ВИТАЛИЙ ВОЛОБУЕВ

ВСТРЕЧА
Рассказ

Уже поздно и разговор начинает пробуксовывать.

Оба они прекрасно знают, чем заканчиваются подобные вечера в курортных местах. А им так не хочется, чтобы этот чудный день был завершён, как обычно. Вернее — как обычно бывает.

— Ты женат? — говорит она.

Он отвечает не сразу.

— И хорошо, Коленька, и хорошо, — она говорит быстро, и он удивляется этой поспешности, и не понимает — что ж тут хорошего?
— Мы будем пить чай и разговаривать, разговаривать. Хоть весь вечер, всю ночь. И не надо ничего.

Она останавливается, понимая, что не может сама уйти от того, от чего пытается уйти — от упоминания об «этом».

Он встаёт, подходит к окну, долго смотрит в тёмное небо, на звёзды. Возвращается и снова садится в кресло. Отхлебнув чаю, говорит:

— А потом разлетимся и потеряемся...
— Коленька, не говори так, мне страшно.

Она берёт его руку, сжимает её, потом отпускает и вжавшись в кресло, поёживается, как от холода.

Он допивает уже остывший чай и, долив чайник, включает его. Она хочет прикурить, но спичка ломается и она бросает и спичку, и коробок на стол.

— Не надо курить, — говорит он, — сейчас чай согреется.
— Ты не любишь курящих женщин? — спрашивает она.
— Дым запахи заглушает. А запахи — это целый мир. Знаешь, как говорят — если кот потерял нюх, то мышей уже не ловит.

Она хохочет и кладёт сигарету на стол. Он выключает чайник и наливает в чашки заварку. Пьют.

— А чай? — спрашивает она.
— Что чай?
— Это тоже запахи. Правда, если хороший чай.

Она улыбается чему-то, смотрит на него, и он тоже улыбается.

— Ты чему улыбаешься? — спрашивает она.
— А ты?
— Просто так. Подловил ты меня — с сигаретой. Мне теперь страшно её в рот взять. Мышей ловить не буду.
— Да ты кури. Просто я сам бросил давно и будто мир стал богаче. Я думаю, что от запахов. Потому и сказал.
— И я хочу, чтобы богаче. Мне уже не хочется.

Они пьют чай, смотрят друг на друга и молчат.

«Как же быть, — думает она, — я не уйду отсюда. Опять в эту скучную жизнь, с дрязгами, ссорами, интригами?.. А если не уйду?.. Но ему тогда придётся себя мучить. Что он скажет жене? Мне-то что?.. А если уйти, он обидится, не гонит же... Нет, буду сидеть до последнего. Прогонит, так прогонит, мне теперь всё равно».

«Как же быть, — думает он, — я не прогоню её отсюда. Опять эта скука курортная, безделье. Такая встреча. Будто жил ради неё. Как легко, как просто с ней. Вот сейчас встанет, попрощается, а я и задержать не сумею. Как, под каким предлогом? Она скажет: — Ну вот, и этот... А что делать? Уйдёт, и будет мучительная ночь от сознания того, что мог удержать и не удержал, потерял самое дорогое... Неужели самое дорогое?..»

— Что ты так смотришь? — спрашивает она. Он молчит, оглушённый своей мыслью и не может ничего сказать.
— Давай ещё чаю, похозяйничай.

Так он выигрывает несколько минут, чтобы прийти в себя.

Она наливает чай, подаёт ему, берёт сама, и усаживается в кресло прямо с ногами. Ему нравится, что она так, по-домашнему, сидит в кресле. Она наклоняется к чашке, но глаза не отводит от него и они странно глядят из-подо лба с челкой.

— Какая ты милая, — говорит он.
— Это комплимент?
— Ты с каждой минутой меняешься, а мне это нравится и нравится. Можно и влюбиться.
— Так уж и влюбиться. Возраст не тот.
— Разве это от возраста зависит?
— Зависит-зависит. Если бы мне было семнадцать, а тебе девятнадцать, мы бы не сидели с тобой, и чай не пили, а целовались бы где-нибудь в подъезде. А теперь, небось, и целоваться разучились, сразу дальше...

