КАТЕРИНА КРАЙ

Родилась в 1996 году. Живёт в Белгороде. Пишет стихи русским языком.


ПРОСТО ОДНАЖДЫ СТАЛО НЕ БОЛЬНО

*  *  *

вечер холодом пропитался,
музе я отвратителен,
всю истину сдал страху, всё видимое:

я пыль с пеплом, меня тряпочкой смахивают —
оскалом щелятся границы кафеля,

где одиночеством пахнёт
крышка от пива,
красненькая, красивая.

в перспективе — достойна аплодисментов
за верность градусам и процентам.

а перед смертью ни весточки, ни указателя
и валяемся мы бессознательные.



*  *  *

да на то же перо щекой,
да в руку перо,
так миг превращается в день —
не ходи с тоской на чужой порог,
не спи в ногах у чужих людей.
будь сильнее, сумей устоять —
в объятьях того, кто уйдёт через час
навсегда:
в чернилах не дай тобой спать
на губах, не дай стать стаканом без дна.

пожертвуй пол неба взаймы —
до холодной зимы.



*  *  *

я спотыкался и скатывался по лестнице вниз,
я стоял на карнизах,
посиневшими пальцами не упуская из виду
вязаный свитер и походный нож,
пока ложь во мне клевером не зацвела
и кардиналы такси не увезли тебя,
а меня вызвали те, что с ксивами и спросили:
знаю ли я в чём нарушение?
я ответил, что курил в общественном помещении,
то есть в твоей душе.
у них сложилось впечатление, что я не человек,
а пакет с пустыми бутылками.
и хоть звени криком, но надо выкинуть.
и единственное,
есть возможность постоять до утра.
я рад этому был, я сломал последнюю сигарету,
отдал им кастет и кассету со свадьбы,
которой не было.
как и меня.
я отдал им кассету со свадьбы, которой не было!
как и меня!
как и не было твоих красных губ на моей пояснице,
как и не было просящих подания старцев у церквей.
после выхода я остриг себе сердце и ресницы,
сжёг себе ногти, завёл новых друзей и сменил работу.
но в каждом подъезде я вспоминал,
как ты слизываешь с меня пот.



*  *  *

когда от них оставались только затылки,
раскалившиеся от взглядов брошенного народа,
они прикрывались картинками
как крышей, рекламируя порошки и свободу.
кто же в рабстве у собственных слуг?
когда вокруг политики, продавцы, проститутки
запуганно друг другу платят и лгут,
что круто, что хорошо
что я еду домой на маршрутке и смотрю на закат
сквозь старушку, что восемь часов назад
не знала: стоит ли вообще вставать с кровати,
когда во власти пропотевшие солью дяди
с золотыми пивными животиками,
а у нищих варикоз, помидоры, антибиотики,
и хочется вскрыть этот мир отверткой.

вспоминаю, что с бардами пили водку,
с поэтами купались в воде с мелом
и живу дальше,
и смелею,
и верю.



*  *  *

просто однажды стало не больно,
как у миллионов стерильных личностей.
словно изнутри меня вычистили,
и не врачи, а вполне обычные люди.
я знаю, что про меня завтра забудут.
меня дрессируют
в алкоголь, апатию, пепел, грубость,
с порошком меня трут,
во мне развивается глупость.

просто найди меня, если ты существуешь
в стенах этого грязного города.
все устали оставаться чужими,
мы вечно одиноки и молоды —
дети в рамках спайса и голода,
мы сломались,
мы уже не работаем.
дай мне слово, что ты не окажешься
очередным ботом,
беспозвоночной рвотой
в этой несуществующей реальности.
дай мне согреться в тебе,
дай мне в тебе отоспаться!



*  *  *

И я эдакий вон –
изуродованный
папиросами,
бланками на выборы очередного
никчемного депутата,
неправильным соотношением
расходов к прибыли
и анекдотами об украинцах
(якобы)
эмигрантах –
выношу мусор на улицу
в минус семнадцать
и кидаю не съеденный хлеб
в ворона.

— Следи внимательнее.
Это всё декорации.
Бутафория. И всем поровну.



*  *  *

покрывала — кварталы многоэтажек,
скажем так: никто не нужен, и даже
не стыдно быть пойманным в краже.
если окажется что-нибудь важным —
укажи себе на очевидный ажиотаж
в мещанском антураже.
не обращай внимания на продажи
и старших,
верь в царя,
кушай кашу.



*  *  *

открутила крышу.
из новой в новое
принимай себя как можно естественней.
их никто не услышит.
их держат закованными.
и ты с ними.
и все мы бедствия!

запылилось шёпотом шуток
самое страшное место
я сама пошла.
я устроила шоу.
мне было так интересно
что там, в психушках,
на государственных средствах?

и вот мои последствия:
для начала больных раздевают
от тканей
до документов,
затем
в общую клетку.
в моем случае с девками.
превращаешься в поломойку за сигарету.
спишь целыми сутками под таблетками.

где лечение? где врачи? где мои предки?

