… А жаль!

…Он умирал – опальный гений,
И уходила не спеша,
Уставшая от вдохновений,
Его мятежная душа.
Она не плакала, не пела.
Она безмолвно шла к Нему,
Оставив книги, славу, дело,
Глаголы вечные в дому.
И, чуя даль и песнопенье,
Несла в себе, как свет земной,
Его тяжёлое смиренье
И лёгкий крест Карамзиной.

1996



ВЫБОР

Входящий во многие двери – опасно отравлен:
От ручек дверных вирусует ходячий субъект.
Какое, скажите, мне дело до левых и правых? –
Я в центре по сердцу… и, значит, с в о б о д н ы й поэт.

А рядом со мною ломают и рушат каноны,
И п р а в ы е мысли и л е в ы е формы плетут,
И лезут в пророки, диктуют искусству законы,
Кричат, поучают, лукавят, юродствуют, пьют.

Но мысли и формы бездушных души не заденут:
Не греет их слово, ни краски, ни маски, ни звук,
И холодом веет, пустым равнодушием денег,
Их зритель незряч, ну а слушатель попросту глух.

Входящий во многие двери без стука и лени –
Излишне проворен, болтлив, суетлив и лукав,
Зачем его россказни слушать про правых и левых? –
Они мне ни свет, ни восторг, ни пример, ни указ! –

Я сам себе вождь! –
И плевать на выборов урны:
Я выбрал себя, своё с е р д ц е, а вовсе не фланг.
На флангах сумятица, зыбь, веет сумраком дурно,
А сердце моё – это жизнь, это центр, это флаг!..

1996



ВЕРА

Когда я юным был,
студентом права,
Шла в институте обо мне молва,
Молва скорей, конечно же, не слава,
Что я рифмую здорово слова.

Я опыты свои читал со сцены.
На мне был чёрный фрак и жёлтый бант,
И вездесущий член профкома Лена
Всем объясняла:
– Футурист и франт.

Я проводил за книгами весь вечер,
Вгрызаясь в суть общественных наук,
И был в своих сужденьях – безупречен
И в спорах боевит, как политрук.

Надежды светлой, веры светлой полон,
Я шёл на свет далёкого огня,
Совсем не зная, что зловещий ворон
Давно уже кружит вокруг меня.

Не знал я, что в осеннее ненастье
Он занесёт меня в пустынный край,
Где будут душу рвать мою на части
Конвойный окрик и собачий лай.

Что там за ржавой пропастью колючей
В сыром бараке, над стихом скорбя,
Я обольюсь не раз слезой горючей,
Но не предам ни друга, ни себя.
Отца не запятнаю партбилета,
Косынки красной
                         матери моей,
И буду жив той правдой, что на свете –
Нет Родины печальней и светлей.

В барачных снах мне будет сниться сцена,
Наш институтский зал, ребят глаза,
Мои стихи…
                и член профкома Лена,
И на щеке моей – её слеза.

Она шепнёт мне тихо:
– Не сдавайся! –
Взойдёт твоя над Родиной звезда!
Ты только никогда не расставайся
С надеждой и друзьями – никогда!

Ещё мне будет сниться снег на крыше,
И белый храм, и чёрное крыльцо,
И детский хор, что где-то еле слышен,
И матери печальное лицо.

1989


МАТЬ

Мать стояла за рабочей зоной
Одиноким деревом в степи.
Я прочёл в её печальном взоре
Боль и муку… на губах:
– Терпи!..
А когда её конвой суровый
От запретки стал, ругаясь, гнать,
Отходила, возвращалась снова.
– Что ты плачешь? Успокойся, мать!..

Ты зачем приехала, родная,
В эту степь, на самый край земли?..
– Глупый, нет для матери ни края,
Ни преград – раз сына увели.

Улыбнулась горько:
– Слава Богу –
Повидала я тебя, сынок! –
Вот и всё… –
И, постояв немного,
На прощанье сбросила платок.
Бледная, красивая, седая,
За колючей зоною одна,
Не она – душа её рыдала,
А вокруг на тыщи вёрст – весна.

Красные и жёлтые тюльпаны
По степи рассыпались с утра.
Уходила слепо, как в тумане,
Вдаль, где млела в мареве жара.
Уносила боль, а не обиду,
Слёз глотая горестный комок.
Долго я её фигурку видел
И её батистовый платок.

