ГАЛИНА СТРУЧАЛИНА

ПЕРЕМЕННЫЕ И ПОСТОЯННЫЕ

«Нет, нет… Понравилось, но…я… не могу работать учителем. Нет, не то что детей не люблю. Эммм, подожди, выхожу из автобуса… Да… Просто люди, имеющие дело со знаниями, делятся на два типа: трансформаторы и накопители. Я — трансформатор, я не могу воспроизводить одинаково. Мне нужно обдумывать, изменять, связывать это с чем-то ещё, проводить параллели, аналогии… Я могу ошибаться при этом! А школа, она не терпит такого. Ей нужны накопители, безошибочные хранители и передатчики знаний… Как ячейки в камере хранения. Автоматизированные. Гарантирующие порцию. Фу-у, тут такая лестница, крутой подъем, чуть каблук не свернула… Порцию, понимаешь? Проверенного качества и стандартного — твою дивизию! — количества! Для потребителя образовательных услуг.? Ага, так это называется — потребитель. И не важно, понимаешь, кто лезет в тебя за этим знанием. Хотя обычно никто и не лезет-то…Так что я отказалась. Да. Мам, я не придумываю!.. Да при чём здесь философия, я просто нервы не хочу трепать. Здесь тоже треплют… Ага… Но там — больше. Всё, всё, пока, я уже на работу дошла…Целую. Пока-пока…»

Алла Дмитриевна, учительница по русскому, заболела. Сначала её заменяла Марина Геннадьевна, русичка с параллели, по прозвищу Труба. Марина-Труба очень громко говорила, уши закладывало, если она вдруг подходила к парте и рядом с тобой начинала объяснять. Она любила объяснять то у одной парты, то у другой, наверное, ей казалось, что так удобнее следить за классом, держать всех в тонусе. Объясняя, она расхаживала по проходам между парт, разглядывала, у кого какой телефон, могла взять и стукнуть по пальцам, если ты при ней лезешь в Интернет. Но Марина Геннадьевна была сильно загружена и, когда выяснилось, что Алла Дмитриевна заболела надолго, пришлось решать вопрос по-другому и брать учителя со стороны.

— Авакумова!
— Здесь.
— Аверченко!
— Я…
— Писателю Аверченко, случаем, не родственник?
— Нет. А хто такой?
— Рассказы писал, фельетоны. Сатирическое. Как мы бы сказали — приколист.  Почитайте, это коротко и занятно. Подходит для телефонов. Но я надеюсь, загружать будете на перемене.

Наталья Валентиновна, молодая заменяющая учительница вызвала оживление и интерес. Она вела себя дружелюбно, но не заискивала и не кокетничала, поэтому у одной половины класса сразу возникло к ней доверие, а у другой — непреодолимое желание найти болевую точку, слабинку, место, по которому можно было бы ударить.

Наталья Валентиновна говорила обычным голосом, без повышения интонаций, что очень отличалось от манер Марины Геннадьевны, и Колесников, который в классе считался ковёрным, сразу решил ударить по этому. ?Он просто негромко болтал со своим соседом, Серым, и их басовитые голоса после звонка создавали в классе пчелиный гул.  

Новая учительница подошла к ним.
— Молодые люди, урок начался.

Серый опасливо глянул на неё, но Колесников был готов к этому, ждал подачи.

— И что? — сказал он, неторопливо поворачиваясь к училке и насмешливо улыбаясь ей.
— Ваш разговор перестаёт быть личным. Вы вынуждаете нас либо слушать, либо мешать вам. Это называется публичностью и, как ни странно, может доставить именно вам массу неудобств.?
— Например?
— Например, всё, что вы говорите друг другу, может теперь использоваться против вас.

В классе зазвучал смех. Новая учительница знала, как говорить с людьми, подобными Колесникову.

— Вы, чё, коп? — спросил тот, менее вызывающе, и Наталья Валентиновна  поняла, что уже можно свернуть беседу:
— Думайте, как угодно. Сегодня я ваш учитель по русскому языку. Будьте немного собраннее.

Она вернулась к учительскому столу.

Стас смотрел на неё и думал, что она красивая. Наталья Валентиновна одевалась и красилась не так, как другие учительницы. Как это объяснить? Стильная? Нет, наверное, нет. Так бывает красива красота, когда она не знает, что она — красота, не знает, что есть такое слово — «красота». Хотя, в строгом смысле, Наталью Валентиновну нельзя было назвать красавицей: ни длинных ног, ни модельной внешности, ни глянцевого лоска, слепящего глаза, не было в ней совершенно. Классуха, хоть и выглядела лет на пять-семь старше, была гораздо эффектнее, ярче, привлекательнее. Но в новой учительнице было что-то неуловимо свободное и непринуждённое, что-то оттуда, из другого, взрослого, мира, где между людьми существуют какие-то другие, неведомые подросткам отношения. Для Стаса она была загадкой, инопланетянкой. Вроде и облик человеческий, но чётко понимаешь — пришелец, не свой.

— Алымов!
Тишина, шушуканье.
— Болеет?
Ответом был сдавленный смех и какие-то обрывки фраз.

Новая учительница посмотрела туда, где были свободные места.

Алымов, видимо, сидел где-то позади всех.

— Если судить по журналу, он давненько не был на уроках. Если судить по вашей реакции — он вполне здоров. Так почему не ходит?

Вопрос вызвал новую порцию смешков и недоумение. Как объяснить, почему Сотона прогуливает?

