МАКСИМ КУКОБА

ПОД МАСКОЙ ОГРОМНОГО НЕБА

МАРТОВСКИЙ ГРОТ

Не проснувшийся март. За окном — голоса оппозиций,
непрестанно летящие в сердце бессменных властей.
У подъезда ребёнок войны — очень хочет напиться
и у жадных прохожих всё просит «хоть десять рублей».

Мать кричит на отца, матерясь, бьёт посуду при сыне,
что от страха зажался в углу с медвежонком в руках.
Жизнь играет в войну, только мы ведь о том не просили,
но зачем-то жуём чернозём и бредём в кирзачах

по оврагам, долинам, лесам, по полям и болотам,
по-пластунски ползём, утопая в холодной грязи.
Генералом небесным разбиты на вечные роты;
заливаем мы в сердце, как в бак заржавелый, бензин.

— Ничего, дорогой! Ничего! Время лечит, прорвёмся!
— Дай же Бог!.. А пока закурить не найдётся, родной?
— Закурить, закурить... Ты взгляни, как рассветное солнце
заливается сонно небесной живой пеленой! ...

Это было когда-то. По утру. У берега речки.
Три солдата. Война. И как будто бы всё чередом...
Только часом позднее винтовки не дали осечки
у фашистов в руках, и солдаты замолкли на том...

А потом сквозь года проходили другие исходы,
и горою тела возлагались в кровавый тотем,
и гремела война, и теперь, через столькие годы,
я проснулся живым. Только, Бог его знает, зачем...



* * *

Как мальчик, уставший за партою школьной,
По улице тёмной, немея, бреду, ведь
Мне хочется сна, чтобы — думать не больно...
Но снова не сплю, так что — больно не думать.

По крыше легко пробегает мерило,
Зевая беспечно под кровельным пледом.
А я, на тетрадь разливая чернила,
Боюсь ускользнуть за потерянным следом.

Так страшно. Под маской огромного неба
Как будто бы явно скрывается что-то.
И кажется даже, что Бог там и не был,
Рассеяно облако нитью заштопав.

А завтра (конечно) — обычное утро,
Рюкзак, прижимающий лёгкие крылья.
И больно не думать, а думать как будто
Уже и не надо. Хоть хочется сильно...



* * *

Вытяни руку! Ты видишь, в живой ладони
тонкие линии тянутся пальцев вдоль,
как провода... Ты трясёшься в своём вагоне —
актёр, потерявший роль.

Судьба-сценаристка возводит других в героев;
и памятники — в их честь — имена гремят;
потом конвоиром выстреливает обойму
смертей — в заключённых ряд.

Нищие, падшие, в рясе и в ризе, будем мы
строго разложены — тут справедлив итог:
руки тяни сорняком за лучом полуденным,
покуда не примет Бог.



ПО ЛИНИЯМ

               ...Любовный крест тяжел — и мы его не тронем.
               Вчерашний день прошел — и мы его схороним.
                                                             М. Цветаева

Вдоль аллеи с седыми листьями
На дубах
Я искал Ваше слово — быстрое —
На губах.

Звонкий голос, ласкавший бережно
Грубый слух.
Холод тонких и нежных (веришь?), но
Тёплых рук.

Долго думал, купить ли розы Вам
(Иль тебе).
Вам, кружащейся в платье розовом
Средь небес.

Проходил мимо дома серого
Столько лет...
Вы не спите. Молчал и веровал...
Верю впредь.

Возвращался. С лампадкой тусклою
Говорил.
Вы — светлее, нежнее, чувственней
Двух мерил.

Вы — в заре, отраженной в озере.
Вы — в луне.
Вы — в сиянии глаз непознанных.
Ты — во мне.


ПИСЬМА ЖИЗНИ

Жизнь, прекращай смеяться.

Знаешь, я долго слушал так, что холодным пластом небо накрыло душу. Небо, большое небо, странное до частички каждой, со взмахом вербы жгущее звёзды спичкой. Знаешь, другое небо, с робкой изменой солнцу бросившееся слепо лунным огнём к оконцу, где я беззвучно плакал, пряча лицо руками, видя, как дождь накрапал смерть, что идёт за нами.

Жизнь, прекращай смеяться.

Бросив свой камень тленный в дикого чужестранца (попросту — отраженье), я отвернусь, исчезну, не докурив созвездье, и, поклонившись бездне, вдруг поцелую крестик. «Боже, прости, родимый, я потерялся, спутанный в полумраке дымом, сном умертвлённый, будто всё это было — в прошлом, всё это было — было, будто от тяжкой ноши бросил на карту крылья». Боже смолчит, а после, с лёгкой такой печалью, словно смахнув с колосьев, тихо шепнёт: «Прощаю» и, точно также мягко, буквы подкинув на лист, в бричку присев с лампадкой, вымолвит: «...и прощаюсь...».

Жизнь, прекращай смеяться.

Хватит, не нужно больше. Крылья сменил на панцирь — хуже уже не может...
Знаешь... Да, всё ты знаешь!.. Светом пронзая очи (сердце — седая залежь), ты приучила к ночи.
Прожил, сложились стансы.
Полно, конец спектакля.
Жизнь, прекращай смеяться.
Мне
не смешно
ни капли.


2020


Публикуется по авторской рукописи

Вернуться к автору

Вернуться к студии

Ольга Филиппова, Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2020