ГАЛИНА СЛЁЗКИНА

НОВЫЙ ВЕК
Из журнала «Звонница» № 11 (2009)

ЖИЗНЬ

Никогда, ни за какие блага,
Я б не двинулась в обратный путь.
Лишь немая белая бумага,
Выдержит, что мне пришлось хлебнуть.
Как в апрельский холод увяданье —
Юности разбитые мечты.
Дикие предсмертные метанья
Средь больничной серой суеты.
А в родной семье — непониманье,
Там обычный вековой разлад.
Женское нытьё, увещеванье
И крутой, как соль, мужицкий мат.
А душа металась, будто птица,
Загнанная в крепкие силки.
Жажду не унять и не напиться
Из навек отравленной реки.
А под старость горькие потери,
В доме мир, а на пороге смерть.
До седых волос от колыбели
Кружит жизни злая круговерть.

НОВЫЙ ВЕК

Всё изменилось до неузнаванья,
Двадцатый век ушёл из мирозданья.
Ушла с ним наша музыка и книги,
Мы тащим жизнь, как тяжкие вериги.
Темнеет за окном пустое поле,
Коровье стадо не мычит уж боле.
Не слышно тракторов, не слышно птиц,
Как будто и природа пала ниц.
Но грезится весна и посевная,
И праздничный наряд для Первомая.
Весёлая пирушка меж друзьями,
И солнце над зелёными полями.
Да видно, знать пора: ничто не вечно,
Иных уж нет давно, а те далече.
Соседом стал мне пришлый человек,
А стариков забрал уж новый век.
Становится преданьем и забвеньем
Былая жизнь, былые поколенья.
И горько жить минувшим, уходящим...
Так будущее стало настоящим.


*  *  *  

И схлынула вода всемирного потопа,
И голубь с веткой в клюве возвестил,
Что близко уж земля, её леса и тропы…
И, может быть, Господь, нам все грехи простил.
Ах, если б время вспять!
Ах если б всё сначала,
Мы были бы добрее и мудрей.
И юность дерзкая тогда б нас не умчала
В такую даль от наших матерей.
Там, в дальних деревнях, прошли все сроки,
Бесследно старики уходят на погост.
И стал для них беспечным и жестоким
Тот поезд, что навек детей увёз…
Опаздываем мы, копя деньгу и силы,
Чтоб домой приехать, наконец.
Но нас встречает свежая могила,
А не седой, как лунь, старик-отец…
И схлынет маета вокзального потопа,
И тишиной село о скорби возвестит.
Падут нам под ноги кладбищенские тропы,
И, может быть, Господь нам все грехи простит.


*  *  *  

Я растеряла всех своих друзей,
Сижу одна в большом притихшем доме.
Проходит день в томительной тоске,
Всё вспоминаю близких и знакомых.
А за окном совсем другая жизнь,
Там даже внешне всё переменилось.
Там тоже тишь, как будто все ушли
Иль побежали вдруг: беда случилась!
Да, многие ушли, кто в мир иной,
А кто в погоне за деньгой столичной.
И даже праздник не шумит гульбой,
Нет больше встреч весёлых и привычных.
Но что же так?.. Иль постарела я,
Отстав от всех замужних и женатых?
А, может, жизнь часы перевела,
Всех разделив на бедных и богатых.
И кто-то копошится в бедноте,
Сводя беседу на больные темы.
Кого-то ступор держит в пустоте,
И нет ни человека, ни проблемы.
Мне страшно: вдруг мы сами разбрелись,
И, заблудившись, ищем хоть кого-то.
Заслышав лишь собачий злобный лай,
Стучимся в незнакомые ворота.


