ВИТАЛИЙ ВОЛОБУЕВ

ТЮТЧЕВ. СУДЬБА НЕВИДИМОЙ ЗВЕЗДЫ
О стихотворении «Душа хотела б быть звездой...»

               Он был поэт по призванию,
               которое было могущественнее его самого,
               но не по профессии.
                                           И. Аксаков [1, 326]

Размышляя над творческой судьбой Тютчева, столь мало заботившегося о том, что останется после него из написанного, прежде всего вспоминаешь стихотворение «Душа хотела б быть звездой».

Не заботился об известности — и «хотела б быть звездой». Казалось бы — противоречие, но оно исчезает, как только начинаешь читать вторую строку:

...Но не тогда, как с неба полуночи
Сии светила, как живые очи,
Глядят на сонный мир земной,

а затем вторую строфу:

...Но днем, когда сокрытые как дымом
Палящих солнечных лучей...

К. Пигарев, в примечаниях к этому стихотворению говорит, что оно перекликается с образом дневного месяца в стихотворении «Ты зрел его в кругу большого света» [6, 310]

Однако, это не совсем верно. Дело в том, что в стихотворении «Ты зрел его в кругу большого света» дневной месяц «чуть брезжит в небе», зато ночью сияет как «светозарный Бог». То есть в этом случае месяц лишь днём ничто, зато уж ночью он — всё. В стихотворении же «Душа хотела б...» всё не так, далеко не так. Здесь «душа хотела б быть звездой» не тогда, когда «сии светила, как живые очи, глядят на сонный мир земной». Вовсе нет. «Но днём», когда они вовсе не видны никому и потому

Они, как божества, горят светлей
В эфире чистом и незримом.

Вот в чём дело. Душа, ставшая звездой, не хочет, чтобы её было видно, она хочет быть звездой, «сокрытой как дымом палящих солнечных лучей». Тут уж скорее приходит на память другое стихотворение. А именно — «Silentium!». Они и написаны-то в один год.

Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, —
Любуйся ими — и молчи.

Пусть не вводит читателя в заблуждение это «звезды в ночи», ведь это «чувства и мечты», видимые лишь самому их обладателю, творцу, или космонавту, видящему среди белого дня немерцающие звёзды. Вот они-то как раз «как божества, горят светлей в эфире чистом и незримом». Можно лишь удивляться воображению Тютчева, представлявшему звёзды вне атмосферы. А может быть он просто знал то, что звезды вне атмосферы не мерцают. В Германии были славные астрономы и не мог Тютчев, будучи высокообразованным человеком, не интересоваться этой наукой, тем более, что она почти напрямую связана с вечностью.

И если уж продолжить эту тему, невозможно не содрогнуться, читая стихотворение «Mal'aria»

...Во всём разлитое таинственное зло —
В цветах, в источнике прозрачном, как стекло,
И в радужных лучах, и в самом небе Рима!
Всё та ж высокая, безоблачная твердь,
Всё так же грудь твоя легко и сладко дышит,
Всё тот же тёплый ветр верхи дерев колышет,
Всё тот же запах роз... и это всё есть Смерть.

Стоит только заменить Рим на Чернобыль и — разве не похоже на страшные репортажи зловещего года? Кстати, и это стихотворение написано в один год с «Душа хотела б...» и «Silentium!».

И всё же, возвращаясь к теме «дневных звёзд», хочется понять, отчего поэт так не хотел оглашения своих стихов.

Например, А. Кушнер считает, что «Тютчев относился к своим стихам как к письмам: они были его частным делом» [3, 188]. Это очень точное наблюдение. Действительно, сопоставляя письма и стихи Тютчева, понимаешь, что это две ипостаси одного бога — творчества. Вот и К. Пигарев пишет: «...письма Тютчева часто перекликаются с его лирикой, а по своей силе и выразительности сами подчас превращаются в своего рода стихотворения в прозе» [6, 262]. Это мысли и чувства одного человека, выраженные двумя различными способами. Был и третий — это его политические статьи, по-нашему публицистика. Похоже, что этот третий способ самовыражения он и считал делом.

Так, например, Е. Лебедев считает, что в переходные периоды русской истории многие из живущих в это время художников не могли свое художественное творчество считать делом, [5, 351] поскольку делом были гораздо более серьёзные вещи, публицистика, например. С этим невозможно не согласиться. Мало того, и в наше время, не менее переходное, очень многие художники жертвуют чисто художественными сторонами своего творчества ради публицистики. Время, однако, расставляет всё по своим местам, и пример Тютчева в этом смысле показателен.