— Вы нашу классную, Ольгу Николаевну, спросите. Она объяснит лучше.
— Хорошо, спрошу. А вы, если кто с ним общается, передайте, что пора бы немного поучиться. Четверть кончается, что-то нужно же делать… Боев?
— Здесь…

Сотона появился в их школе классе в шестом. И тогда был худым и невысоким — и с той поры менялся медленно. Говорили, он пошёл в школу с шести, значит, был минимум на год младше большинства ребят.

Он появился: невыразительный, настороженный, волосы не то тёмно-русые, не то грязно серые, такого цвета бывает шерсть у бродячих кошек. Нестрашный. Можно сказать, никакой. Но так продолжалось лишь два урока — до той перемены, на которой пацаны решили его проверить. Проверить, это значит завести под лестницу, типа на секретный разговор.

Стас не ходил с ними: ему доску надо было вытереть к следующему уроку. Потому, что дежурный. И вообще ответственный. Серьёзный. Обстоятельный. С ним даже некоторые восьмиклассники за руку здороваются….

Потому, что он никогда не ходил с ними под лестницу. И ни за что не пойдёт.

Когда Стас вышел из класса, чтобы прополоскать белую, тугую от впитавшегося мела тряпку, под лестницу бежали все, кто был рядом, даже из классов выскакивали. Драка! Драка!

Сотона уже не дрался, он стоял, держась за стену. Один. К нему старшеклассники-дежурные боялись подойти. Он был словно маленький бог войны: древний, грозный, вырвавшийся из какого-то неосторожно взятого боевого топора, меча или палицы. В нём не было ничего детского, но была абсолютно взрослая неукротимая ярость, которая глубокой болезненной гримасой перекашивала его рот.  
С этой яростью, бешеным наскоком, не боясь численного превосходства, не задумываясь о боли, даже словно стремясь к ней, он и выиграл свою первую битву.

И с тех пор не проиграл ни одной. То есть, даже если его побивали, он всегда поднимался и вставал в свою боевую стойку — и так продолжалось до конца, до тех пор, пока или учителя не растаскивали, или его противники, выдохшись, не уходили. Место боя было для него свято. Оттуда можно было уйти лишь со щитом или на щите, как говорили древние спартанцы. Так что правильнее было бы сказать, что морально он не проиграл ни одного сражения.  

Сотона в драке был непредсказуем, он бил без тормозов, как казалось, без раздумья, по наитию — но не куда попало, а в самую уязвимую точку, которую у каждого определял быстро и практически безошибочно. Он нигде не учился, не ходил в секции. Но всё время дрался. Оно само так выходило, так повелось с первого дня в новой школе.

С того момента, с драки под лестницей он получил своё боевое имя, как получает имя воин в племени, как получает имя оружие, напившись крови. Он стал Сотоной. Сначала через «а»? — а вечером, в соцсетях, через «о». «Аццким». Безжалостным. Демоном.

Как падшего ангела, Сотону подвергли суровому осуждению и навсегда изгнали — на галёрку, и он сидел там, плотно сжав зубы, отгородившись глухим молчанием и злобой. Стас заметил на его серых волосах кровь.?
А Классуха не заметила. Она стояла над новеньким: высокая, ширококостная, в шёлковой белой с чёрным галстучком блузке, — смотрела сверху, со своих каблуков на его склонённую голову, ругала и… не замечала тех окровавленных волос.

Зато потери среди своих подопечных она оценила сразу. Новенький ей создал проблему на несколько лет вперёд. Как минимум, года на четыре.
Двоих пацанов Сотона побил так, что они пошли сначала к медичке, а потом домой. Остальные отделались синяками. Потому что Сотона и не отбивался-то на самом деле: он валил их на пол, всех — ногами или руками; у него не было и в мыслях обороняться, надо было победить, полностью разгромить врага. И, как потом поняли все, не было в драке того, что бы могло остановить Сотону, когда в нём пробуждалась эта звериная сила, его одержимость.

Сила уходила только тогда, когда все, кто стоял вокруг Сотоны, были повержены или спасались бегством. И если бы ради победы Сотоне надо было бы поджечь себя и превратиться в огненный факел, Стас был уверен, — Сотона совершил бы и такое безрассудство.

Сотону все звали Сотоной, но опасливо, за глаза. Если ему случалось подраться с кем-то из старшеклассников, то тогда звали?с гордостью: знай, мол, наших!

Учителя же словно боялись произнести его имя, лишний раз заговорить с ним. Должно быть, боялись набраться скверны. Обращались к нему только по фамилии — Алымов, да и то не часто. Чтобы пару раз вызвать к доске и убедиться, что можно поставить очередную тройку. Одна Классуха звала по имени, фамильярничала. Сотона, как дикий зверь, равнодушно и безучастно относился к этой попытке одомашнивания, но если надо было парты перетащить или ещё какую физическую работу выполнить, просто делал свою часть и молча уходил, так и не удостаивая ни словом, ни взглядом, и никаких эмоций не проявляя.

То ли Сотоне кто-то передал, то ли Классуха поучаствовала, то ли так совпало, что сам вдруг решил наведаться в школу, но он появился на следующий день и стал ходить на уроки. Учителя, пользуясь возможностью, понаставили ему троек, чтобы закрыть четверть заранее — вдруг опять пропадёт. В воспитательном и образовательном деле на него все рукой махнули и даже приспособились. У него был своеобразный режим свободного посещения. Сотона же в обмен на эту свободу не дрался в школе. При своей репутации хулигана, в отличие от того же Колесникова, он не любил привлекать к себе внимание: Стас не слышал, чтобы Сотона выбивал из младшеклассников деньги, запугивал пацанов или первый затеял драку. Но достаточно было ему появиться в коридоре, и там образовывался ещё один коридор — чтобы обходить его стороной.  

