ИГОРЬ ЧЕРНУХИН

АВТОБИОГРАФИЯ
Для справочника «Писатели Белогорья» (2004)

Я родился 8 февраля 1930 года в поселке Томаровка Белгородской области. Мать рассказывала, что метели в тот месяц были настолько сильными, что лошадь, которая везла нас из роддома домой, сбилась с дороги, пошла в другую сторону и чуть не сорвалась в глубокий овраг. «Ты родился в рубашке, сынок, у тебя хороший Ангел-хранитель», — шутила мать. Год моего рождения был годом «великого перелома» на селе. Отец мой, партийный работник, был в самой гуще скорее политической, чем хозяйственной перестройки деревни. День-ночь он пропадал на работе: заседал, митинговал, раскулачивал... Может, в отместку за это кто-то однажды ночью стрелял в наши окна. Пуля, пробив стекло, врезалась в стенку неподалеку от моей детской кроватки. Отец потом не раз шутил, вторя матери: «Ты родился в рубашке, сынок». В Томаровке после детского садика я пошёл в школу. До сих пор помню свою первую учительницу, большую деревянную парту, тетрадки с портретом Пушкина и девочку Леру, которая сидела со мною рядом. А ещё помню запах горячего солнца и пролитых мной фиолетовых чернил на Лерино белое платье.

В начале 1940 года, после присоединения Западной Белоруссии к СССР, мы переехали в районный центр Любча Барановической области, куда отца направили на советскую работу. Однако жить долго в Любче нам не довелось: 22 июня 1941 года мы с матерью стали беженцами. День и ночь по пыльным просёлочным дорогам мы шли на восток. Трижды попадали под жестокие бомбёжки немецких самолётов. Последний раз — на окраине небольшого села. Там, когда из-за леса внезапно появились самолёты, мать схватила меня за руку и потащила в приусадебную рожь. Я уткнулся лицом в землю и тут же почувствовал, как мать прикрыла меня своим телом. Она не думала о себе, она спасала прежде всего меня. Мама, мама... Я тогда, маленький глупыш, и не понял этого. А осколки от бомб действительно падали и дымились рядом. Потом, за Могилёвом, был товарняк, открытые платформы, теснота, страх, ругань, монотонный стук колёс, ночные сквозняки, полустанки, станции. Тула, Сызрань, Челябинск, Катав-Ивановск...

Тревожная зима 1941 года. Глухое уральское село Тюлик, куда направили учительствовать маму. Вокруг села таёжные леса и угрюмые горы. В ту, первую военную зиму, зиму больших снегов и морозов я написал свои первые стихи, написал неожиданно, наверное, от повзросления и какой-то внутренней потребности, а ещё под впечатлением прочитанных в школе пушкинских: «Мороз и солнце — день чудесный»... Мои стихи тоже были о русской зиме. Я прочитал их матери, и та посоветовала отослать их на фронт отцу, что я и сделал. Примерно через месяц я получил письмо, в котором отец похвалил мои стихи и просил меня прислать новые. Это окрылило меня. Я стал жить стихами и ожиданием писем с фронта. Так началась моя дружба с изящным магическим Словом.

Весной 1944 года мать, отец (который к этому времени, тяжело израненный, пришёл с фронта) и я, намаявшись в грязных теплушках, забитых до отказа, такими же, как и мы, эвакуированными, вернулись, наконец, на Белгородчину. По пути к Белгороду на разбитой войной маленькой станции Прохоровка наш поезд простоял всего лишь один миг, но я успел увидеть огромное поле, на котором до самого горизонта стояли мёртвые танки с крестами и звёздами. Моё детское воображение было в буквальном смысле потрясено.

Томаровка встретила нас солнцем, теплом и весёлым людским разноголосьем: на огородах сажали картошку. В синей дымке, исторгая апрельский пар, земля дышала миром и счастьем.

На родной земле моё прежнее увлечение, тяга к поэзии усилились, особенно после того как мой двоюродный брат подарил мне маленькую книжонку со стихами Сергея Есенина. Я был потрясён. Есенин на многие годы стал для меня настоящим кумиром и самым любимым поэтом.

