ВИТАЛИЙ ВОЛОБУЕВ

КИНО
Рассказ

Наверное, многие помнят старый добрый сериал о милиции «Рождённая революцией». Когда-то давно, в 1976 году, нашу казарму на время отдали киностудии имени Довженко для съёмок седьмой серии этого фильма. Весь двор был завален декорациями, помещения забиты реквизитом — всяким старым тряпьём, мебелью, то и дело ходили туда-сюда «герои» фильма. А нас, молодых солдат, постоянно приглашали сниматься в массовых сценах. Этими впечатлениями и навеян предлагаемый рассказ.


...На экране идут люди. В телогрейках, старых пальто, немецких шинелях без погон, с разным оружием. Партизаны. Вот пошли подводы, на них раненые, пулемёты «Максим». Одна подвода, вторая, третья, камера поворачивается вслед за идущими за третьей подводой героями фильма, а я всё смотрю и смотрю туда, за кадр...

Желающих было много. А солдату всё интересно, да и служба идёт. Выдали одежду, мне досталась немецкая шинель без погон и будёновка с синей звездой, потом я узнал, что такие были на полевой форме. Расположились на берегу небольшой речки. Выдали оружие. У меня оказался «Максим». Я впервые видел этот пулемёт и страшно гордился своим оружием. Начали организовывать толпу. На трайлере привезли подводы и лошадей. На подводы усадили «раненых». Ко мне подошёл кто-то из съёмочной группы и сказал:

— Пулемёт на телегу!

Я сказал, что пулемёт мне выдан под расписку и отдать его не могу.

— Ну хорошо, — сказал он. — Надя, сделай из него раненого.

Надя забинтовала мне руку, голову, красной краской обозначила следы крови и я с пулемётом взгромоздился на телегу.

Поехали. Я стал осматриваться. Со мной на телеге ехали двое забинтованных мальчишек, парень с усами, и девушка, которую парень называл Викой. Вся толпа и подводы двинулись к лесу. Было шумно. Что-то кричали в мегафон, люди разговаривали, скрипели телеги. Я во все глаза смотрел туда, где на рельсах стояла камера. Мимо неё шли люди, ехали подводы — первая, вторая, третья. За третьей подводой шли актёры. Камера стала поворачиваться за ними. Наша подвода была четвёртой и я понял, что в кадр нам не попасть, поскольку камера от нас отвернулась. Но я упорно смотрел на неё, хотя это строго-настрого запретили, и надеялся, что и нас должно захватить, хотя бы сзади. Проехали ещё метров двести, остановились. Все пошли назад, на старое место. Перед вторым дублем разрешили отдохнуть и мы разлеглись на траве. Парень с усами вынул фляжку и, сделав глоток из неё, передал её Вике. Та тоже глотнула и протянула мне:

— Солдат? Глотни разок.

Мне хотелось пить и я с удовольствием хлебнул из фляжки. Но больше одного глотка сделать не мог от неожиданности. Это был коньяк! Вика рассмеялась:

— Ну, приложился! Чай не вода. Ещё четыре дубля.

И мы ещё четыре раза повторяли этот маршрут. Было жарко и после каждого дубля делали по глотку. И после каждого дубля Вика становилась веселее, а я шалел от её весёлости. Парень равнодушно смотрел на часы и на нас с Викой. Ребятишки не отводили глаз от лошади. Видно, они впервые катались на подводе, да ещё по-настоящему забинтованные. После пятого дубля, уставшие, мы пошли к месту сбора. Я тащил свой «Максим», рядом шла Вика, чуть позади парень с усами. Неожиданно Вика свернула в лес, крикнув оттуда:

— Я сейчас.

Мы остановились и присели.

Прошло минут десять, но Вики не было.

— Сходи, что она там? — сказал парень.
— А пулемёт? — забеспокоился я.
— Я посижу, иди.

Я продирался сквозь кусты, не понимая, куда подевалась Вика и как я могу её найти. Но парень попросил таким тоном, как будто это дело несложное.

Она лежала под деревом, закрыв глаза и заложив перебинтованные руки за голову.

— Нашёл? — не открывая глаз спросила она.
— Мы думали ты по делу.
— Солдат, у тебя девка дома есть?
— Да как сказать, — промямлил я.
— «Как сказать?» Так и сказать. — Она помолчала. — Значит, не дождалась. Вот мы какие, солдат. Да ты не стой надо мной, присядь.

Она открыла глаза.