Он понимает, что разговор обостряется, у него начинает щемить в груди, и он, не отрываясь от чашки, мелкими глотками пьёт. Мучительно соображает, как ответить, чтобы не спугнуть настроение, такое ещё хрупкое.

— А я руки целую, — говорит он, и ускользнувшая было лёгкость общения возвращается к нему.
— Да ну, — удивляется она, — ты просто ископаемое, кто же сейчас руки целует, разве уже в постели?

Он встаёт, подходит к ней, наклоняет голову и подаёт руку. Она принимает игру, протягивая свою театрально выгнутую ладошку и вставая с кресла. Пальчиками другой руки она оттягивает краешек платья и делает нечто, похожее на реверанс. Он наклоняется, прикладывается к руке, и вдруг ощущает затылком её теплую ладонь, а над головой её легкое дыхание. Он замирает в странной позе и, не найдя иного выхода, опускается на колени. Видит перед собой её платье, обнимает её колени и прижимается к ним. Что за чудный аромат окружает её, пьянит и будоражит. Он разжимает руки, будто в тумане встаёт, подхватывает её перед собой. Она, чуть вскрикнув, всерьёз или для приличия, обнимает его за шею, а он кружит её посреди комнаты. Потом осторожно ставит на пол. Она, не разжимая рук, тычется носом в его щеку, он ощущает губами её волосы и они погружаются в блаженное состояние поцелуя.

— Вот тебе и «не тот возраст», — шепчет она ему в ухо, а он всё целует её волосы, зарывается в них носом, а руки — ну что с ними поделаешь — привычно оценивают обстановку.
— Люблю тебя, — шепчет он, пьянея от запахов и мыслей.
— Ты же не умеешь лгать.
— Разве я лгу?
— А жена?
— Ты моя жена...


Потом они лежат и смотрят в окно. Шторы раздвинуты и видны звёзды.

— А мне ни капельки не стыдно, — шепчет она.
— Почему тебе должно быть стыдно?
— Я ведь украла тебя.
— У кого?
— У твоей жены.
— Ты не можешь меня украсть у неё. Это она меня украла. У тебя.

Она наклоняется к нему, прикасается к губам и опять, откинувшись, смотрит в окно.

— Вот что значит вовремя бросить курить, — вдруг говорит она.
— Ты о чём? — удивляется он.
— Хорошо мышей ловишь.

Он блаженно молчит, потом обнимает её, стискивает в объятиях:

— Не отдам, никому не отдам.
— И не отдавай, и правильно.
— И никуда отсюда не уеду.
— И не уезжай, и правильно.
— И тебя не пущу.
— Она начнет разыскивать.
— Не найдёт.
— Найдёт.

Он вспоминает ту, кого назвали «она» и ему хочется помирить её с этой. У него вовсе нет отвращения или неприязни к той, а эта просто прелесть. И он никак не может решить, с кем бы он остался, если бы сейчас ему это предложили.

— Любишь её? — спрашивает она, будто подслушав его.
— Не могу сказать. Мне кажется, что любовь это что-то другое. Ну вот как у нас.
— А там привычка?
— Я только сейчас об этом задумался. Почему мне так свободно с тобой? Кто ты?
— Я судьба твоя. Только что-то нас развело тогда. А теперь свело.
— И ничего нельзя сделать?
— Ничего.
— Неужели обычный курортный роман? Как это пошло.
— Вот вы, мужики, какие. Всё испортил.
— Ну нет, ты мне шла по боговой разнарядке. И только он может её отменить.

Он накидывается на неё, словно молодой петушок. Она не сопротивляется.


Утром она уходит, тихо прикрыв дверь. Он, что-то бормоча во сне, спит ещё долго, разметавшись по постели.

1988



Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2016