ПИСЬМА А. ФИЛАТОВА К ФЁДОРУ ОВЧАРОВУ

Автор: Александр ФИЛАТОВ

Журнал «Звонница», № 2, 1998

    В этом году — десять лет, как ушёл от нас талантливый, замечательный, честный и по-граждански принципиальный человек Александр Филатов.
    Жизнь его была тяжела и физически и духовно. Приводим выдержки из писем пока к одному адресату, которые до некоторой степени дадут нам возможность заглянуть в скрытый внутренний мир поэта. В них он встаёт перед нами «живой светлостью».
     Мы искренне благодарны Фёдору Платоновичу Овчарову за предоставленные автографы А. Филатова.

    12 декабря 1970

       Дорогой Федя!
      Время такое скоротечное — не угнаться. Только думал, что чуть ли не вчера видел тебя, ан — нет! Давненько это было. И уж не вспомню дня.
    У меня всё вроде бы так — по-разному, нездоровье сменяется выздоровлением, пустые дни — относительно заполненными, малость начинаю писать, но это малость и только. Думаю поднажать. Рукопись срочно нужно подготовить…
      Вообще-то очень соскучился без настоящего дела и зачастую вспоминаю времена, когда писал «Отпуск в Лебедях». Тогда всё было подчинено только поэме (дело не в том, как получилась она!), я жил с её героями, а иногда кажется, что тот год был нездешним, что меня тут в общем-то не существовало, я был там совершенно влюблённый, здоровый, словно бугай, и ничего другого, чем те фантазии, мне ни капли не надо было. Если бог стоит надо мной, если откликнется, пока не отдал я душу земле, верю: очень скоро и навсегда! Может наступить пора, когда скажу я — хватит! И придумаю, опять же с его помощью, новую поэму и почувствую снова себя человеком, хотя малого достойным.
    Вообще-то, брат, самую толику бы подлечиться — замордовала меня незаживляемая ранка — и все было бы класс! С желудком там или с сердцем (никто же ни хрена не знает!?) пока всё в порядке. Если и есть что, так самый мизер — много еще можно протянуть. И протяну!

     19 октября 1974

    Столько не видел я тебя, даже стал забывать — каков ты. Впрочем, это относится к внешности, а во всем остальном я вижу и чувствую тебя. Все-то ты тот, об этом я слышал не раз.
   ...Был у меня великий застой души, это ужасно. Я не хотел видеть никого и ничего, но тяжело пил всё лето. Причины — те же, что и всегда, только это ли утешение? Скорее — нет!
     Вот только в последнее время что-то во мне словно ожило — осень причина — скорее всего. Но я теперь бываю в городе, вижусь с Колей и Ряполовым. В последние дни много читаю, иногда даже пробую писать...

...Во внуках обретя покой,
Уже не грезим мы мирами,
Но золотыми вечерами
Глядим на прошлое с тоской.
Теряя слух и зренье вмиг,
Задор и память по крупицам,
Мы сонно бродим по страницам
Каких-то отдалённых книг...
Иль смотрим на столбцы газет
Сквозь стекла в роговой оправе...
И рукоплещем чьей-то славе,
Которой и в помине нет...
.................................

Ах, друг мой милый, если бы всё, да не так. Если бы всё, да по-иному.

С к у ч н о.

     21 декабря 1975

    Прислал на днях Иван Рыжих письмо после года молчания, как квитанция на налог, это письмо, как в суд повестка. Одним словом, хотел он покончить с поэтским ремеслом — да чёрта с два, больше себя измучил.
    Хорошо мне было от письма и тяжело: хорошие ведь у Ивана стихи, и как их не хватает в сборнике, как не хватает. Ты помнишь: «Не подаёт удача руку. Опять с надеждой зимовать...» Конечно помнишь...
    Ну, уж и кончить бы мне. Спасибо за стихи и вообще спасибо, что хоть нам ещё на земле не тесно!

     31 января 1976

     Прочел Андрея Платонова. Хороший писатель, но не во всём. Очень понравилась повесть «Сокровенный человек», менее «Джан», рассказы — нет. Что же касается остальных повестей, то читал их с температурой.
     Впрочем, в коротком письме говорить о Платонове не стоит, так как всё будет примитивно...
   Купил хорошего Шекспира, 1907 года издания: теперь читаю Мережковского — блеск!
   В больнице я многое передумал, взвесил, принял решение оставить школу хотя бы временно. Задумал я, Федя, большую книгу — историю двух поколений, историю отца и сына, наделённых большим умом, но неразвившимся в силу того, что каждый из умов, будто зверь в клетке, — и сыт, и свободен, а не полетит...
     Я почти всё передумал в деталях. И если мне хватит физических сил, я готов на это потратить и три, и пять, и больше лет.
     Начал вести дневник, но пока мне с ним трудно управляться, труднее, чем со стихами. Думаю обживусь.