— Там товарищ ждёт, — сказал я.
— Какой он тебе товарищ? Тамбовский волк ему товарищ. Солдат, ты любил когда-нибудь? По-настоящему, не по-пионерски?
— Ну что ты меня расспрашиваешь. Любил, не любил, — какая разница?
— Большая разница, солдат. Хочешь, я тебя заколдую?
— А ты умеешь? — решил я поддержать игру.
— Я старая колдунья, солдат. Мне триста лет. Смотри мне в глаза, — неожиданно твёрдо, даже жёстко сказала она.

Я глянул в её глаза и сердце моё сжалось. На меня действительно смотрела не Вика, а незнакомая женщина, непонятного возраста и происхождения. Лес неожиданно зашумел, как будто порыв ветра прилетел откуда-то прямо к этому месту, минуя остальное пространство. Мне стало страшно. Она положила забинтованные руки мне на плечи и, шепча что-то, приподнялась, не отводя глаз. Зрачки её были расширены и в них не было дна. Я смотрел в них, забыв обо всём и теряя ощущение времени. Когда я перестал чувствовать её руки, зрачки сузились, погасли, она снова легла и закрыла глаза. Лес притих. И мне почудилось, что я дома, в своём лесу, и совсем рядом моя деревня, мой дом, и если сейчас пойти вот так, прямо, то я выйду на свой огород.

— Пойдём отсюда, — попросил я, и голос мой дрогнул.

Она открыла глаза и сказала:

— Тс-с-с. Теперь нельзя говорить.
— Почему?— шепотом произнёс я, наклонившись к её уху.
— А вот слушай, — так же шепотом сказала она и притиснула мою руку к левой груди. — Слышишь?
— Что? — прошептал я и во рту у меня пересохло.
— Да иди же, дурачок, — она притянула меня к себе, а я, ничего не соображая, как сноп привалился к ней. Всё во мне дрожало.
— Ну что ты? — нетерпеливо спросила она.
— А что? — совсем растерялся я.
— Целуй! Или не умеешь?
— Умею, — соврал я и приложил плотно сжатые губы к краю рта.
— Кто ж так целуется? Да ты совсем мальчик, — она, похоже, начинала сердиться. — Ты что, женщину впервые видишь?

Я уткнулся носом в её грудь и молчал. Она сняла будёновку и гладила мою забинтованную голову, а я плакал, как мальчишка, не столько от неумения, сколько от внезапного страха, здесь, в глуши, откуда не слышно было ни шума города, ни массовки, ничего.

— Эх, солдат, солдат, — совратила бы я тебя, да место больно неподходящее, — с сожалением сказала Вика.
— А тебе правда триста лет? — успокоившись, спросил я.
— Дурачок ты, солдат, — мужика я уже сто лет не знала, а так хочется, — она привстала и потянулась.

Что-то в этот момент случилось со мной. Она потянулась и я узнал прежнюю Вику. Нежность прихлынула к сердцу, я сбросил свою шинель, обхватил Вику в этом потягивании и стал целовать шею, полуоткрытую грудь. Рука лихорадочно расстегивала пуговицы платья тридцатых годов. Добравшись до лифчика, вполне современного, я сдвинул его вверх и, уткнувшись носом в ямку между грудей, прижал их к щекам. Она своими забинтованными руками обхватила мою забинтованную голову и в это время с неба раздался голос:

— Живописная группа!

Я оцепенел.

— А ты шалун, воин, даже про «Максим» забыл. Ну ладно, забавляйтесь, а я пойду.

Вика прикрылась мной и как только он ушёл, расхохоталась. Я сидел, ошалевший, мотал головой и смотрел вслед парню. Вика застегнулась, кинула мне шинель.

— Кина не будет, солдат, — сказала Вика. — Бери шинель, пошли домой.

Мы вышли на дорогу. Прямо посреди неё стоял мой «Максим», повёрнутый в нашу сторону, а парень уже далеко шагал к месту сбора.

— А что ты шептала? — спросил я, уже подходя к шумной толпе сдающих оружие.

— Я тебе хорошую девку наколдовала. Только не проворонь её. А меня ты всю жизнь будешь помнить. А забудешь — не будет тебе счастья.

И она снова посмотрела мне в глаза. И снова озноб прошёл по мне до самых пяток.

— Иди, солдат, сдавай своё оружие, раз не использовал,— подмигнула она и стала развязывать бинты.

Я сдал свой «Максим», вернулся, но её уже не было. Бинты валялись на земле. Я поднял один из них, снял свой с головы, связал их узлом и повесил на дерево.


...На экране вовсю шла война, свистели пули, ухали взрывы, а я всё смотрел туда, за кадр, где ехала наша четвертая подвода.

1988



Виталий Волобуев, 2015, подготовка и публикация