На русском Наталья Валентиновна, которой уже наговорили про Сотону в учительской, дала ему карточку с заданием и велела сделать, а Стаса вызвала делать разбор у доски.

Стас у Аллы Дмитриевны учился средне, но, в основном, на четвёрки, грубых ошибок не делал, а вот правила не любил заучивать, вечно путался в мелочах, в исключениях. Когда чувствовал, что путается, от волнения и от того, что учитель его тормошит, думал медленно и ещё больше тушевался.

Поэтому, когда Наталья Валентиновна вызвала его, Стас вдруг почувствовал, что лицо его заливает горячий румянец. Ему было страшно опозориться перед ней. Вдруг она спросит какое-нибудь определение из учебника? Даже рука подрагивала, подчёркивая члены предложения, которое нужно было разобрать по составу. Но обошлось, не спросила, и предложение вышло не трудным. Когда шёл на место, в голове было прозрачно и небесно-легко.

Сотону Наталья Валентиновна проверила тут же на уроке, пока класс работал над упражнением. Она подсела к нему за парту. Это было необычно. Учителя в их школе редко равнялись в росте с учениками. А когда ученики вымахивают в высоких одиннадцатиклассников, пожалуй, особенно тогда, учителя норовят подойти к склонённому над тетрадью школьнику или школьнице и сверху, сверху указывать. Чтоб не забывали, кто здесь за главного. Они и в классе всё время на ногах — быть выше: каждую минуту неосознанно вдалбливать незыблемое право взрослого на авторитет. Только на выпускных смотрят снизу вверх, плачут, умиляются.

Наталья Валентиновна, наверное, не умилялась бы, она во всём — чуть-чуть по-другому, по-своему. И эта её бело-голубая кофточка… Она — как цветы, майские белые ирисы под голубым небом. Цветам не дано умиляться, они просто цветут.

Стас пожалел, что сидит не один, хоть какой-то шанс был бы. Катя Ильинская, его соседка, презрительно скорчила рожицу: подсев к троечнику и бандиту, учительница её разочаровала.

—Здесь неправильно, — кое-что из того, что вполголоса говорила учительница, Стас слышал, но большую часть — нет. — Ты здесь просто так писал или обдумывал ответ?..

После урока Ильинская подошла к столу Натальи Валентиновны и, теребя фестончик на своей сумке, спросила, довольно громко: «Наталья Валентиновна, а вы замужем?»

«Дура Ильинская», — подумал Стас.

У Натальи Валентиновны на пальце кольца нет. Он ещё на прошлом уроке заметил. Просто так заметил, на руки её смотрел и заметил, что кольца нет. И почему-то почувствовал облегчение.

И тут его обожгло: Ильинская тоже заметила, что учительница не замужем. Это она нарочно сейчас, чтобы унизить… так… так… подло.  Ранить. Заставить оправдываться. Женская месть.

— А ты, Катя, встречаешься с кем-нибудь? У тебя есть мальчик? — приветливо и спокойно спросила Наталья Валентиновна.

Ильинская смутилась и не ответила. Наталья Валентиновна мягко заговорила, собирая вещи со стола:

— Это хорошее чувство, когда кто-то задаёт тебе очень личный вопрос, а ты не хочешь отвечать. Чтобы оградить себя и близких людей от обсуждений и сплетен. Чтобы не показаться грубой, молчишь, пропускаешь бестактный вопрос, хотя могла бы сказать: «Не ваше дело». Ты сейчас это чувство испытала. И я его испытываю. Прежде чем спрашивать, задумывайтесь, тот ли ответ вы услышите, какой подразумевался? Что в итоге останется между вами и тем человеком, которого вы спросили? Не захочет ли он сделать вам больно в отместку? Впрочем, моё семейное положение не является тайной: в моём паспорте нет штампа, я не замужем, у меня нет детей. А остальное вас не касается. Всего доброго, готовьтесь к диктанту на следующем уроке.

И ушла.

— Ну, всё, Ильинская, ты попала. Она ж ясно сказала: «готовьтесь»! — хохотнул Колесников.
— Заткнись, урод, — раздражённо оборвала Катька.
— Кстати, с кем ты встречаешься, а? Училка про себя всё рассказала, а вот твоего ответа я не расслышал…
— Точно не с тобой! Козёл ещё! — крикнула Ильинская и выбежала с сумкой из класса.

Случайно или нет, но оценки за диктант были довольно суровые. Пятёрки получили только двое из класса, а вот троек было внушительное количество. Ильинская рыдала над своей тройкой. Она и над четвёркой бы рыдала, а тут такое!

Колесников, не ожидавший двойки, ходил чёрной тучей. «Сейчас пойдёт на мелких отрываться», — догадался Стас, хорошо изучивший повадки одноклассника. Сам он получил четвёрку и считал это большой удачей. Хотя он действительно очень старательно учил, при Алле Дмитриевне так не учил, как при Наталье Валентиновне.

Наталья Валентиновна не выглядела торжествующей. Она сказала, что надо оценки исправлять, что придётся заниматься дополнительно после уроков. Кому надо — она останется и потренирует на дополнительных.

— Не пойду я на её дополнительные! Да я лучше по тысяче за урок репетитору отдам! — всхлипывала Ильинская.

Сотоне Наталья Валентиновна тоже поставила двойку. Не тройку, как обычно ему ставила Алла. Но на Сотону особого внимания не обратили. Поставила и поставила. Он всё равно не ходит, ему плевать, а его чеканутой мамаше, которая приходит на собрание раз в год, сидит в уголке, сдаёт деньги и молча исчезает, все эти оценки за диктанты и контрольные вообще пофигу. Лишь бы аттестат какой-нибудь дали. Ольга Николаевна ждала девятого класса, чтоб Сотона ушёл. Все понимали, что он не останется и все, включая его самого, ждали этого.

