ЛИРА АБДУЛЛИНА

ТАКОЕ ЭТО РЕМЕСЛО
Из книги «Пока горит пресветлая звезда» (1986)

Подготовила к публикации Татьяна Олейникова. 2015

* * *

Горит звезда пресветлая в веках,
Прозрачный свет над крышами струится,
В такую ночь, наверно, людям снится
Осенний сад. И яблоко в руках.
На свет звезды безумней мотылька
Летит душа — полуночная птица.
Кто и за что обрёк меня томиться,
Припав лицом к листу черновика?
Обуглив мне и губы, и глазницы,
Бессонница, быть может, разразится
Всего лишь малой песенкой дрозда.
И всё равно: пусть мука эта длится,
Пока летит полуночная птица,
Пока горит пресветлая звезда!

К МУЗЕ

Поизносились твои обновы —
И перстень медный, и плат кумашный.
Глядишь так странно и так сурово.
Уже не больно? Уже не страшно?

Тебя, тихоня, не разглядели
И не признали в ряду калашном.
Переболело? И в самом деле
Уже не больно? Уже не страшно?

Спасибо, Муза, что мельтешеньем
Не осквернился мой день вчерашний.
И это будет мне утешеньем —
Уже не больно. Уже не страшно.

Зато летать мне, минуя сети
И суесловья, и скуки зряшной,
И в одиночку в такие нети
Уже не больно. Уже не страшно.



*  *  *

Тяжесть тела — такая обуза!
Тяга к небу rpoxoчет в груди.
Улетаю! Да здравствуют музы!
Я не знаю, что ждёт впереди.
Отметаю житейскую прозу,
Отвергаю все виды езды,
Улетаю под властным гипнозом
Притяжения синей звезды.
За спиной только ночь, только ветер.
Неужели земля мне мала?
На земле мои малые дети
И простые земные дела.
Хоть лета мои клонят к покою,
Но рассудок с душой не в ладу.
Я не помню, чтоб дурью такою
Кто-то мучился в нашем роду.
Значит, всё же — да здравствует проза?
Проза жизни — надёжный причал?
Отпугнув мои смутные, грёзы,
Троекратно петух прокричал.
Возвращаюсь к родному гнездовью
Наискось голубому лучу,
Только знаю: за синей звездою —
Лишь стемнеет — опять полечу.



*  *  *

В одной руке базарная кошёлка,
В другой — ребёнка малого рука.
Снуешь весь день, ссутулившись слегка
Как по канве прилежная иголка.

Влачишь свой воз. Поклажа нелегка
Роптать нет сил, да в этом мало толку,
Потерян день, раздроблен на осколки
В толпе людской, бурлящей, как река.

А ночью, уловив издалека
Иные звуки, музыку иную,
Проклюнется вдруг светлая строка.

Награда непомерно велика.
Я день прошедший переименую:
Он светел впредь, и днесь, и на века.



*  *  *

Глина, красная вчера,
Нынче в пальцах гончара
Обрела попытку формы,
Очертание чела.
Ощущение крыла
Пробудилось в красной глине,
В чистоте прекрасных линий —
Вдохновенье гончара.



*  *  *

Дитя моё, рожденное из глины!
О, как изящен выгиб лебединый
Прекрасных линий!
Славьте гончара!
Но это мне почудилось вчера.
А нынче причитаю: труд напрасен,
Горшок и неуклюж, и несуразен,
И кособок. На что это похоже?
Начну сначала — завтра будет то же.
Подобный труд Сизифу по плечу.
И всё-таки другого не хочу.



*  *  *

Напасть! Нашествие! Набег!
И сей каприз необъясним:
То белый снег, то синий снег!
За что? И что мне делать с ним?
Снега, снега — и впредь, и днесь.
И бесконечная зима.
Снега, сошедшие с небес,
Снега, сошедшие с ума!
Полярный круг — гончарный круг,
Вершит, поскрипывая, бег.
Леплю прилежно. Из-под рук
То белый снег, то синий снег,
То белый лёд, то белый наст,
Река и белое весло.
Такое это ремесло:
Бери что есть. Что мир подаст.