Тучка наплыла. Блеснула ало.
Лопнул гром. Спустилась ливня мгла.
И над местом, где она стояла,
Радуга Господняя взошла.

1980




*  *  *

И было слово Русь. Оно
Являло жизнь, презренье к смерти.
Как ни душил его Лаврентий –
Оно осталось всё равно.
И во дворе пустой тюрьмы,
Где клети камер, как конверты,
Оно пробило твердь из тьмы,
Как полынок и как бессмертник.
Глухая скифская трава –
Скупой, печальный знак разлуки –
Букет живым от тех, кто в муках
Обрёл свободные слова.
Их храмы белые парят,
А слово вольное гуляет.
Но кто-то в Русь опять стреляет,
И кровь пускает брату брат.
Монета мелкая звенит –
Учитель стоит очень мало…
Зачем ты плачешь горько, мама? –
Твоя любовь меня хранит.
И слово Русь звучит во мне,
Как Бог в российской круговерти…
Давно в аду сидит Лаврентий,
Да всё неймётся сатане.
Пылит ещё чертополох
И семена летят по свету,
Но возвращаются поэты
Со словом Русь… Храни их Бог!

1991



БАЙКОНУР 1953 ГОДА

Запуржила метель, завертела,
Я, как все, на предзонном бугре,
Где на красной январской заре
И душа коченеет и тело.
А вокруг всё свистит и смеётся.
Темь сгущается, ветер свиреп.
Я от снега оглох и ослеп,
Сердце нехотя, медленно бьётся.
Матерится конвой. И собаки
Сатанеют от злости, ревя,
Как пустить они жаждут кровя
Этой контре, стоящей во мраке!..
Но распахнуты настежь ворота –
Там твоя пропадает судьба:
Ты назначен на должность раба
И другого не жди поворота.
Будешь ползать, всю гадость глотая,
В медных штреках, как жалкая мразь.
Поменяет лицо твоё грязь
Или шахтная пыль золотая.
И забудешь ты имя своё,
Имя матери, Господа Бога.
Раб, не помнящий рода, убогий,
Не узнает, как небо синё…
Что ж… Рождённому ползать и впрямь
Не достались ни звёзды, ни небо –
Он за пайкой казённого хлеба
Подползёт к чёрной пропасти сам.
А ты помнишь – как рвался летать?
Как мальчишкою в лётную школу
Ты сбежал… Но приехала мать
И тебя увезла на Николу?..
Ты бы мог в космонавты попасть,
Но не стал ей перечить несчастной…

Снег метёт… и тюремные власти
Нас не могут никак сосчитать.
Я стою у колючей стены.
Жжёт «афганец» лиловые щёки.
Снег лютует последний, жестокий.
Остаётся семь лет до весны,
До полёта его… до триумфа страны…
…Снег метёт… Это шлейф Байконура…
В ночь ту снилось – я к звёздам лечу…

Сколько лет миновало!.. Молчу –
И рисую по памяти хмуро
Лик погодка – Гагарина Юры.