Стас пошёл к Наталье Валентиновне на дополнительный — просто чтобы повидаться. Там было человек семь-восемь. Ильинская не пришла, Колесников тоже. Пришёл его друг, Серый, Серёжка Гарев, — он у Колесникова что ординарец, — на диктанте тройбан получил. Сотона пришёл: двойку на тройку исправлять.  

Наталья Валентиновна его отправила к доске, попросила несколько слов из диктанта написать. Пока он писал, учительница села туда, на заднюю парту, где он сложил свои вещи. Когда Сотона закончил и хотел занять своё место, Наталья Валентиновна, сидя на его стуле, весело объявила: ты, мол, больше всех проштрафился, за это будешь у доски работать, а я на твоём месте посижу, мне здесь нравится, отсюда обзор хороший.

Все замерли. Наталья Валентиновна дразнила тигра. Когда что-то ему не нравилось, когда учителя требовали от него большего, чем кое-как решённый пример или с грехом пополам выполненное упражнение, Сотона просто брал вещи и уходил из класса. Прямо посреди урока. Думали, так и сейчас будет.

Сотона смотрел на учительницу зло, у него кулаки сжались, он резко шагнул вперёд, взял с парты свою тетрадь, взял сумку.

— Слабо? Удрать хочешь? — посерьёзнев, спросила Наталья Валентиновна.

Сотона молча пошёл к выходу. У доски остановился и вдруг бросил свои вещи на учительский стол и с вызовом поглядел на Наталью Валентиновну.

— Жееесть…— прошептал Сашка Романов, с которым в этот раз сидел Стас.

— Отлично. Раз ты там, передай через ребят мне сюда мою сумку, а сам бери свою тетрадь, там много чего красной пастой подчёркнуто. Выбери ещё пять-шесть предложений, в которых, как ты думаешь, остальные могли допустить ошибки, запиши сначала первые два. Будем разбираться.

Сотона секунду колебался, потом взял сумку и отдал девчонкам, сидевшим за первой партой, повернулся к доске и разлаписто написал на ней два предложения.

— Очень правильный выбор, Артём. Я бы тоже предложила сначала поработать над этими. Я помню, кто напортачил здесь, — голос Натальи Валентиновны снова звучал весело. — Давайте, поднимайте руки, у кого здесь были ошибки.

Все оробели, это было неправильно, нечестно, вот так выставлять ошибки на всеобщее обозрение. И поэтому никто руку поднимать не хотел.

Сотона смотрел на них презрительно. И от этого взгляда Стасу очень захотелось дать ему в рожу. Хоть раз. За всё то время, когда он молча наблюдал его выходки и думал, что никогда не будет связываться с этим психом.

Стас вскинул руку. Сашка Романов посмотрел на него и тоже поднял свою. За ними подняли руки и остальные. Выяснилось, что почти у всех были ошибки в том предложении, правда, в разных словах, но многое и совпадало.

После занятия Стас шёл по коридору рядом с Натальей Валентиновной. Не специально, так получилось, что он одним из последних выходил из класса.

— Я знаю, что у тебя не было в том предложении ошибки, — вдруг сказала Наталья Валентиновна.

Стас удивлённо посмотрел на неё.

— Что бы там ни было, спасибо тебе, — улыбнулась она. — До свидания.
— До свидания.

Она пошла прямо по коридору — в учительскую, а Стас — вниз по лестнице, на первый этаж.

Во дворе у запасного выхода, через который в будни ходили школьники, он увидел Колесникова и Гарева. Стас прошёл вперёд к шлагбауму, который заменял на территории школы ворота. Оглянулся: Колесников стоял и смотрел на окна, словно ждал кого-то, потом он глянул на свои часы и что-то сказал Гареву.

У Стаса появилось недоброе предчувствие, что эти двое тут неспроста. Наталья Валентиновна ещё в школе. Может, они её ждут?

Стас стоял за деревом и смотрел. Наталья Валентиновна, наконец, вышла. Она прошла мимо Гарева и Колесникова, кивнула им, и пошла по дорожке в его, Стаса, сторону, к шлагбауму. Гарев и Колесников дождались, когда учительница отойдёт метров на тридцать и не спеша двинулись следом. Стас принял решение сразу.

— Наталья Валентиновна!.. Здрасьте…
— Здравствуйте. Виделись же сегодня, Станислав. Ты домой не идёшь? Гуляешь?
— Не совсем… Я с вами поговорить хотел…
— Так что же в школе не поговорил? Что случилось?
— Да я не сразу решил… А вы на остановку? Давайте я вас провожу и по дороге скажу?..

Он довёл её до остановки. Говорил про то, что не знает, куда ему поступать: и математика, и русский-то на четвёрку, а любимого предмета нет. То есть такого, которым бы хотелось всю жизнь заниматься. Говорил, а сам боялся обернуться на Колесникова и Гарева, чтобы не поняли пацаны, что он про них догадался.

— А вы всегда хотели русский преподавать? — спросил Стас, на остановке, став так, чтобы краем глаза всё-таки их видеть — они тоже пришли, стали поодаль.

Наталья Валентиновна улыбнулась.

— Нет, даже совсем не хотела русский… Я хотела фармацевтикой заниматься… А потом, уже на старших курсах вуза, выяснилось, что у меня аллергия, её медицинские препараты провоцируют… Вот так…решилось в пользу русского языка… И мир потерял одного провизора…

Подошла её маршрутка, и Наталья Валентиновна, по-девчачьи махнув ему рукой, быстро взбежала на подножку.

