УТРО

Деревенское раннее утро.

Ещё не выгоняли коров, не открывали кур; длилось хрупкое, прекрасное мгновение, мгновение рассвета и пробуждения.

Обычно я спала в это время, но в это утро не было сна. Душа была бодра, вернее сказать — свободна от переживаний и от радостей, как будто опорожнённый и вымытый сосуд, готовый принять новое содержимое и содержание.

Я лежала и думала: почему я проснулась, какие у меня дела на сегодня? Но ничего не смогла вспомнить. Тем не менее встала, оделась и, удивляя свою мать, выехала на коляске во двор.

Какое-то еле уловимое, но настырное чувство тянуло меня уехать далеко-далеко от своего дома, от близких мне людей, от привычных дел, от невеселых мыслей, от несбывшихся мечтаний, невыплаканных слёз и не вылетевшего, лёгкого смеха. Но самое далёкое — это бугорок и полянка за огородом. Вот туда я и покатила.

Вскарабкавшись по мокрой и высокой траве на возвышенность, я вдруг ощутила вместо усталости лёгкость и необыкновенную свежесть тела. Здесь я была близка просыпающемуся лесу, молодому камышу, поющим птицам и вечно бодрствующему небу.

Я уже сказала, что тело было свежо и упруго, а вот душа — по-прежнему спокойна и тиха. Физические чувства и физическое состояние жили сами по себе, будто я находилась в двух измерениях.

Когда я поняла это, мне вдруг подумалось, что, наверно, такое бывает перед смертью: душа готовится к расставанию с телом, и уже оно не в силах диктовать ей свои условия жизни.
Эта мысль не придала мне страха, только настойчивей стала я прислушиваться к себе и всматриваться в лежащий вокруг меня зелёный и голубой мир.

Утро как бы замерло, мгновение рассвета длилось намного дольше обычного, или мне это только казалось, во всяком случае, изменений не было: так же было тихо, неярко, прохладно и одиноко. Одиноко до такой степени, что хотелось упасть на колени, зап-лакать и попросить Бога сойти ко мне. Было видно, что душа всё ещё помнила о моём теле и не давала мне превратиться в камень.
С той же скоростью, с какой восходит солнце, просыпались во мне чувства, мысли, мечты; они толкались, смешивались, распирали меня, и я бы действительно упала на колени и заплакала и засмеялась, если бы вдруг что-то не заставило оглянуться. За моей похолодевшей спиной столбом стояло облако. Сначала оно мне показалось белым, прозрачным, но потом, присмотревшись и опомнившись, я разглядела в середине его какую-то синеватую тень. Тень в облаке, как в оболочке, двигалась, меняла форму, но не выходила наружу.

Душа моя, помимо моей воли и заполнившего меня страха, радовалась и тянулась к этому странному облаку. Мне хотелось попробовать его рукой, но шевелиться я не могла, сказать что-либо не было сил. Неописуемое и необъяснимое ощущение неземного происхождения владело мной, как владеет ветер маленьким, оторвавшимся от дерева листочком. Я трепетала всей душой и телом, иногда мне казалось, что я сплю или брежу, но мозг был свеж и чист, как никогда до этого.

Через какое-то мгновение облако, будто кожура банана, развалилась на все стороны живыми, белыми лепестками, и в центре, как андерсеновская Дюймовочка в тюльпане, выращенном одинокой женщиной, блистала одеждой и божественным светом глаз человеческая фигура. Был ли это мужчина или женщина — я не поняла, видела только, что это человек.
Через минуту полного оцепенения я подумала: «Это — Бог!»

— Я не Бог, но ты меня ждала, — сказал человек-тень. Но голос его звучал не изо рта, хотя он его и приоткрыл, а откуда-то сверху, будто ветерок пронесся надо мной.

— Да, — ответила я и легко и беззвучно заплакала.

Плакала долго, и со слезами выходили из меня сомнения, страхи, болезни. Вместо усталости приходило необыкновенное, ни разу доселе не испытанное мною желание жить...



ГРОЗА

Гроза загремела совсем неожиданно, и оттого казалась неестественной, ненужной и страшной.

Глухие удары заставляли дребезжать оконные стекла и лихорадочно дрожать занавески.

Чёрная, словно она была родная дочь тучи, кошка сузила свои большие глаза, секунду о чём-то подумала и шмыгнула в любимый уголок за печкой.

Ветер шелестел шёлковыми платьями берёз, как пьяный мужик, стучался в закрытые двери, издавая жалобные стоны.

Дождя еще не было, и казалось, его никогда не будет, потому что и так слишком было неуютно во дворе и в доме.