Огромное воздействие, влияние на моё увлечение поэзией и вообще на всю мою дальнейшую литературную судьбу оказал мой школьный учитель литературы Иван Яковлевич Олейников. Человек непростой судьбы, фронтовик, отстоявший блокадный Ленинград, педагог по призванию, он был для меня, как и для многих других учащихся, истинным идеалом, непререкаемым авторитетом. Как он любил поэзию, как страстно горели его глаза, когда он читал или слушал стихи! Думаю, что к поэзии Иван Яковлевич «подвинул» не только меня, но и свою дочь Татьяну Олейникову, замечательную русскую поэтессу.

После окончания в 1948 году средней школы в Томаровке я поступил в Харьковский юридический институт. Учился легко и хорошо, но в 1950 году был неожиданно арестован органами бывшего МГБ и осуждён по политическим мотивам. Обвинение было надуманным, нелепым и чудовищным. Пять с половиной лет я пробыл в джезказганских спецлагерях. Работал в каменных карьерах, на стройках, в сельском хозяйстве. Было тяжело не столько физически, сколько морально. Весной 1956 года я был неожиданно (как и арестован) освобождён «за необоснованностью осуждения» и полностью реабилитирован. Я вернулся в Белгород и стал работать на стройках города.

Первые мои стихи были опубликованы осенью 1957 года в «Белгородской правде», а в 1960 году в Белгородском областном издательстве вышла моя первая книжка стихов «Лицом к свету». В том же году я поступил в Литературный институт им. Горького. Пора учебы в Литературном институте для меня, пожалуй (после детства), была самой радостной и счастливой в моей жизни. Институт давал возможность не только глубже познать литературный мир всех времён и народов, но и радость общения с талантливыми современниками. Я учился в творческих мастерских В. Тушновой, С. Бабенышевой, А. Коваленкова, хотя слово «учился» в данном контексте, конечно же, слово условное, потому что учиться поэзии нельзя. Убежден, что настоящие стихи приходят свыше, сами по себе, независимо от нас. Кто мог в институте научить писать стихи, скажем, Н. Рубцова, П. Мелёхина, А. Передреева?..

После окончания института я трудился на разных работах: в газетах, в писательской организации, в культуре. Но, пожалуй, самым интересным делом для меня в эти годы была литературная студия «Современник», которой я руководил пятнадцать лет (1975-1990). Из «Современника» вышло немало по-настоящему одарённых, талантливых литераторов. С личной жизнью и личным творчеством в эти годы было по-разному. Писал то много, то мало. То радовался жизни, то впадал в депрессию. В Москве, Воронеже, Харькове, Белгороде в разное время опубликовано 13 моих книг.

За свои 70 лет я многое видел, много слышал, многое познал. Я познал великую, неизбывную к себе любовь моих родителей, пылкую, страстную любовь женщин. Я видел лицо смерти, мерзкое, уродливое (тонул, попадал в тяжелые автокатастрофы, падал с большой высоты). Я слушал «живьём» у себя в доме всемирно известного, покорившего в свое время пением своим Париж, знаменитого Вадима Козина... Я видел и слушал М. Шолохова, А. Твардовского, М. Светлова, К. Симонова, близко общался с Е. Носовым, Е. Исаевым, Н. Рубцовым. Мне всегда везло. Видно и вправду (как тут не вспомнить родителей!) я родился в рубашке. Но доволен ли я своей личной литературной судьбой, и вообще счастлив ли я? Если честно — не совсем. Потому что, по моему глубокому убеждению, я реализовал себя далеко не полностью. Мне дано было свыше, как мне кажется, большее. Это «большее», что навсегда улетело в чёрную дыру времени, на моей совести, и за него рано или поздно мне предстоит ответить. Но это уже не здесь, не на земле...

Игорь ЧЕРНУХИН
1 февраля 2001 года

Источник: Писатели Белогорья. Библиографический справочник. Белгород, Крестьянское дело, 2004, стр. 210

Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2016