*  *  *  

Опять весна, опять садов цветенье,
И в зелени, в цветах луга, поля.
И снова светлый праздник Воскресения
Во всех пределах празднует земля.
Но всё ли так в природе человечьей?
Увы-увы, кратка её пора.
Лишь в юности казался праздник вечным,
Когда гульба шумела до утра.
Казалось: жизнь и радость бесконечны,
Пора весны тянулась без конца.
И целовались юные беспечно,
Боясь лишь только строгого отца.
Ах, как же быстро минуло то время!
Пора любви, пора счастливых грёз.
Жизнь незаметно стала только бременем,
Порой потерь и безутешных слёз.
Опять гульба и праздник Воскресения,
Он чью-то юность вновь благословит.
Но не коснётся нас весны цветенье,
Ох, как же быстро времечко летит!..
И в стороне усталые, седые,
Как сироты на пиршестве чужом,
Отцы иль матери, давно немолодые,
Вздыхают молча о своём былом.


ОТЦУ

Ты молодой, и улыбаешься
С квадратной мраморной плиты.
А птицы звонко заливаются,
Не зная горя и беды…
И обернулось всё порухою,
Нет ни уюта, ни тепла.
И стала мать совсем старухою,
Хотя красавицей была.
А я всё помню ночи длинные
И разговоры допоздна.
Жизнь, будто стая журавлиная,
Махнула в тёплые края.
Но помнишь, папа? Ты похваливал
Мои рассказы и статьи.
Да безобидно подзадоривал,
Что, мол, «слабо» писать стихи…
Твои соседи все уж вымерли,
Тишь над селом, лишь петухи…
И я с тоски да одиночества
Пишу нехитрые стихи.
Ушли навек солдаты старые,
Что воевали, как и ты,
Лишь на могилках запоздалые,
Как покаяние, — цветы.


КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Давно то было, только помню я,
Ту пору зимнюю, метельную…
Отец дремающему братику
Мурлычет песню колыбельную.
Хоть голос груб, но сердце нежное,
Я слышу, аж душа заходится!
А мать бредёт по полю снежному:
Так ферма далеко находится!
И вырос сын, и стал мужчиною,
Своих детей двоих уж вырастил.
Но заболел тоской-кручиною,
Отца похоронив безвременно.
Который год уж к маме старенькой
Сынок не приезжает в гости.
С отцом, как будто снова маленький,
Лежит он рядом, на погосте…
А в доме старом тихо-тихонько,
И за окном зима метельная.
Но бабка старая правнучеку
Поёт всё ту же колыбельную.


*  *  *  

На холодном синем небосводе
Кисть рябины ярко заалела.
Пробудили молодость и грёзы
Бунинские «Тёмные аллеи».
Дикое и странное названье
Сладко завораживает душу.
Как стада, бегут воспоминанья,
Или волны, омывая сушу…
Оттого ль я так любила лето,
Что в садах глухих легко скрываться.
Охмелев, забыв про всё на свете,
До рассвета с милым целоваться.
Яркая луна, большие тени,
Мягкие, податливые травы...
Я пред вами встану на колени
За любви сладчайшую отраву.
Быть хотела гордой, как Надежда,
И наивной, ласковой, как Руся.
Затерявшись в мареве любовном,
Жаждала обратно не вернуться.
Но опять уходит сказка ночи,
Утро скучное уже сереет.
Молодое трепетное счастье
Не спасают тёмные аллеи…
Так и разошлись мы пристыжено,
Разлучил навек нас день-предатель.
В тишине понурой и постыдной
Слышно было, как «стучится» дятел.
И осталась лишь стыдом горячим
На щеках моих любовь былая.
Перестало сердце быть незрячим,
Жизнью правит голова седая.
А могло сложиться всё иначе,
Ведь в костре притухшем что-то тлеет.
Потому-то я всё чаще плачу
Да читаю «Тёмные аллеи».