Где-то под самым сердцем зашевелился первобытный страх, какое-то мгновение хотелось рвануть за кошкой в её спасительное гнёздышко.

Не видя голубых разрядов молний, то и дело разрезающих тяжёлые тучи, словно кривою саблей, немного успокаиваюсь. Натягиваю на себя одеяло и сижу чуть покачиваясь, будто и меня достаёт ветер.

В голове рисуется картина чистого поля. Вижу, как в эту минуту идёт по нему одинокий человек, не защищённый, без надежды на спасение. Начинаю чувствовать телом озноб — его озноб, страх, раскаянье, мольбу, — то ли дождь достал меня, то ли слёзы катятся по щекам.

И вдруг я отчетливо понимаю: жизнь моя пройдет не попусту, если я хоть один раз смогу помочь путнику, хоть один раз кого-то смогу приютить, обогрею, успокою.

Я сбрасываю одеяло и спешу к окну.

Дождь все-таки пошёл. Длинные полосы разрезают стекла на ленточки. До боли в глазах я всматриваюсь в темень в надежде разглядеть кого-нибудь, чтобы броситься на помощь и оправдать своё существование на этой, такой разной и такой неожиданной земле...



ЯБЛОКО

Под моим окном растёт яблоня.

Как только подует ветерок, большое, но ещё недозрелое яблоко стучит в раму, будто просится в дом. Когда в окно стучится птичка, говорят, что это к известиям, а вот к чему стучится яблоко?

От этого размеренного и долгого стука тревожно и неуютно на душе. Не слышно стука маятника в часах, не слышно стука собственного сердца. Тяжесть в руках, в ногах и в мыслях не дает шевельнуться, и я, вот уже который час, а может быть день, или год, или вечность, слушаю эти удары и жду, жду объяснения моей тревоги, моей тяжести, моей надежды.

И вдруг яблоко падает. Падает медленно, неохотно и даже как-то печально. Переваливаясь с боку на бок, катится по широким, темно-зеленым листьям. От недавнего дождя листья мокры, и оно становится блестящим, по нему, будто слёзы, стекает вода. И вот так, плача и шелестя, падает оно на землю, глухо ударяясь, и замирает надолго-надолго, навсегда.

В доме становится тихо и, казалось бы, спокойно, но нет, я чувствую всеми своими чувствами, что произошло несчастье, погибло прекрасное существо, живой организм, не сумевший созреть, не сумевший сказать, выразить свои ощущения, принести кому-то радость, а только всего-навсего растревожить, обнадёжить, а потом осиротить навсегда...



НИКУДА НЕ УЕДУ...

Я никуда не уеду, пока зелен луг и белы ромашки, пока молодой лук, словно шаловливый Амур, нацеливает свои нежные стрелы в звёзды, висящие над огородом, пока тянутся золотая песня соловья и серебряный свист иволги. Я буду сидеть среди этих зелёных волн и слушать, как текут летние воды жизни; сидеть спокойно, лишь иногда замирать от страха, видя жужжащую пчелу у себя над головой.

Сидеть, лениво и блаженно думать, как хорошо жить маленькой и незаметной жизнью, жизнью бабочки или божьей коровки, жизнью зелёного горохового стручка; любым видом, любым цветом, любым способом, но жить, но чувствовать.

Я никуда не уеду, потому что дышится мне здесь весело и думается легко.

Лето только-только входит в силу, оно свежо и сочно, оно полно сил и надежд. И оттого-то хочется мне быть ласковой ко всему свету, ко всем этим лугам, ромашкам, бабочкам.

Где-то далеко-далеко от этой моей жизни есть другая жизнь, она меня зовёт, но я никуда не поеду; я буду ждать, когда засохнет поле, когда улетит соловей и иволга потеряет свой серебряный свисток; я буду ждать холода. Вот тогда, когда замёрзнут руки, когда соскучатся глаза по красоте и заскучает душа без нежности, без ласки, без весёлых песен, брошусь я в дальнюю дорогу, словно отставшая от стаи птица, и полечу на долгий и настырный твой зов. Примчусь к тебе и снова буду счастливой, ведь ты умеешь продлевать лето.



СПРАВЕДЛИВОСТЬ

Все мы дети своего времени, мы не можем быть ни хуже и ни лучше него. Наверное, только редкие индивидуумы способны быть выше, лучше своей эпохи.

Возьми любого человека, живущего рядом с тобой, присмотрись к нему, разберись в его жизни, и убедишься, что его нельзя спутать ни с каким другим человеком, выросшим в другое время.