*  *  *

                 А. Монасыпову

Осенний дождь так долго длился,
Что изнемог к исходу дня.
Но шум дождя в меня вселился
И влился музыкой в меня.
Безмолвный мир преобразился,
Сверкнул. И в отблесках огня
Всё зазвучало. Бес вселился.
Вселилась музыка в меня.
Мне дождь потом и ночью снился,
И в предрассветной тишине,
Томил и бесконечно длился:
Звучала музыка во мне.
И отзвук вдруг со звуком слился,
И в народившейся волне
Неповторимый миг продлился:
Рождалась музыка во мне.



*  *  *

В редакции столицы
Везут свои стихи
Провидцы из провинций,
Пророки от сохи.
Надвинув глубже кепку,
Обдернув рукава,
Торопятся, как в Мекку,
Как в храмы Покрова.
С безумными глазами,
Наивны и тихи,
Ночуют на вокзалах,
Обняв свои стихи.
Очнувшись на рассвете,
Робея, не дыша,
Идет поэт — к поэту,
К душе родной — душа.
Редактор и не взглянет
На тяжкие труды.
Он, видите ли, занят:
Стихов хоть пруд пруди.
Но вновь бледнеют лица,
Глаза огнём горят:
Провидцы из провинций
Поэзию творят.



*  *  *

Что пользы иволгу учить
Петь по указке и по нотам.
Поёт, когда придёт охота,
А нет охоты — замолчит.

Что пользы ласточку учить
Её стремительному лету —
А бесполезная работа
Не может вас не огорчить.

Полынь горчит, ручей журчит,
Стучит калитка, как стучится,
Как песне надобно случиться
Никто не может научить.



*  *  *

Как омут, смыкается дрема,
И, в омут нырнув, словно сом,
Не слышу небесного грома —
Так крепок мой праведный сон.

Но ежели кто-то незримый
Смычком прикоснётся к струне,
То отзвук, едва уловимый,
Как гром пророкочет во мне.

Тогда я почувствую снова
Во тьме, разомкнувшейся вдруг
Вот-вот переплавится в слово
Невнятный пока ещё звук.

И каждой кровиночкой в теле
Предчувствуя — будет гроза,
Встаю с раскаленной постели,
Расширив ночные глаза.




СОМНЕНИЯ

1.

Не зная сомнений и страха,
Не ведая творческих мук,
Поёт-заливается птаха,
Плетет шелковинку паук.
Плоды их трудов — совершенство.
Так было и будет вовек.
За что же такого блаженства
Лишен на земле человек?

2.

Во взоре горящем отвага,
Порыв, нетерпение, страсть,
И властью над белой бумагой
Дитя упивается всласть.
Природа, творящая благо,
Неужто не взглянешь на миг,
Как плачет над белой бумагой
Тот выросший твой ученик?

3.

Не блажь ли, не глупость ли это:
С упорством таким и тоской
И это дыханье рассвета,
И этот пейзаж городской,
И влажных побегов движенье
Пытаться в размер уложить?
Рассыпься и сгинь, наважденье,
Даруй мне о, жизнь, наслажденье
Без вымыслов всяческих жить.



В МАСТЕРСКОЙ ХУДОЖНИКА

                   И. Хегаю

1.

И живут в этой маленькой странной обители
Кисти, краски, подрамники и растворители,
И летают, раскрыв разноцветные клювики,
Словно серые птицы, свинцовые тюбики.

Я слежу не дыша этот танец алхимика.
Этот взлёт, этот взгляд, этот жест, эта мимика –
То ли бред спиритический, грёзы лунатика,
То ли трезвый и точный расчет математика.

Две стихии столкнулись — земная и звёздная.
И коснулась виска сила тёмная, грозная.
«Ты бледна», — говоришь ты, ко мне обращаешься,
Где ты был? Ты откуда ко мне возвращаешься?

2.

Мой друг рисует мой портрет,
В моё лицо глядит, как в воду.
Вода бежит. В ней нету броду.
В ней нет следов прожитых лет.
Там только тень, там только свет.
Лицо типичной азиатки
Хранит извечную загадку
Восточных лиц. Ответа нет.
Ни взглядом горестным, ни всхлипом
Не выдал верный друг меня,
От кривотолков заслоня
Бесспорностью стереотипа.

3.

Мы одной с тобою масти.
Не любим и не влюблён —
Мерой высшего участья
Ты ко мне приговорён.

Нашей дружбе знаем цену,
Только дело не в цене,
Наши нервы, как антенны,
На одной сплелись волне.