1988



В МЁРТВЫЙ СЕЗОН

Я шёл сквозь болото по кочкам
И, чтоб сохранить больше сил,
Я думал о вас и о дочке,
О тех, кто меня позабыл,
О том, что Господь меня любит,
Раз вывел на эту тропу…
Я шёл полумёртвый и грубый
С горячей повязкой на лбу.
Хранители тёмного царства
Не зря отпустили меня
С коварным, жеманным лукавством
На муки грядущего дня.
В безумном припадке испуга,
Когда обрываешься вниз,
Оставил в болоте я друга,
Кольцо обручальное… Жизнь!
Я клял и себя, и трясину,
И тёмный, безмолвный зенит,
И больше держаться не в силах
Завыл отрешённо навзрыд.
В каком-то сыром бересклете
Я рухнул средь мхов и травы
На зябком, на мглистом рассвете,
Повязку сорвав с головы.
Томился я жаждой и жаром
И в чёрном и в белом бреду
Увидел, как Вы подбежали
Ко мне в позапрошлом саду.
Венчальное платье сияло
На вашем красивом плече,
И я улыбнулся устало:
– Зачем Вы явились, зачем?..
Здесь мёртвое рядом болото,
Обманчив, коварен в нём лотос
И призрачна берега власть.
– О чём Вы? Всё это не страшно.
Пройдёт, словно сон. Пустяки…
Кольцо потеряли?.. Неважно! –
И губы коснулись руки.
Душа моя дрогнула. Слёзы
Затмили мне очи мои,
И реяли сладкие грёзы
В тяжёлом моём забытьи.
Но вот, забытьё пересилив,
Открыл наконец-то глаза.
…Холодным дождём моросило,
И сзади шипела гроза.
Подумал: «Ну выдалась ночка!
Каких не наснится чудес…»
Я встал и, качаясь, по кочкам
Побрёл на чернеющий лес.
Я знал –
Там надёжная суша:
Спасенье, очаг и семья,
Но что-то тревожило душу
И всё не пускало меня.
Кричала болотная птица,
И кто-то меня окликал…
Но разве я мог воротиться,
Назад, где я жизнь потерял?..
Я шёл…
И за дымкою синей
Мне грезилось ваше лицо,
И в звёздных глубинах трясины
Фамильное ваше кольцо.

1992



ЖАРКИМ ЛЕТОМ 1951-го

За работой померк птичий щебет,
Приутихла по родине боль.
Чёрный камень колю я на щебень,
Опустившись в глубокий забой.

Молот мой, хоть тяжёлый, но меткий,
Бьёт и бьёт… Сатанеет жара.
А потом я гружу вагонетки,
Тяжело их качу на-гора.

– Ты катись выше – злая судьбина, –
Я подставлю худое плечо, –
Нет, души ты во мне не убила,
Обожгла лишь её горячо.
Ты катись. Я тебя опрокину.
Хлынет щебень за борт на песок,
Но, глаза свои юные вскинув,
Я почувствую: колет висок.

За отвалом конвой и собаки.
Цвет малиновый. Злые глаза.
По пути, возвращаясь назад,
Воду пью из железного бака.

И махорку курю у забоя,
И соседу бычок отдаю.
Тот смеётся:
– Мы нынче с тобою
Заработали пайку свою.
Снова молот, тяжёлый и меткий,
Крушит камень казахских степей.
И опять я качу вагонетки
За судьбою и волей своей.

1979



В ПЕСЧАНОМ ПЕРЕУЛКЕ

                            В. Южаковой

Я отыскал твой дом в Песчаном переулке.
Там было в полдень ветрено и сухо.
По мостовой булыжной, серой, гулкой,
Мела позёмка тополиным пухом.
И пах гудрон. И ласточки носились
И вили гнёзда под балконной кровлей.
За окнами высокими и синими
Цветы всходили цвета свежей крови.
Казалось, ничего не изменилось
Здесь после лет отчаянно тревожных:
Лишь позвони – и будет высшей милость,
Лишь объявись – и станет всё возможным.
Я позвонил…
Но на звонок мой вышла
Совсем чужая женщина. Она
В руках кулёк держала спелых вишен
И тем была немало смущена:
– Одну минутку. Здесь мальчишка где-то… –
Она его окликнула. Пришёл
Малыш, мой тёзка, сорванец отпетый,
И пробубнил:
– А, вишня… Хорошо! –
Он одарил меня небрежным взглядом,
Потом отвёл зелёные глаза,
И сердце, спотыкаясь, стало падать:
Твои глаза – тут нечего сказать.
Твои глаза и брови, и улыбка.
Ну что сказать мне женщине? О чём? –
– Простите, вышла, кажется, ошибка –
Я, вероятно, перепутал дом… –
Должно быть, я ей показался странным.
Она мальчишку отослала прочь,
И он ушёл, моя сквозная рана,
И не одна моя дурная ночь.
– Ах, дом?.. Бывает… Снова?.. Ради Бога!..
Хозяйка дома и её супруг,
Родители мальчишки озорного,
С неделю, как уехали на юг… –
… Я вышел за ворота. С лёгким стоном
Они качнулись на железных сваях.
Шумели над пустым бульваром клёны,
Трамваи где-то в стороне позванивали.
Шёл человек, усталый, худощавый.
Когда поймёшь – то многое представишь:
Чужие люди с юностью прощались,
Чужие дети быстро подрастали.