Стас повернулся спиной к маршрутке и собрался стать на пути у пацанов, чтобы не дать им войти в маршрутку Натальи Валентиновны. Даже если придётся костьми лечь. Но пацанов уже не было. Стас, поискав взглядом, с тревогой обернулся — посмотреть, не проскользнули ли они как-то мимо него, но в отъезжавшей маршрутке их не было видно. Смылись, пока он убалтывал Наталью Валентиновну?

— Прикиньте, пацаны: Наталья Валентиновна в юракадемии работает! — сообщил несколько дней спустя, придя в школу, Сашка Романов.

Пацаны, кучковавшиеся на задних партах у окна, стали это обсуждать.

— Она, что, и ментовское звание имеет? Майорша там какая-нибудь? Капитанша?
— Не, просто работает. Тоже русский, вроде, преподаёт.
— Ага, и майорам даёт!
— А ты, что, со свечкой, что ли, стоял? Видал?
— Она сказала, у ней никого нету…
— Щас, расскажет тебе она, с кем гуляет!..
— Завучка сказала: конечно, она больше нас зарабатывает, в шоколаде вся!
— Завучка сама в шоколаде. Ты хоть знаешь, сколько у неё со всеми надбавками выходит! Сорок тысяч! А моя мамка за пятнашку в ночную смену колымит.

— Жалко, что она в академии работает. Я б хотел, чтоб она у нас осталась. Она хоть объясняет нормально и не орёт.
— Да ещё пару недель в школе и с такими, как Сотона, — и она заорёт.
— Правда, я видел, как она в учительскую после того раза с Сотоной зашла, журнал заносить, села и в одну точку смотрит. Аж жутко стало.
— А ей вообще скоро жутко будет. Это ещё цветочки, — вдруг сказал Колесников и, спрыгнув с подоконника, на котором сидел, вышел в коридор.

— Чё эт он? — удивились пацаны.
— Колесо решил Наташку достать. За двойку.
— Да ей его выверты — фиолетово. Она любого с улыбочкой сделает.
— Раву-чечена не сделает. Колесо сказал, она в ихнем классе тоже заменяет. Чечену двойку поставила.
— Вот засада! Тогда серьёзно…
— И я про то…

Рава-чечен учился в десятом. У них Алла Дмитриевна вела дополнительный курс русского, чтоб не забыли к экзамену, который в одиннадцатом классе. Рава был вовсе не чеченцем, а, если судить по имени,— Равшан, — азербайджанцем. Но за смуглую кожу, злой и самоуверенный характер и богатого отца, неискушенные в знании Кавказа школьники Раву звали чеченом.

Его боялись примерно так же, как Сотону. Правда у Равы была целая компания, а Сотона был как бы сам по себе.

Стас смотрел на Наталью Валентиновну весь урок. Кажется, что осунулась, или так и есть? Вроде весёлая, вроде улыбается, тени под глазами — может, просто на основной работе загруз, не высыпается, а тут ещё они все…

После уроков он нарочно прошёлся мимо учительской: посмотреть, ушла или нет. Удостоверившись, что Наталья Валентиновна здесь, Стас бегом, с громким стуком перескакивая четыре ступеньки на каждом пролёте, миновал лестницу.

Во дворе на втором, нерабочем крыльце, на котором все кирпичи были засижены до трещин, прислонясь к ржавой всегда запертой двери, стояла Ильинская.

— Кать, Колесникова не видала?

Ильинская покачала головой.

Стас прошёл внизу, рядом с крыльцом, и на него повеяло табаком. Может, просто тут раньше курили, а может, Катька… Он поднял взгляд.
Катя резко одёрнула юбку и переменила позу.

— Чё лыбишься? У тебя Наташка есть…
— Кто?
— Тили-тили-тесто! Вот кто… Жених-недомерок!
— Пошла ты…

Вот и всё, теперь прилепится кличка. Как ещё Колесников не подколол его при всех этим женихом… Но откуда же Катька прознала? Не замечал Стас, что они с Колесом общаются. А может, то не Колесников, может, Серёга ей сболтнул, или даже не ей, а кому-нибудь из девчонок…

Во дворе мелкие носятся, лупят друг друга портфелям и сумками со сменкой. Совсем потеплело, весна. Стас расстегнул куртку, но снять не решился. Колеса и Серёги не видно, Равы и подавно. Ну, и хорошо. Можно не ждать, пройти по дороге до остановки и осторожненько проследить, чтоб Наталья Валентиновна благополучно уехала. Вообще, наверное, это всё не так страшно, через неделю, когда начнутся каникулы, все про всё забудут.

Точно. Осталась неделя.

Он вышел со школьного двора и пошёл к остановке.

Рава стоял с двумя какими-то своими друзьями метрах в пятидесяти ниже. Стасу словно холодную иголку воткнули под ребро да там и оставили — не вздохнуть свободно, не двинуться. Он понял, что ничего не сможет сделать, что его — как муху сейчас… Назад, в школу, предупредить её, чтоб не ходила!..

Он обернулся: Наталья Валентиновна быстрым шагом нагоняла его.

Стас на ватных ногах пошёл вперёд. «Но может, обойдётся? — тоскливо думалось, — Вдруг Рава совсем не её ждёт, а просто ошивается рядом после занятий, мало ли?»

Он прошёл Раву, прошёл шагов двадцать и снова обернулся.

Наталья Валентиновна уже шла совсем близко и, увидев, что он смотрит на неё, приветливо кивнула головой. А рядом с Равой и его друзьями, откуда ни возьмись, появился Сотона.