ПОКОЛЕНИЕ

Мы — дети умерших отцов,
что молодыми воевали,
А после огненных боёв
страну из пепла воздвигали,
Отстраивали города
и пашни хлебом засевали,
Как в изнурительных боях
ни сна, ни отдыха не знали.
Мы — дети тех детей войны,
что повзрослели раньше срока,
Их настигали кровь и смерть
или госпиталей морока.
Тяжёлый бред и крик — «Вперёд!» —
и кровь сквозь все бинты алела,
У молодых на той войне
вся юность вешняя сгорела…
Нас восхищали ордена,
мы чтили памятные даты,
Мы низко кланялись отцам:
они защитники! Солдаты!
Теперь иные времена,
век молодой вовсю резвится,
Но мне седой старик-отец
живой, хоть нездоровый, снится.
Ряды солдат, ряды отцов
ох как стремительно редеют,
А у стареющих сынов
так рано волосы седеют.


СИНИЧКИ

Скудеет жизнь, последние странички
Слетают с твоего календаря.
Но за окном голодные синички
Ждут терпеливо твоего зерна.
Им не понять, они в недоуменье:
Ведь ты всегда их досыта кормил.
А нынче распростёртый на постели,
Лежишь ты, и подняться нету сил.
Но и в дремоте снится по привычке
Весёлый пёс, виляющий хвостом.
А на окне озябшие синички
Тебя благодарят за щедрый корм.


*  *  *  
      И дым отечества нам
      Сладок и приятен.
                  А. Грибоедов

Увы, как горек этот дым!
Сжигают хлам усадьбы старой.
Хозяин умер, и один
Остался дом его усталый.
Устав от горя и потерь,
Он ревностно хранил предметы.
Но всё в огонь летит теперь:
Вот стул, вот лампа, вот… портреты.
А вот хозяина постель —
Брезгливо сброшены подушки.
И прочь старинный самовар —
Такой красивый! Как игрушка!..
В огне, в дыму былая жизнь.
И ничего уж не осталось,
Чем так хозяин дорожил,
К чему рука его касалась…
Быть может, сладок дым иной,
Когда сжигают лист опавший.
Его с отрадою вдохнёт
Крестьянин, от страды уставший.
А тут… вздыхает ветхий дом,
Шуршат старинные обои,
А на цепи голодный пёс,
Беду почуяв, горько воет.


ЛЮБОВЬ

Всё решено, я ухожу,
Ты остаёшься с той, другою.
Что предназначена судьбою,
Душой и жизнью быть с тобой.
Но, Боже-Боже! Боже мой!
Но как же без тебя… одной?..
Без этих рук, без этих плеч,
Без наших легкокрылых встреч!
Людскую слушая молитву,
Твердит мне лучшая подруга,
Что по себе найду я друга
И без жены, и без детей.
И будет всё, как у людей.
Как у людей… Какая глупость!
А сердце гложет вновь и вновь
Неутолённая любовь.
Ведь не родились наши дети,
И мы несчастней всех на свете.
Мне крикнуть хочется: вернись!
Или хотя бы оглянись.
Неужто так угодно Богу:
Брести истоптанной дорогой
С душой пустою, не любя,
Как ты меня, а я тебя.


ЗИМА

Не прежняя, не голубая —
Постылая, очередная,
Незваною стучит в дома
Сегодня нищенка-зима.
И где же, где твои узоры?
Где инея волшебный пух?
Где завывания и стоны
Тех жутковатых к ночи вьюг?
А утром сказка снегопада,
Сугробы — облака белей!
Казалось: ничего не надо!
И что же может быть милей.
А нынче, что с тобою сталось,
Зима, зима! Краса Руси!
Какая порча иль усталость
Твои безумства унесли.