1969



ФЛЕЙТА В ИЮЛЕ

Какая же ночь эта жуткая! –
Луна словно стражник следит.
В сиянье её промежутковом
Ты плачешь, родная, навзрыд.
О чём ты так горько и больно?
Тебе разве плохо со мной?..
В глазах твоих тёмных и вольных
Горит огонёк золотой –
Призывный, горячий, глубокий,
Прекрасный, родной, роковой…
Светает… и тянет с востока
Полынною скифской травой.
Открыты балконные двери,
И город внизу, как в дыму.
Скажи про любовь –
                           я поверю,
Скажи про печаль –
                           я пойму.
– Не плачь, успокойся… Не надо!
Все беды теперь позади…
Но что ты молчишь, ты не рада?..
– Ты поздно пришёл. Уходи! –
И вздрогнешь, как встарь по привычке,
И вот он –
высокий порог,
И лик твой, как той католички,
Что в Лувре, спокоен и строг.
Но чёрные волосы смяты,
И сладко дыханье твоё,
И белые руки распято
Собой закрывают проём.

Звучит где-то тихая флейта
Печально, прощально, темно,
И я не пойму, хоть убейте,
По ком я так плачу давно.

1988



КАРФАГЕН

Я в тюрьмах не боялся одиночек.
Живых людей боялся, а не стен.
Живые предадут без проволочек,
А стены одиночек – Карфаген.
Где всё мертво: ни голоса, ни крика,
Ни свиста птиц, ни шума площадей.
Где так грустны луны немые блики,
Так одиноки стены без речей!..
Я в них провёл безмолвных дней немало.
Я по словам страдал, едва дыша,
И оттого, знать, одинокой стала
Привыкшая к молчанию душа.

2008



СНЫ

Во снах мне часто снится лагерь –
Метель. Развод. И у ворот
Стоит нарядчик – чёрный ангел –
И метит крестиком народ.
Кому кайло, кому лопата,
Кому рудник, кому земля,
И не ропщи: ты виноватый,
Ты – враг народа, мразь и тля…
Орут голодные вороны,
И глушит снег калёный мат,
И обречённые колонны
Махрой елецкою чадят.
И в круговерти этой люда
Идут, в бушлат упрятав нос,
Ещё неузнанный Иуда
И неопознанный Христос.
Они пока в одной колонне –
Плечо касается плеча,
Но приготовлены патроны
Давно для них у палача.
Вождя литой кремлёвский профиль
На всех медалях, кумачах –
Он полубог – отец Иосиф,
С кровавым отблеском в очах.
И даже здесь, в степи пустынной
Его всеядный дух царит:
«Не шевели, дурак, затылок –
Ты раб!.. Ты можешь быть убит!»
Ещё темно, ещё туманно.
Горят на вышках фонари,
Но над метельным Джезказганом
Полоска вскинута зари.
Гремят кирзовые ботинки
На пустырях и мостовых.
Идут, молчат, как на поминках,
Снег заметает след живых…

В мой сон о лагере нетленный,
О чём-то мучаясь, скорбя,
Зачем приходишь ты, Елена,
Любовь далёкая моя?..
Зачем ты плачешь виновато,
Не унимая в теле дрожь,
Кого, скажи мне, до заката
Ты у ворот железных ждёшь?..
На встречу нашу нет надежды –
Всё в прошлом: лагерь и развод,
Но чёрный ангел в снах, как прежде,
Тебя забыть мне не даёт.

1993



БУМЕРАНГ

                 И вы, мундиры голубые,
                 И ты, им преданный народ…
                                 М. Лермонтов

Что думал он, Ежов, сажавший
Невинных по ночам людей?
Что думал Берия, стрелявший
В своих наложниц и вождей?..

«Вам и не чудилось, поручик,
Какие были времена.
Вы б нам оставили покруче
И пострашнее письмена.

Что там мундиры голубые,
Что там им преданный народ? –
Архипелаг ГУЛАГ – Россия,
Где каждый красный гимн поёт.

Поёт нарком, зэка, бухгалтер,
И даже вождь слегка поёт,
И от Курил и до прибалтов
Нигде, никто не отстаёт.