И Стас снова стал провожатым в тот день.

— Ты тоже ездишь в школу на автобусе? — спросила Наталья Валентиновна по дороге к остановке.

Стас соврал, что он иногда ездит в компьютерный клуб. В самом деле, был там пару раз, но не понравилось — хоть дорого, а похоже на притон.

Она покивала головой, поверила.

Стас чувствовал себя неуютно, и даже с ней сейчас ему было тягостно, едва дождался, чтоб подошла её маршрутка.

Возвращаясь, он увидел Сотону, тот, прихрамывая, шёл навстречу, на лице красовалась ссадина. Сотона шёл и смотрел — прямо на него, и Стас понял, что это больше, чем просто взгляд.

— Всё нормально? — спросил Сотона, поравнявшись с ним.
— Ага.

Стас ответил, как ни в чём не бывало, словно всегда было так, а не сегодня впервые за всё время они заговорили друг с другом.

— Пойдём, перетереть надо, — сказал Алымов, и они свернули во двор, где можно было посидеть на лавочках возле детской площадки.
Оказалось, что это Сотона тогда шуганул Колесникова и Гарева. А сегодня он подрался с Равой.

— Я теперь за ней не смогу приглядывать, мне Рава войну объявил, — сказал Алымов.

И сказал это бесцветным и скучным голосом, каким у доски всегда отвечал. Потом Сотона послюнил палец и осторожно потрогал свою новую ссадину — подсохла или нет. Лицо его было озабоченным, но не испуганным.

А вот Стас смотрел на него с ужасом — как на приговорённого, как на камикадзе.

— Теперь или он меня, или я его, — объяснял Сотона. — Но что я его — это не факт. В общем, мне просить некого, только тебя… Чтоб ты и дальше её провожал до остановки. А Раву я на себя возьму… Думаю, за пару дней всё решится.

Стас вздрогнул. Когда он был один, он не боялся столкнуться с Колесом, а теперь, после этой просьбы Алымова, ему вдруг стало страшно, даже до дрожи. Ему страшно стало… подвести Сотону.

— Ладно. Сделаем, — коротко и глухо выдавил, наконец, он.

Сотона кивнул и посмотрел на него с признательностью. Его всегдашний настороженный прищур разгладился, и глаза вдруг стали необычно большими и выразительными.

Стасу захотелось говорить с ним. Ему показалось, что никогда потом они уже не смогут почувствовать и пережить эту непривычную минуту откровения, случайно возникшего между ними — как искра, как разряд электричества — и, наверняка, также необъяснимо и быстро растающего вскорости.

— А что делать будешь? Может, тебе свалить покуда… — неуверенно начал он.

— Куда? Некуда мне валить. А если даже в школу ходить не буду, тогда Рава на ней и на тебе отыграется. А с Равой ты не справишься, это по-любому.

Да, это было очевидно. С Равой Стас бы не справился.

Сотона продолжил осматривать свои ранения: он подвернул штанину, и Стас увидел на голени сине-багровое пятно. Сотона сквозь зубы «факнул» и поскорее вернул брюкам прежний вид.

— Хорошо бы их с Колесом разделить, — сказал он. — Ты же знаешь, что Колесо под Равой ходит?
Стас не знал.

Оказалось, что Колесников часть денег, что сшибает у малышей, отдаёт Раве, он же заставляет мелких шарить по карманам в раздевалке и бьёт неугодных. За Натальей Валентиновной Колесников и Гарев шли, видимо, тоже по заданию Равы, но, может быть, и просто хотели выслужиться.

— За Раву не знаю, но у Колеса друзья дурью торгуют — которые строительном колледже учатся, — добавил Алымов.
— Фига се… — выдохнул Стас.
— Ильинская тоже из их компании. Она встречается там с одним пацаном из строительного. Так что ты осторожно с ними, и с Колесом, и с Катькой.

Эта новость и вовсе ошеломила Стаса. Катя Ильинская, его соседка по парте, правильная девочка в юбке чуть выше колена и с аккуратной косичкой, Катька, которую дома за тройки лупят, а за четвёрки в четверти не дают карманных денег и не дарят подарков, — вот эта Катька встречается, да не с кем-нибудь, а с взрослым парнем, может быть, торгующим наркотиками!..

На прощание Сотона пожал Стасу руку — тоже как-то совершенно обыденно, будто каждый день так поступал.

Сотона обещал, что всё решится за два дня, и ошибся. Два дня прошли спокойно. Колесников вёл себя тихо. Катя Ильинская как ни в чём не бывало вертела своей косичкой. Мальчишки договорились, чтобы Стас из школы шёл первым на остановку, а Сотона — потихоньку следом за Натальей Валентиновной. Но вот через день намечалось общее родительское собрание, на котором заставили присутствовать большинство учителей-предметников старших классов. Стас и Сотона узнали, что завтра Наталья Валентиновна тоже будет в школе до вечера.

Вечером накануне они встретились: всё там же — в чужом дворе на лавочках.

— Если бы я был Равой, я бы её после собрания дождался, — сказал Сотона.
— Слушай, может, сказать ей? У неё же есть друзья, знакомые… Может, брат даже есть или парень… Даже если просто такси вызовет — лучше, чем мы с тобой…
— А если не поверит?
— Ну, не поверит, так не поверит… Давай хоть попробуем…

Сотона отвернул голову и уставился куда-то в скрытую сумерками самодельную клумбу, точно силясь разглядеть, что взошло на ней.