от мала до велика все криками:
— мама, забери меня!
забери, умоляю, домой!

для меня теперь ваш мир называется «волей».

почему же страждущих запороли?
почему санитарная знать
уколами по десятку лет
привязывает таких человеков
к дверям и кроватям
вверх руками?
вы знали?

недоврачеватели и голые души —
я смотрела на них и слушала.

строй по десять и в душ по вторникам,
еда из железных мисок, вода в рукомойнике.
категорически запрещается смотреть в окна.
рукам — смирение. глазам — иконы.

кто мы?
циклодол.
никто мы.

я пыталась разбудить обречённых!
помогите им,
президенты!
учёные!
кто же улицей счёл
квадраты бетона под небом?
и прежде овощевания тебя и времени
не сбежать.

жадно так
на языке крутятся
слова друзей психов.
бывает.
их вот:

розовые очки разбивают
стёклами внутрь.
снова утро.
покурим,
дуры?



*  *  *

Некоторым очень идет печаль.
Их для этого разлучат.

Нарисуй на мне несколько огнестрельных выстрелов,
Прямо под жабрами.
Завтра я себя выстираю, для тебя себя выстелю,
Но нас закидают. И не камнями, а ядрами.
За сгоревший мост, пару моих сигарет,
Чёрное небо над головой, и твои ресницы...
Чужие губы разделяют нас на десятки лет.
Я навечно останусь трезв. Мне без тебя не спит(ь)ся.
Слышишь, я не буду спать! Ни секунды один!
Ни улыбки! Каждый мой шаг — памятник нам.
Храни меня рядом с собой, среди скал или льдин.
Я отдам тебе жизнь. Найду тебя, и отдам.
Вдребезги разобьют нас, если вдруг разлучат.
Я отчаянный! Ты единственный мой причал!
Я кричал, чтобы спала ты у моего плеча...
Ты бросаешь мне (голодному) кость. Ничья.
Нас осудят, оклеветают, и конечно же осмеют!
Разорвут, и поставят тебя за витрину.
Если я останусь один, если я без тебя останусь тут —
Выжги на мне свою картину.
Нарисуй на мне пальцами, поцелуй нарисуй!
Догоню тебя по свежим отпечаткам.
Жди и босая танцуй.
Найду. Узнаю по пяткам.



*  *  *

все заприродное освещение отпадает,
три на пять заполняется бликом салюта,
я на тонущем судне, все спасают валюту,
не считая вкусов, судьб, стерв и минут.
я лютик в стае взрослых незнаек,
ростовщиков, матерей и плутов.
завтра меня затопчут или перетрут
в человека примерного.



*  *  *

я ищу его в заброшенных лавках,
в канавах, где неловко фальшивить.
он прячется по углам и делает ставки,
смогу ли я выиграть.
не даёт другого выбора,
выровнял, точно хрупкую самокрутку.
так жутко. он держит меня за рассудок
круглыми сутками.
в нём ничего нужного, путного.
по-утру он как мусор, заложник мая
в подвале, на дальней, где кричат стаи
грачей и чаек,
что печаль в его характере — не случайность.
он наливает чай и чертит стартовую.
он зовёт меня в ад. я участвую.



*  *  *

сигарет на троих и разрешите себя изучать,
моя ласковая продавщица.
мне снится —
как я, синий, смотрю на закат
в ваши глазницы.
проносится толпа суетливых лиц,
горизонт безгранично раздет.
потрясающий красный свет,
не помолиться — грех.
а вы такая вредная,
как человек для вселенной,
без каких либо оправданий,
непредсказуемо,
сдавливаете все правила.
крадёте меня в табор к цыганам,
а я, скованный странностью,
по балконам
следую к вам каяться.

иду ва-банк —
мне сигарет на троих и марку.



*  *  *

Мы ведёмся на жизнь как подростки,
в аптечке фальшь, в блокноте сноски
(беру ответственность за борщи и кошку,
бери сапоги и топчи горизонт в плоскость).
Пируют во время чумы мелкие сошки,
но господь чертит себе дорожку —
и утопия превращается в повиновение,
трип на реальность трезвых гениев.
Дай побыть в одиночестве, спрятаться
от слияния тебя с проблемами.
Страдалица хвалится вечными драмами,
родные срастаются вопреки времени,
стеклянными взглядами, венами,
пробитым сердцем в начале пути.
Позабыться, одеться бы
и уйти
из схемы «любви».



*  *  *

я проснулся,
когда осмелился подкурить карандаш.
прошил глаза крестиком, прокашлялся,
смыл сажу и
вкусил скупые остатки обеда.
и стало так, по-крестьянски, грустно
очарованному буйствовать от бреда:
лизнуть сердце жены соседа.
я достал водки русской,
включил петросяна —
и плакал пол ночи, пьяный.
а она сидела на табуретке, красилась,
стряхивала в баночку моё счастье.
вот и маюсь, отчаянный,
если вкрадчивее:
я слишком убог —
целователь ног
солнца,
что надо мной смеётся.


Публикуется по авторской рукописи (в сокращении)




Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2016