Людмила Чумакина по праву может считаться белгородским поэтом, поскольку две её первых книги вышли в Центрально-Чернозёмном книжном издательстве, да и вся её творческая жизнь так или иначе была связана с белгородской литературой.

Она вспоминает: «В последнее время мне не дают покоя три души, которые «где-то там...», поэтому мне трудно сразу отделить и разлучить три имени: Филатов, Островский, Мерзляков. Общего в них — ничегошеньки! Совсем разные стихи и судьбы, но они повязаны большим: смертью. Я теперь старше их, и, не выдержав, назову поэтов — «мои мальчишки».

Саша, Гена, Витя. Филатов, Островский, Мерзляков. В последний раз мы встретились осенью 1988 года на похоронах Саши (наша зимняя встреча с ним, в том же году, была последней). После­дней она оказалась и с Геной, и с Витей. Я их потеряла, да и они меня не искали. И причин этому не найду, чтобы внятно объяснить... Одним словом — поэты.

На похоронах Саши ко мне подошел Гена и сказал со смущенной ласковостью: «Давай, Людочка, вместе понесем венок». И весь разговор. Витя, выходя из какого-то автобуса, сверкнул на меня глазами, улыбка в бороденке дернулась: «Здравствуй, Люд, рад тебе...». И весь разговор.

Потом я много лет не видела книг Гены, а посмертную рукопись Вити пристраивала в какой-то том антологии «Неизвестная Россия», не вышедший до сих пор (денег ли нет? Страх ли «известных» перед дремучей силой «неизвестных»?) Посмертную книгу Саши я долго и жадно читала (чего искала — не знаю). Стихи Вити меня ошарашили (не ожидала от него таких вершин!) Книг Гены ждала много лет — и вот дождалась... (Ощущение, что он в пустыне Гоби, а я — в Сахаре. Докричаться не могли, чтобы стихами обменяться. Что это было, скажите на милость?!)

В 70-е годы с ним было связано так много! В студии мы сидели бок о бок в желтых цыплячьих свитерах, одинаково румяные ровесники, помешавшиеся на рифме. Это были годы, но относитель­но всей жизни — короткий срок!»

Теперь и её страничка появилась на Литературной Белгородчине.