— Ты чего? — удивился Стас.
— Ты ей скажи. Сам. Я с ней не могу разговаривать… Не хочу.
— Почему?
— Что ты привязался! Сказал — не хочу, значит, не хочу!
— Ну, ладно, скажу… Ты чего — её боишься?
— Нет. Я просто не знаю, как с такими людьми разговаривать.
— Ну, как со мной примерно. Со мной же нормально получается…
—Да-а, прямо вылитая Наталья Валентиновна!?

Они засмеялись.

— Вообще-то да, когда она пришла к нам в первый раз, — тебя не было тогда, — она мне показалась просто инопланетянкой, — признался Стас.
— Во-во! Я думал, я один такой! — обрадовался Сотона.

Они договорились, что Стас предупредит Наталью Валентиновну, а Сотона будет следить за Равой. Телефонными номерами мальчишки обменялись ещё при первой встрече и теперь решили созваниваться в ходе «операции».

Стас по дороге домой думал о Сотоне, насколько схожими оказались он и Алымов: в жизни бы не предположить такого! Месяц, да нет, что там месяц, неделю назад сказали бы, что они будут вместе оберегать любимую учительницу и прятаться по дворам как разведчики, — и он бы покрутил пальцем у виска. И вместе с тем Стас чувствовал, что это отношение к Наталье Валентиновне у Сотоны отличается от его, Стаса, привязанности. Стас без смущения мог беседовать с Натальей Валентиновной — по делу и просто так, «за жизнь». У Сотоны же, как вдруг понял Стас, не достанет храбрости на это. У безбашенного Сотоны, который никого и ничего не боится.

Стас от такой мысли почувствовал лёгкое превосходство и улыбнулся.
Однако как Сотона собирается противостоять Раве и, если понадобится, Колесу? Принимая во внимание характер и умения Алымова, способ будет только один — драка. «Но что я его — это не факт», — вспомнил Стас слова Сотоны. Он пошёл не к дому, а дальше по улице. Там, в конце квартала, велось строительство, и Стас знал, где нужно пролезть, чтобы попасть на огороженную забором территорию…

Оказалось, что предупредить Наталью Валентиновну совсем не просто. Она словно была заколдована — растворялась сразу после урока: то к директору зачем-то ходила, то в учительской до самого звонка её не отпускали, то по телефону разговаривала, а то вообще пропадала неизвестно где. В их классе, как назло, у неё в этот день занятий не было, поэтому Стас каждую перемену срывался чуть ли не первым, а возвращался последним, но предупредить неуловимую Наталью Валентиновну всё равно никак не мог. Отчаявшись, он написал записку, рассчитывая, что, если и после последнего своего урока не застанет её одну, просто сунет ей листочек в руку.

Когда он подошёл к учительской и заглянул, там Натальи Валентиновны не было. Учителя что-то обсуждали.? «Никогда в нашей школе такого не было», — говорила Ирина Эдуардовна, желтоволосая, морщинистая и растрёпанная учительница химии по прозвищу Метёлка.

— Иди, иди, тут не до тебя, — замахала на него руками математичка Людмила Ивановна. — Уехала она, срочно!?
— А когда вернётся?
— На собрание придёт. Давай, давай, закрывай дверь.

«Почему, как общешкольное, так они все носятся как угорелые», — с досадой подумал Стас, закрывая дверь учительской и отрезая заполошную Людмилу Ивановну, встревоженную Метёлку и ещё пяток учителей от остального мира.

Он позвонил Сотоне. «В шесть возле школы», — сказал коротко Алымов. Стас побежал домой. Там, в ящике стола лежала короткая и тяжёлая немного ржавая труба, подобранная им вчера на стройке и для удобства обращения обмотанная с одного конца изолентой.

— Вы Гарева и Колесникова избили?

Стас и Сотона молча сидели перед следователем, дядькой лет сорока, от которого пахло табачиной. Ольга Николаевна, которую пригласили присутствовать представителем, тоже молчала. Смотрела затравленно. Лицо у неё было бледное и злое. Тушь с ресниц лежала по краю век комочками-точечками, словно татуировка.

Стас вспомнил, как классная смотрела на волосы Сотоны, и подумал, что хорошо, что она здесь сейчас, а не мама и не Наталья Валентиновна. С ними он бы не выдержал…

Следователь встал и подошёл к ним совсем близко, Стаса от ядрёного запаха табака замутило.

— Так, ладно, понятно, молчание — знак согласия. Понятно, что вы. А вот дальше молчать не советую. Кто из вас трубой их бил? Молчите? Кто с трубой был, ну!
— Я бил, — тихо и спокойно произнёс Сотона и поднял глаза на следователя — проверить, заглотнул ли наживку.
— За что?

— Они первые нас задирали. Наверное, это из-за меня, они на меня спорят — кто сумеет меня положить… Стас просто рядом оказался, ну, ему досталось. А труба… Когда дерёшься, уже не думаешь… Какую-то штуку подхватил. С земли. Всё случайно вышло. Я испугался, что не справимся. Они вообще-то нас сильно били, с ними ещё человека три-четыре было.
— Какие три-четыре? Ты их знаешь?
— Не, то их друзья, старше нас, даже не со школы.
— А Гарев сказал, что это ты трубу принёс… — следователь положил руку на плечо Стаса; специально положил, гад, чтоб почувствовать, дёрнется или нет.
— Не было такого.

Лучше стоять на своём. Иначе, если начнёшь фантазировать, объясняться, обязательно запутают и поймают на несоответствии. Это их профессия. Стас ощутил беспомощность и страх.

Сняв с трубы изоленту и подпалив зажигалкой её за кончик, Алымов смотрел, как та на земле корчится и растекается. «Они не докажут, что это ты. Ты только не говори, что дрался ею, вали на меня. Мне тринадцать, мне ничего не будет».