Можно взглянуть по-иному. Например, Е. Маймин считает, что Тютчев создал в своих стихах определённую философскую систему. Он пишет: «Не один Тургенев, но и Л. Толстой, и Добролюбов, и Достоевский, и Блок и многие другие великие деятели русской культуры проверяли свои раздумья и выводы не столько философами, не Шеллингом, например, или Гегелем, сколько Пушкиным, Тютчевым, Баратынским. Для них поэзия Тютчева и Баратынского была совсем, как философия, — и ближе, чем философия» [4, 189].

И действительно, а Е. Маймин доказывает это на многочисленных примерах, поэзия Тютчева — это определенная философская система. Другое дело, что чаще всего художник в стихах побеждает философа и оттого стихи остались фактом литературы, но философская мысль вовсе не потерялась в художественной ткани. Итак, ещё одно объяснение хотения быть «дневной звездой», или, вернее, «звездой, но днём» — это поэзия Тютчева как философская система. Тютчев, вырабатывая для себя какие-то философские, мировоззренческие ориентиры, часто делал это в форме стихов. И потому, как только он уяснял себе что-то, ему становились ненужными сами рассуждения, как издержки процесса. Так же, как строитель, построив здание, убирает леса, так и Тютчев, сделав какое-то умственное построение, тотчас же забывал о «лесах» и, конечно, мог их забыть на столе, или положить в альбом, или просто нечаянно сжечь.

И всё же, снова возвращаясь к теме «дневной звезды», не «сверхновой», горящей и на дневном небосклоне, но невидимой, задаёшься вопросом, а достаточно ли вышеперечисленных объяснений, чтобы понять феномен Тютчева? Вот ещё одно предположение.

А. Кушнер пишет: «Тютчев знал, как прекрасна и страшна жизнь, сильнее, чем кто-либо другой, ощущал её катастрофичность» [3, 191]. Оттого и отношение к своим стихам соответственное: «стоит ли заботиться о стихах, если вообще всё в жизни и сама жизнь висят на волоске?» [3, 191].

Е. Лебедев замечает, что в переходные периоды истории некоторые писатели «убеждают себя, что это самое слово в силу ограниченных своих возможностей не может считаться достаточно прочной ценностью в том самом мире, который он так безуспешно пытается охватить» [5, 353].

А вот В. Брюсов утверждал, что «он <Тютчев> верил, что бытие индивидуальное есть призрак, заблуждение, от которого освобождает смерть, возвращая нас в великое «всё» [2, 222].

Мы в небе скоро устаём,
И не дано ничтожной пыли
Дышать божественным огнём.

Размышляя над всем вышесказанным, невольно приходишь к выводу, что сами представления Тютчева о ничтожности человека и человечества во Вселенной и в вечности не могли не сказаться на отношении к «продуктам» собственной мысли, то есть к стихам.

Как бы то ни было, но звезда Тютчева, долгое время горевшая «в эфире чистом и незримом» и невидимая на ярком небосклоне дня, наконец-то стала Сверхновой и засияла назло всем пророчествам. А над тем, почему «душа хотела б быть звездой, но днём», еще будут размышлять потомки — тема эта бесконечна, как всякая великая личность. А ею Тютчев был несомненно.

Другое дело, что постичь творческий процесс, или хотя бы понять, почувствовать его движущие силы, можно, видимо, лишь становясь по уровню образованности, а может быть и гениальности, вровень с самим творцом. И если первого, образованности, еще можно добиться, то со вторым, гениальностью, дело хуже, если не безнадёжно. Но уж попытаться-то заглянуть за дневное небо, чтобы увидеть ясные звёзды «в эфире чистом», никому не возбраняется.

А может это и не нужно, может быть конечный продукт важнее процесса? Но это уже другая тема.

1987

Источники:

1. К. С. Аксаков, И. С. Аксаков. Литературная критика. М. Современник. 1981
2. В. Я. Брюсов. Сочинения в двух томах. М. Художественная литература. 1987. т. 2
3. Вопросы литературы. 1981. № 10
4. Е. А. Маймин. Русская философская поэзия. М. Наука. 1976
5. Современник. Критический ежегодник. 1979. М. Современник. 1979
6. Ф. И. Тютчев. Сочинения в двух томах. М. Правда. 1980. т. 1

Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2017