Каждая буква, даже чёрточка истории отражается на человеке, независимо от того, был ли он в гуще революционных событий, в жерновах коллективизации, горел ли в огне войны или просто жил и трудился на маленьком клочке своей родной земли.

Горькие, иногда страшные, а иногда и счастливые судьбы дарит людям время.

Человек многое может сделать, многое пережить, перестрадать, и, умирая, он будет доволен своею жизнью только тогда, когда может себе сказать, что жизнь, судьба, какой бы трудною ни выпала, была справедлива к нему.

Получается так, что главным лозунгом нашей жизни должно быть слово «справедливость».



ГЛАВНОЕ, КОНЕЧНО, ЛЮБОВЬ...

Сегодня я почувствовала непреодолимое желание говорить.

Мне вдруг стало до боли обидно, что никто из живущих вокруг меня людей, казалось бы, любящих и понимающих меня, все-таки не знает меня и даже не представляет, какая у меня жизнь, каково моё внутреннее существование.

Когда мы глядим на снег, нам кажется, что он белый, но ведь давно доказано, что абсолютно белого цвета в природе не существует: он состоит из разных оттенков. Так и все люди, так и я. Проходя мимо меня, прохожие думают: вот сидит бедная-несчастная, оторванная от жизни женщина; и никому неизвестно, сколько мук во мне, сколько радостей, сколько страстей и желаний! Я открываю в себе всё больше и больше чувств. Они пугают меня и радуют, они зовут меня.

Главное из них, конечно, любовь. Любовь — это призма, через которую или благодаря которой мне предстаёт невиданный доселе мир. Начинаешь видеть всё, на что раньше не обращала ровно никакого внимания. То, что прежде казалось маленькой, ничего не значившей точкой, вырастает в нечто огромное, без чего становится невозможно жить.

Любовь — это мерило, которым невольно начинаешь измерять все окружающие тебя ценности, и если они вступают в противоречие с ней, то просто перестают существовать для тебя. Происходит некая эволюция в сознании, меняются вещи, меняется природа, и, наконец, на глазах, как фотография в лаборатории, начинают выступать изображения как бы новых для тебя людей. До этого ты видел их другими, и вот вдруг произошло превращение...

Итак, я влюблена, я узнала тайну, мне кажется, что я стала умней, мудрей, что я имею права на правоту. Да, да! Это очень важно и ценно само по себе. Я почувствовала в себе право на полёт, на свою песню, право на жизнь. Когда прорастает росток, а над его головой асфальт, то он пробивает жёсткий наст и выходит на волю. Сколько надо для этого сил и смелости, никто не знает, но они появляются в ростке и делают своё дело.

Вот и моя любовь пробилась сквозь асфальт робости, стыда, неуверенности, сквозь осознание того, что моё положение почти безвыходное, сквозь ощущение своей неполноценности, если точнее выражаться, — всё это я победила, увидела солнце и думала, что меня ждёт лавровый венок победителя. Я была уверена, что окружающие меня люди обрадуются и будут счастливы вместе со мной. Ведь истинное счастье — это знать, что счастлива не только ты, но и другие, близкие тебе люди.

Я порой удивляюсь, как много на свете людей, живущих умом, только одним умом. А ум — очень опасная штука, если над ним не будет такого чуткого судьи, как сердце. Почему люди обижают друг друга? Потому что им это иногда выгодно. Обиженный человек почти всегда становится как бы безопасным, пока у него не пройдет шок оскорбления.

Почему люди предают друг друга? Да потому, что кто-то становится им лишним, начинает мешать, и тогда человек избавляется от бывшего друга и заводит себе нового или новых, нужных именно на этот период жизни. Чувствующий человек, у которого обнажена душа, у которого от любого плохого слова, от созерцания чужой беды разрывается сердце, господствовать над другим не станет, да и не сможет.

Доброта — великое чувство, но оно очень скромное. Наверное, это единственный недостаток доброты. Почему зло не боится скромности, почему оно лезет напролом, а доброта, как сиротинка, встанет к стенке и краснеет? Может быть, я не совсем правильно это понимаю, но жизнь порой подтверждает мои убеждения. И всё-таки доброта есть высший смысл и идеал нашей жизни. Она не позволяет нам опуститься до ненависти.

Никто бы не посмел обидеть другого, если бы знал: завтра его так же и тем же обидят.
Может быть, я противоречу себе, но скажу: никто тебя не ударит, если ты никогда и никого не бил сам. Все взаимосвязано, это только кажется, что всё случайно и непреднамеренно в жизни.


Источник: Т. Рыжова. Под сердцем у вселенной. Избранное. Белгород, «Крестьянское дело», 2004, стр. 208-216