И потому в какой-то мере
Мы все повинны, все равны
Перед превратностью карьеры
И катаклизмами страны.
То сам Ежов – то каторжанин,
То маршал Берия – то мразь…
Они стреляли и сажали,
А вышел срок – их в ту же грязь».

Сегодня мир на том же круге,
И, может, завтра в Кремль войдя,
Ежов в тюрьму упрячет друга,
И грохнет Берия вождя.

Живём мы высших истин ради,
А, может, в том и Абсолют,
В том, что сажавшего –
                                      посадят,
Что убивавшего – убьют!..

1990




*  *  *

А печали у русского нет.
Нет и горя –
               давно притерпелось:
И война, и сума, и навет,
Да и прочая пакость и ересь.
В русском доме застолье и смех,
Льются громкие речи в светлице.
Лето жарит ли, падает снег –
Не робеет мужик, веселится.
Утром встанет и посох возьмёт,
И уйдёт во широкое поле,
А на поле пластом упадёт,
И, как волк, зарыдает на воле.
По судьбе перекатной своей,
По земле, по её убиенным…
Он простит за измену друзей,
Но себе не простит он измены.
Хлынет тёмная кровь к голове,
Вскинет к небу он жаркие очи
И уснёт, словно скиф, среди ночи
На воскресшей из мрака траве.
Чёрный ворон его облетит,
Зверь не тронет, пройдёт стороною…
И над спящим
                     под низкой луною
Ветер жизни во тьме прогудит.

1990



*  *  *

Не возвращайся в дом свой старый,
Не трогай старых тёплых стен,
И супротив земного шара
Не воскрешай из мрака тлен.

Что толку в этих упражненьях?..
Всё отошло давным-давно –
Победы час и пораженья, –
Как продолжение одно.

Не греет кровь… Уже заранье
Воспоминанья смещены,
И веет горько пустырями
И сладким духом бузины.
Здесь Русь старинная поблекла,
Колодец во дворе зачах,
И тлеет старый пёс на пекле,
И над сельмагом красный флаг.

И это всё…
Но кто-то рядом
Со старым рубит новый дом,
И, как надежда, гром над садом
Резвится в небе голубом.

1991



МОНОЛОГ

                  Памяти А.И. Солженицына

О чём шумишь ты, тёмный стан,
Кому грозишь бедой?..
Я ветер, облако, туман,
Я пилигрим седой.
Что взять с меня? –
Я вольный раб
Ваятеля, Творца.
Как ни крутил меня сатрап –
Я не менял лица.
Твердили: «Винтик я, пигмей
В истории колёс».
А я на родине моей
Печальный крест свой нёс.
И видел кровь на дне озёр.
И на корнях лесов,
И вслух сказал:
– Велик позор
Быть лобным Колесом!..
Что взять с меня, когда я суть
Печали на земле,
И стар, и сед, как Млечный Путь,
Как шрамы на челе?..
Пусть на Руси молчат леса,
Озёра прячут кровь –
Во мне казнённых голоса
И плач сирот и вдов.
О чём шумишь ты, тёмный стан,
Куда зовёшь народ?..
Нет на тебе давно креста,
А Судный день грядёт.

1991



РОССИЯ – 90-е…

На сходках тебя закричали,
Где льются и дёготь, и мёд…
Печальница! Сколько печалей
Ещё над тобою взойдёт?!.

Клянутся и левый и правый
Тебе в несказанной любви.
Раскарканы совесть и слава,
И вся ты стоишь на крови.

На косточках русских и прочих
Иных иноземных мужей…
Не слышно крестьян и рабочих –
Кремлёвский свистит соловей.

Хоронят тебя фарисеи
И льют крокодилью слезу,
А сами тайком «на Расею»
С Атлантики кличут грозу.

Как нищенка в рубище грубом,
Стоишь за углом ты, скорбя…
Проходит Иуда
                       и в губы
Лукаво целует тебя.

Темны твои грады и веси,
Кружит по Руси вороньё.
Вожди переполнены спесью,
Но имя святится Твоё!..

1990



ЧУЖАЯ ОСЕНЬ

                 Родина моя, ты сошла с ума
                                        И. Тальков
                 Россия вспрянет ото сна…
                                        А. Пушкин

1.