     9 декабря 1976

      Получил стихи и письмо твоё. Стихи меня тронули необыкновенно — вдруг захотелось лета, тишины и побольше стихов, и побольше чтений, а не болтовни просто. Ты вдохновил меня, прочти:

Сквозь решетку деревьев на небо гляжу,
Будто что сокровенное там нахожу...
Но взлетел над землею и глянул с небес —
И увидел все тот же решётчатый лес...

     Написал еще немного, но не сделал до конца, кажется. Сделаю — пришлю. Нашел тебе Тютчева, господи, вот уж был поэт! А?
     Теперь о твоей поездке и возможной встрече. Не буду говорить наверняка теперь, думаю, спишемся чуть позже.
     Надо, надо — да вот проклятое здоровье! Полетел бы я на крыльях, ты ведь знаешь, как люблю я тебя...
    Впрочем, кроме нас с тобой тут никого-то и не осталось — всё кругом — не то, и чем дальше в лес — тем дрова непроходимее. Сволота!

     27 ноября 1977

     Теперь о твоей рукописи: жаль, что я «недосидел» до конца с нею, но всё было так неожиданно!.. Моя уверенность остается прежней — нужно из всего отобрать сто стихов, даже восемьдесят, непременно лирических. В том, что ты можешь их доработать, я не сомневаюсь. Причем, доработка их должна вестись в направлении стилистическом, языковом, т.е. в том направлении, которое составляет понятие — ремесло. Так как в остальном делать, видимо, ничего не надо. Там есть всё: душа, поэтический такт, прозрачность и, пожалуй, подстрочность. Но с языком будь повнимательнее. Вообрази, что ты не надеешься на себя, тогда час ученичества — станет часом совершенства.

      9 октября 1980

    ...Получил доброе и милое письмо от Володи Гордейчева, а несколько дней назад прислали областную воронежскую газету с рецензией на мою книжку. Это пятая рецензия — все хороши, и это единственное утешение, хотя сам о своих стихах думаю не очень так или не так очень.

      Ноябрь 1981

      Дела у меня вроде бы ничего, немного работаю, есть новые стихи, пятого и шестого делал рецензию..., я тебе её посылаю. Зол я, наверное, слишком, но надоело графоманство, хочется свежего, ясного и чистого, тем более, что в рецензии, насколько это было возможным, я спасал его, приписывая ему то, чего в книжке и в помине нет. Делал я это сознательно, как делал Киреев, не знаю. Если действительно он думает о книжке, как пишет, я не завидую ему — стихи почти все откровенно слабые, писание в столбик, что ли? — и не более того...

    13 октября 1981

     Аристотеля ты выпиши (или подпиши, как там называется) и перешли мне, деньги я пришлю тотчас. Это необходимо вот ещё почему: один гадкий человек сделает мне то же самое в Новом Осколе, без моей просьбы, мне будет легко его отшить, так как дел с ним никаких, даже книжных, я вести не хочу... Короче, всё та же картина — набивание в дружки и служки, не без пользы для себя, естественно.

     16 декабря 1981

    Дней десять назад был у меня Паша Мелёхин, он воодушевил меня немного, с ним мы просидели целую ночь, и представь себе, я в это время чувствовал себя неплохо. Вот так бывает с нашим братом, так что — лучшее лекарство наше — дружба! Увы! Лекарство это — редкость в этом мире...

    18 марта 1982

     Порой мне кажется, что до сорока моих полных не доживу. Сил почти нет, какие-то кошмары вперемешку с выкриками и т.д.
     Зина хочет и помогает, как может, но весь вопрос в том: как может? Порой мне кажется, что на мне сошлись все несчастия мира, вся тяжесть его, и ни отдушинки.
     Я сознаю (и горжусь порой), что только так и должен жить поэт, иначе — зачем он тогда на земле, иначе — какую радость творчества он осознает... И все-таки — это тяжеловато даже мне, в сущности уже прошедшему первый круг ада на земле, но не в царстве сеида.

       21 марта 1982

     Весь март я возился с квартирой, и вот сегодня, наконец-то! — получил ордер. Думаю, к маю вселюсь! Тут малость подсохнет, там малость подкупиться прочей «меблюшки», благо, мать дала денег... Это потом, не к спеху. Тут другое, почти наваждение — книгу из издательства, приём в союз, квартира — все 19 марта... Или это случайность, или надо ждать в один из этих дней — смерти! Во, как!

       7 декабря 1982

     Позавчера приходил В. Молчанов с семьёй, малость с ним тяпнули, я как-то даже очистился от трухи, усталости, однообразия моего почти тюремного существования. Кроме службы, я никуда не выхожу. Сейчас бы мне расправиться с рукописями, вероятно, я предпринял бы попытку съездить в санаторий, до окончания работы я сделать этого не смогу. В дне завтрашнем я уже не уверен, когда нет здоровья, всё может случиться неожиданно и непредсказуемо.