Он был гораздо старше в свои тринадцать. Стас почувствовал тогда, что рядом с ним — взрослый. Взрослый, который может сказать, что ему делать, а что — нет. Который имеет право защищать Наталью Валентиновну, а он, Стас — ещё нет. Чувствовать собственную беспомощность было горько, но и не признать такое положение фактом было нельзя.

Лучше бы Сотона не покрывал его, лучше бы сказать всё как есть.
Но слово было сказано и теперь оставалось отрицать всё до конца, предоставив Алымову врать дальше.

— Так что не поделили? Из-за чего сыр-бор? — спросил следователь, усевшись напротив них.
— Отвечайте же, когда спрашивают! — воскликнула Ольга Николаевна.

— Да я уже говорил, — затянул своим бесцветным голосом Сотона. — Я гулял… Пацаны подошли, сказали: «Чё, самый крутой?» Типа, я в школу редко хожу, мне тройки запросто так ставят… Стали толкать. Колесников сказал, что ему надоело на меня смотреть, что он меня побьёт, а если я буду и дальше выпендриваться, он Раве скажет…
— Раве?
— Это мальчик из десятого класса, Набиев Равшан, — поспешно ответила за Сотону Ольга Николаевна.
— А что, этот Равшан ещё больший хулиган, чем ты? — усмехнулся следователь.

Стасу показалось, что следователю стало интересно, кто же на самом деле круче — Сотона или Рава.

— Набиев нормальный мальчик, никогда с ним проблем не было, — Ольга Николаевна говорила резко и громко. — Просто должен быть в школе кто-то авторитетный для таких вот, как Алымов, ребят… знаете, чтобы хоть как-то сдерживать…А Набиева они все уважают…
— Уважаете? — спросил следователь Стаса и Сотону.

Они пожали плечами. Вышло что-то неопределённое. Следователь хмыкнул.

— Ну ладно, а дальше?
— А дальше они стали меня сильнее толкать, а я их, — ответил Сотона.

— Ну, их было много, а я один. Они меня так толкали, что я упал. Ну, я разозлился. А тут Стас мимо проходил. Мы ж из одного класса. Он сказал, чтоб они меня не били. Но они не послушали и его тоже собрались побить. Тогда я поднял эту штуку с земли…

— Трубу?
— Я не помню, наверное. Помню, что я очень испугался и очень разозлился. Я думал, они не будут нас бить, если я с этой штукой… Но они всё равно стали драться, а мы тогда стали отбиваться… Вот.
— И доотбивались до крови, до того, что вашим одноклассникам швы в травмпункте накладывали.

— Знаете, я сижу вот тут, у меня в голове не укладывается, — снова вмешалась Ольга Николаевна. — Алымов — да, тут без вопросов, как драка — так с катушек его сносит, мы уже не знаем, как с ним говорить и как с его мамой беседовать. Очень сложный ребёнок. Семья неполная, социально неблагополучная, когда он переводом в нашу школу пришёл, нам директор так и сказал, терпите, мол, надо мальчика поддержать, не отворачиваться, дать хоть какое-то образование. Мы терпим, вот уже третий год. Но Стасик — совсем другое дело: хороший у нас мальчишка, хорошо учится, ответственный, семья хорошая… Видимо, действительно какое-то чувство справедливости, подростковое: не мог пройти мимо, когда несколько человек на одного…

— Ну, а ты что молчишь? Так всё было? — спросил следователь.
— Ну…да, — подтвердил Стас, разглядывая свои ботинки.

Следователь стал что-то писать и, пока писал, бубнил себе под нос:
— Чувство справедливости, значит… Подростковое…Ну, подростковое, значит — пройдёт? Так, что ли?

Стас не знал, что ответить и к кому вообще сейчас обращается следователь, он только, воспользовавшись тем, что следователь на него не смотрит, провёл мокрыми ладонями по коленям.

— Я уже говорила с родителями Колесникова и Гарева, — спасибо, удалось их убедить, — они понимают, что ты просто вступился за Алымова. Наслушалась я от них и от всех тоже достаточно. Больше не хочу. Мне из-за вас кардиостимулятор носить не хочется. Так что никогда больше так не делай, слышишь, Стас? Заруби себе на носу! Или ты аттестат в колонии собрался получать? — отчитывала его по дороге в класс Ольга Николаевна.

— А если человека на улице убивать будут? — вдруг не выдержал Стас, понимая, что ничего, конечно, он ей не докажет.

Ольга Николаевна остановилась.

— Позвонишь в полицию. Без тебя разберутся. А таким, как Алымов, и трёпка хорошая не помешает. Чтоб пропала охота кулаками махать.

Стас сидел на уроке. Солнечные полоски грели левое плечо. Историчка рассказывала про Александра III. Ильинская рисовала на последнем листе тетрадки цветочки. Серёга Гарев листал учебник. Колесников сидел дома на больничном. Задняя парта Сотоны, как всегда, пустовала.
Дома ещё будет взбучка, и не одна. И родительские «штрафные санкции», наверное, придётся терпеть до лета. А ещё после каникул Наталья Валентиновна уже не будет вести занятия, потому что Алла Дмитриевна, наконец, выходит на работу.

Колесо, Рава, безумный физрук Михайла и стервозная учительница по физике Елена Викторовна — все постоянные кошмарные величины его школьной жизни останутся на своих местах.

Однако среди этих неприятных вещей оазисом манило кое-что утешительное, о чём и сейчас было приятно думать: можно будет позвонить Сотоне и сказать: «Привет, Тёмыч!»

2020

Публикуется по авторской рукописи

Олег Роменко, Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2021