ВДОВА

Вдовий век не короток и горек,
Тянется, как прошлой жизни тень.
Ночь без сна и без привычных хлопот,
На былое не похожий день.
Отошли и слёзы, и стенанья
В голове поникшей, словно дым.
Одолели враз воспоминанья…
Он с войны вернулся молодым.
С пышной шевелюрой, с орденами,
Всё девчатам голову кружил.
Только с ней, с рождёнными сынами
Всю-то жизнь до капельки прожил.
Было всё — и радости, и слёзы,
Жизнь прожить — что тяжкий крест поднять.
Но теперь лежит он под берёзой,
Смерть его невмоготу принять.
Выросли и сыновья, и внуки —
Нянчат своих маленьких детей.
Только оттого горчей разлука
С тем, кто был на свете всех милей.


*  *  *  

Уж минул молодости цвет,
Ждала тебя — о сколько лет!
Терпела и молчала,
Дожди в окно стучали.
И осыпался яблонь цвет,
И мне самой уж много лет.
Но чудится: вдруг кто-то
Мне постучит в ворота.
А этим «кто-то» будешь ты,
И сердце словно с высоты
Сорвётся в радость встречи
В один осенний вечер.
И будет так прекрасно!
Неужто всё напрасно:
Постылых будней суета,
Потерь и горя маета.
Обиды и мученье,
И горькое терпенье.
Смотрю в святые небеса,
И верю, верю в чудеса.
К полуночи мне кто-то
Вдруг постучит в ворота.


К МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ

Я, как и Вы, беспомощна пред бытом,
Меня, как Вас, своей не признают.
Как отраженье в зеркале разбитом,
Мой мир, мои слова, мой неуют.
Я, как и Вы, безмерно одинока,
Хотя любить способна без границ.
Но Вам ли объяснять, каким жестоким
Бывает даже выраженье лиц.
Я не поэт, как Вы, как Вы — не гений,
Но серый свет бессонниц мне знаком.
В нём излиянье тайных вдохновений,
За кухонным — не письменным столом.
Не признавали Вас, Вас изгоняли,
Скитались Вы в морозах и в пыли.
И что мои ничтожные печали,
Коль Вас, увы, до петли довели.


ПАМЯТЬ

Неужели ту войну забудут,
И никто не просветит ребят.
Ведь под каждой красною звездою
Их родные прадеды лежат.
Что была война, что воевали
И за дом, и за родную Русь.
Чтобы дети в мире вырастали,
Сохраняя в сердце память-грусть.
Сколько раз оплаканы могилы
И вдовой, и внуком молодым.
Редкий сын, в кулак собрав все силы,
В сорок лет не делался седым.
Срок придёт, и мы в могилы ляжем,
Завещая радость молодым.
Только кто им про войну расскажет,
Про пожар над Родиной и дым?


МЕЧТА

Заветная мечта из жизни давней:
Покинуть суету ничтожных дел
И ночью поспешить на поезд дальний,
Умчать за горизонт, за мыслимый предел;
Сидеть в купе уютном, полусонном,
И созерцать вокзалов яркий свет,
Что пробегают за окном вагонным, —
Я так мечтала много-много лет!
Уехать, убежать, оковы сбросить,
Найти иных друзей, иной причал.
Но жизнь летела под судьбы колёса,
И ветхим стал заброшенный вокзал.
Заплёваны полы, и кресел нету,
А грязный угол бомж облюбовал.
Нет больше касс, и не купить билета,
И скорый поезд мимо пробежал.


РАЗДУМЬЯ

А может быть, напрасно я тоскую
О той несбывшейся утренней мечте.
Кто знает, что случилось бы со мною
На призрачной и скользкой высоте.
Была б ли счастлива я там,
Где вечный праздник,
Где день и ночь резвится суета?
Где целится стрелой Амур-проказник,
Считая, как очки, разбитые сердца?
Не стала я, увы, хозяйкой жизни,
На праздник жизни не была звана.
И всё же, меж рождением и тризной,
Мне как-никак своя судьба дана.
Пускай отмечены тоскою и мученьем
Мои и светлые,  и пасмурные дни.
Исполню я земное назначенье
Своей надежды, веры и любви.


Источник: Журнал «Звонница», № 11, 2009. Стр. 198-202

Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2017