     5 марта 1983

     Знаешь, порой мне кажется, что писать много, думать о писании — неестественно и подозрительно, как же! — думать о духовных материях и не помнить себя, опьяняться призраками и не знать, как и что мыслит по этому поводу верба, земной пласт, Нежеголь или Северский Донец... Ужасно! Пишущего никто не может понять. И не должен понимать... Писательство — это ненормальное состояние человека, не зря ведь писателей начинают почитать лишь тогда, когда материальная их оболочка рассыплется, исчезнет...
     С точки зрения обывателя это логично и разумно, точно так же, как и разумно лечить алкашей, не чувствуя и толики их страдания! Что ты, что я? Нолики... Разница, возможно, в том, что каждому даны свои способности, да и (это самое-то и важное!) — я больше вывалил из стола? Окажись так, что всё написанное мной осело бы в ящиках, ну и думай! Голова-то у тебя есть на плечах... Так-то. Нет, брат, чистые, добрые, свежие, искренние, умные, правдивые, благородные, красивые... мы никому не нужны! Конкурировать с дрянью — нам не дано, да и никому не дано. Паразитирует вся природа — нам ли обойти её законы?

     21 декабря 1983

      Как я и предсказал накануне, Мелёхин прислал мне письмо с «разрешением» пользоваться его именем... ...по всему видно, что вокруг меня (учти, месяц я пролежал практически) в спешке создается среда изоляции и покупки одновременно, в последнее время я вижу вокруг себя только не нужных мне людей и слышу их рассуждения относительно моего таланта и возможностей жить чуть ли не припеваючи, если я не буду дураком и пр. и пр.
     Вероятно, входить в подробности дальше нет смысла... Из всего ясно лишь одно: идея анонимного творчества давно стала идеей узаконенной, иначе как объяснить, что целые корпорации людей становятся на сторону всех этих Касаткиных, Головковых...? Раньше я был просто слеп и не видел этого; Влодовский вариант казался мне злой шуткой, Кузубов — козлом отпущения, а покойный Никита Пашнев, хоть как-то тревожащий этот муравейник, всего-навсего зловредным и циничным человеком... Пусть он мне простит мои незрелые заблуждения!
     Из массы возможных вариантов гражданского поведения, многие я принять не могу: тут моя неизвестность и прочие факторы... Остается два — или, отказавшись от участия в печати, принять пассивную форму протеста, или доказывать на всех возможных уровнях безнравственность анонимного авторства.
    Как я поступлю, вероятно, решится в скором времени. Видит бог, да и ты знаешь, что... никаких выпадов против... я не делал, писем никуда не пересылал, даже в СП РСФСР, куда меня просили прислать письма, я написал, что действительно письма ко мне от Мелёхина имели место, но давать ими повод к злословью я не намерен, более того, я поставил им условия: письма будут представлены только с согласия... всех заинтересованных сторон...
     Но, как ни снисходи, и здесь я зря надеялся... короче, со злом бороться добром нельзя, но ведь и злом-то тоже не борьба? Вот в каком положении оказался я, которому, казалось бы, вообще нечего было с ними делить, да и не делил никогда.
    Ладно, дорогой Федя, хватит об этом — все это куда прискорбней уличных сцен с буйными пьяными и дешевыми проститутками...

                                                       21 декабря 1983 (пропади он пропадом!) года.

      20 февраля 1985

      Так уж нескладно у меня выходит все: едва возьмусь за дело, как болезнь уж тут как тут. Причем, течение её таково, что ни писать, ни читать, ни думать. Не знаю, есть ли хоть какой-то просвет впереди... Или пить мне мою чашу до конца. Собственно болезнь — хрен бы с ней, но она не только разъедает организм, она разрушает все задуманное, не дает развернуться и в часть силы, ну хотя бы в пятую или десятую.
     Грустно это всё, но такие они пироги с начинкой, которые надо жевать и глотать и по возможности — не давиться. До нового года всё думал: кончится этот високосный, авось всё пойдет лучше, не тут-то было — желудок испытывает по-прежнему моё терпение, которого уже почти не осталось.
     Ладно, бог с ним, что есть, то есть! Ты, вероятно, знаешь, что у тебя пошло в коллективном сборнике поэтов-ветеранов... Обидно, что много повторов, но они не только у тебя, а у всех без исключения — надо думать, это уж политика издателей: ни за что не отвечать, жить тихенько да сытенько, не наживая неприятностей и пр.
    Серёже Анохину передай, что стихи его с рекомендацией семинара я отправил в издательство, пусть работает над рукописью для нового семинара, который будет, вероятно, в конце мая, так что спешить ему особо не надо, готовит пусть штук сорок, не больше. Обстоятельно написать ему я не в состоянии, так что ты всё это передай на словах.

____________________________________________________________________________
ПОСТОВОЙ:
Узнать, какой должна быть налоговая декларация по НДС можно на сайте компании "Консультант-Плюс". Правовая поддержка здесь реализована практически по всем юридическим вопросов.
____________________________________________________________________________

Добавить материал

Следующие материалы:

Предыдущие материалы:

<< НазадВперёд >>

У Вас недостаточно прав для публикации комментария