И день не мой,
                     и час не мой,
И я прохожим многим непонятен.
Среди дельцов, чинов –
всей прочей знати
Я человек далёкий и чужой.
Нет денег у меня и власти нет.
А что с того, что есть слова живые? –
Пока страной торгуют Боровые,
Кому нужны стихи твои, поэт?..
Что торгашам Высоцкий и Тальков,
Что совесть им и честь больной России? –
Всё с молотка –
                   иконы расписные
И души молодых и стариков…
– Купи-продай! –
                      резвится сатана,
И пенится заморское в бокалах,
И хвастают торговцы капиталом –
«Разграблена, распродана страна!..»
…Старушка в грязь клюку свою суёт
И роется на свалке…
                           Что-то ищет.
Как много у церквей толпится нищих,
Как жалобно юродивый поёт!
Стоит октябрь, прозябший до небес.
Под низким небом не найти знакомых.
И нет в стране ни власти, ни закона,
И вся Россия, словно тёмный лес.

2.

Давай, мой друг, махнём в леса.
Там листопад теперь, там осень.
Там опустились небеса
На кроны ясеней и сосен.
Там грустно дождик моросит,
Там вороньё недвижно в стаях.
Как нынче тихо на Руси! –
Как будто дремлет Русь святая.
В деревнях песен не слыхать:
Тоска в домах, разор в хозяйствах.
Ну что от власти и безвластья
Земле российской дальше ждать?..
По городам ворчит народ –
Полуголодный, полунищий.
В его карманах ветер свищет,
А он «Шумел камыш» поёт.
Зато молчат по казино
Банкир с магнатом за рулеткой
И пьют с путанами вино,
И смачно трескают креветки.
О, Боже правый, правый Бог,
Зачем являешь ты богатых,
Зачем даёшь им власть и злато,
Не хлеб насущный, а пирог?..
…Россия, Русь – страна господ! –
Ты спишь давно и напряжённо,
Когда ж очнётся твой народ
И сбросит сон с себя тяжёлый?..
Когда возьмётся за топор,
Разрубит русский узел старый? –
Чтоб на Руси был царь – не барин,
А барин с деньгами – не вор!
Чтоб каждый жил легко и просто:
Хлеба растил и сталь варил,
И не о золоте, –
                         о звёздах
Мечтал… и с небом говорил.
…Придёт, я верю, этот день,
И озарит весна Россию!
Пока ж в ней осень – хмарь да темь
От воронья в небесной сини.
Уйти в леса… Забыть галдёж
На рынках, улицах…
                        в трамваях,
И обрести покой сквозь дождь
И волю призрачного рая.

1991-2009



БЕЗДОРОЖЬЕ

Бездорожье вокруг, бездорожье:
Хоть налево иди, хоть направо.
Слева –
            рай из свинца и безбожья,
Справа –
             пустошь, измена, отрава…
Ой ты, времечко смутно-крутое:
Перевёрнуто всё, перекручено,
Ничего не осталось святого,
Никого больше совесть не мучает.
Вот идёт в генеральской шинели
Тать куда-то по площади Красной,
Вот девчушка стоит на панели,
Продаёт своё тело за баксы.
Вот шумит в Государственной Думе
То ли избранник, то ль провокатор…
Русь теперь не оратай – оратор,
Дни проводит в реченьях и шуме.
Что с тобою, страна, что с тобою?
Где дорога твоя, где судьбина?..
Уж прости, что твержу тебе с болью:
– Ты становишься русским – чужбиной!..
Перерыли всё: рытвины, ямы.
Не пройти, не проехать округу,
Не дождаться сердечного друга.
В этом общем бедламе и гаме.
Бездорожье вокруг, бездорожье
На душе,
          на Руси,
                     во Вселенной…
Что мы ждём? –
То ль ветров перемены,
То ли звон погребальный, быть может?!

1997



МОЛИТВА

Дай мне терпение Твоё! –
В больнице лютой и на плахе,
Смиренье, чистое бельё,
И покаяние во страхе.
Прости меня за мрак души,
За долги тяжкие и страсти,
Меня от зла ты отреши
В часы вселенского ненастья.

Когда на Родине ни зги
Благослови на труд и слово,
Или как молния сожги
И воскреси для песен снова!..

1990

Виталий Волобуев, 2015, подготовка