Мы с тобой знавали оба
Жар бушующей крови,
Дружба самой высшей пробы
Драгоценнее любви.

На багровый свет заката
Мы летим плечом к плечу,
Хоть дыханья маловато,
Слышу рядом голос брата:
— Как дела?
— Пока лечу.



ГАБДУЛЛА ТУКАЙ

1.

Последний снимок на пороге мглы:
Больничная постель почти не смята —
Настолько невесомо и крылато
Измученное тело Габдуллы.

Последний час. О, господи, прости,
Прости его, святого святотатца!
Легко ли с белым светом расставаться?
На покаянье душу отпусти!

Последний миг. Пронзает, как игла,
Страдание в глазах потусторонних.
Смотри, Казань, на дрогах похоронных
Дитя твое — Тукаев Габдулла.


2.

Не щадила его жизнь — колесовала,
Чёрным по черну узоры рисовала.

Чёрным хлебом из мякины и гороха,
Источила ему грудь бациллой Коха.

Обрекла его на чёрное сиротство,
С белым вороном подчёркивая сходство.


3.

Ростом мал, невзрачен ликом
В исступлении великом
Пишет ночи напролёт.
Жизни крохотный огарок
Безрассудно щедр и ярок —
Всё известно наперед.
Ах, Казань, куда смотрела?
На твоих глазах горела
Эта свечка с двух сторон.
Не Казань, а наказанье:
Отдала на растерзанье
Стае бешеных ворон.
Сердце нежное поэта,
Растащив по минаретам,
Расклевало воронье.
Догорел. Угас до срока.
Нет в отечестве пророка.
Нет пророка. Есть вранье.

4.

Вопрошает божья рать,
Отмеряя век:
— Тяжело ли умирать,
Дерзкий человек?

— Я не грабил. Не убил.
Мне неведом страх.
Чем аллаха прогневил —
Ведает аллах.

Двадцать семь всего лишь лет
Прожил на веку.
И последний свой бешмет
Отдал бедняку.

— Бедняку, инша-алла,
Рай и в шалаше,
Надо было,  Габдулла,
Думать о душе.

— В мире скряг и торгашей,
Знавших что почём,
Думал только о душе.
Больше ни о чём.

Тяжело мне было жить,
Тяжко умирать.
Больше не о чем тужить —
Тишь и благодать.



АХ, СТОЛЬНЫЙ ГРАД

1.

«Ты уходишь. В добрый час, —
Шелестели травы, —
На кого покинул нас.
Эх ты, златоглавый?»

Зашумели камыши,
Рощи и дубравы:
«Чем же мы не хороши.
Эх ты, златоглавый?»

И пророчила Ока
Возле переправы:
«Изведёт тебя тоска,
Эх ты, златоглавый!»

И пошёл он наугад —
За бедой ли, славой ли?
В златоглавый стольный град
Отрок златоглавый.

2

Ах, стольный град по имени Москва,
Ах, столько лет брала его тоска
По мостовым твоим и по мостам!
И час настал. Урочный час настал.

Ах, стольный град по имени Москва,
Ты без него — пустынна и пуста,
Он без тебя — чернец в чужом дому.
Вы друг без друга — не бывать тому!

Ах, стольный град по имени Москва,
А без тебя — что головой с моста!
...Колокола поют, гудят, горят,
Москва слезам не верит, говорят.

3.

Москва слезам не верила,
Сама в слезах по горлышко:
И с юга к ней и с севера
Несут печаль и горюшко.

Смиренные и грозные.
Отпетые и битые,
Болезные и слёзные
И все ж не лыком шитые.

Москва — она печальница,
Кормилица, заступница,
Блудница и охальница,
Святоша-богохульница.

Пророчица, провидица,
Мотовка и добытчица,
Москва — душеприказчица,
Истица и повытчица.

Румяная, желанная,
Духмяная и сдобная,
Земля обетованная,
А в центре — место лобное.

Велит казнить иль жаловать
Великого и малого,
Испытывает славою
И сильного, и слабого.

Москва его приветила,
Перстом своим отметила.

И охнула берёзонька:
«Серёженька, Серёженька.


Источник: Абдуллина Л. С. Пока горит пресветлая звезда. Стихи. Москва, Современник, 1986

На страницу Лиры Абдуллиной

Татьяна Олейникова, Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2015