ВОСПОМИНАНИЯ ОБ АЛЕКСАНДРЕ ФИЛАТОВЕ

АНАТОЛИЙ ФОРОВ

ВОСПОМИНАНИЯ ОБ АЛЕКСАНДРЕ ФИЛАТОВЕ

Журнал «Звонница», № 2, 1998

С именем белгородского поэта Александра Константиновича Филатова у меня связаны самые лучшие, самые светлые и добрые воспоминания.

Стояла ранняя осень 1974 года. В то время я уже пытался рифмовать что-то... Один из моих знакомых Боря Филатов, проживавший тогда в селе Соломино, рассказал мне как-то о поэте, проживающем в селе Топлинка. Борис был одним из бывших учеников Топлинской школы, где преподавателем в те годы работал А.К.Филатов.

В один из выходных дней, кажется, это была суббота, мы с Борисом и отправились в село Топлинку. В тот день я еще не знал, что тропинка, ведущая нас через соломинский лес, станет моей первой дорогой в жизнь замечательного человека, в чудесный мир поэзии.

Под колёсами наших велосипедов шуршала первая, может быть, слишком ранняя опавшая листва. Трещали сухие тоненькие веточки, мелькали разукрашенные яркими красками деревья. Мы ехали быстро, а в душе я неустанно повторял: «Быстрей! Еще быстрей!»

И вот перед моими глазами раскинулось то самое село, куда меня десятки раз будет тянуть всей душой. Здесь я узнаю многое о жизни поэта, о его земляках, еще о многом том, чего не дала мне школа за все десять лет учебы в ней. Но это будет потом...

На первый взгляд Топлинка напоминала обыкновенную деревню, каких в наших краях достаточно. Но это только на первый взгляд.

Наши велосипеды подкатили к дому Филатовых. Александр Константинович с женой и сыном жили тогда в доме его родителей. После короткого стука в дверь и непродолжительного лая собаки, двери нам открыла жена поэта Зинаида Владимировна. Мы тут же были приглашены. Через несколько минут в дверях дома появился и сам А. К. Филатов. Борис познакомил нас. Мы расположились за столиком под деревом. Я протянул Филатову общую тетрадь со стихами (хорошо, что тогда прихватил с собой только одну...) Александр Константинович не спеша стал перелистывать страницу за страницей. Я напряженно наблюдал за ним и ждал. Я ждал его слов. Муки мои закончились минуты через две-три, когда он произнёс: «Вот это и есть стихи...» Филатов прочитал какое-то четверостишие. Сейчас уж и не помню какое. Всё остальное отпадало.

Так впервые в своей жизни я увидел поэта «живьём», впервые понял, что писать стихи — дело непростое и подчас неблагодарное. Я чувствовал, что Александр Константинович не хотел меня расстраивать, поэтому прочитал и похвалил еще что-то... Потом он расспросил меня о семье, точнее о моих родителях, о том, где работаю, давно ли пишу, о селе Дорогобужино, которое Филатов в юности не раз посещал.

Через месяц с небольшим мне предстояла служба в армии.

... Спустя два года я снова оказался в Топлинке у Филатовых. На этот раз оказалось лучше. Несколько стихотворений получили Филатовское добро.

Так началась наша дружба и, как я думаю, взаимная любовь, которая продлится двенадцать коротких лет.

Почти ежемесячно, весь 1977 год, я преодолевал пятикилометровый маршрут Дорогобужино — Топлинка и обратно.

По рекомендации Александра Филатова стали появляться мои первые стихи в районной газете «Знамя», где редактором в то время был Юрий Алексеевич Чубуков, знавший и любивший Филатова и, что немаловажно, знавший толк в стихах. Как говорил Александр Константинович: «Он сам когда-то грешил этим делом...»

В этот год у Филатова я познакомился с братом поэта Виктором Константиновичем, с поэтом Федором Платоновичем Овчаровым и другими. У Филатова всегда было интересно. Всегда много говорили и спорили. Всегда что-то новое и неведомое доселе открывал я для себя — имена поэтов и писателей не из школьной программы.

Как мне кажется, годы, прожитые в Топлинке, это лучшие годы жизни Александра Константиновича. Правда, работа в школе отнимала немало сил и здоровья и без того больного человека. Но в то же время именно здесь появились его первые стихи, рассказы, книжки. Здесь нельзя было не писать! Сама природа-матушка будто постаралась для того, чтобы именно на этой земле родился и жил поэт. С одной стороны села был сосновый лес, рядом лиственный, и речка. В любое время года здесь было поэтично!

Александр Филатов любил свою родину, любил Северский Донец, где часами засиживался с удочкой, где рождались его стихи, где он по-мальчишески радовался пойманной рыбке и строчке, не говоря уже о стихотворениях!

Я не раз был тому свидетелем, да в какой-то мере и соучастником. Филатов любил водить своих гостей к заветным местам у реки. Любил с гостями проехать на инвалидной коляске по селу. Он гордился своими друзьями, гордился тем, что, несмотря на свою физическую слабость, он оставался нужным, необходимым человеком для многих. К нему шли, ехали, к нему тянулись!

Не раз я был свидетелем тому, как к Александру Константиновичу приходили с просьбой помочь решить проблему. И Филатов звонил, писал и добивался результатов. Земляки знали, что Константинович поможет.

Не забыть мне и первого моего семинара в 1979 году в Шебекино. По настоянию поэта я привёз на этот семинар небольшую рукопись стихов. Кажется их было не больше двадцати пяти. Все приглашенные уже были на месте — поэты, писатели, начинающие... Последним или одним из последних появился Филатов. Он приехал на каком-то «газоне» с бочкой. Несколько человек подошли к машине, чтобы помочь Александру Константиновичу. Филатов улыбался в свою чёрную бороду. Был он как всегда с непокрытой головой. Помнится, он обронил: «Видишь, Форов, на какой технике ездит поэт!..» Все рассмеялись. Внешний вид «чего-товозки» был довольно печальным. Кстати сказать, Саня (так его называли многие любящие люди) любил шутку.

Помнится, подходит к нам Людмила Чумакина. Филатов ей и говорит: «Ты интересовалась, кто такой Форов и где он живёт. Так вот, знакомься, это он и есть. А живёт он совсем рядом — я с одного берега рыбу ловлю, а он с другого кирпичи бросает...»

На том семинаре, как мне помнится, стихи мои хвалили. И на лице Александра Константиновича читалась радость. Мне казалось в тот момент, что ему было приятно вдвойне. Во-первых: как никак мы земляки, из одного района. И во-вторых: хвалили не чьего-нибудь ученика, а ученика Филатова! Думаю, что в те минуты он не жалел о том, что столько времени возился со мной. Ещё бы! Сколько нужно было найти слов, потратить душевных сил, чтобы искренне добиться того, чего он желал — «добротных стихов» — как он часто говорил о хороших стихах поэтов.

Не один раз мне приходилось заставать А.К.Филатова за работой над стихами. Своими неожиданными посещениями я, наверное, отвлекал его, просто мешал. Но об этом никогда и нигде не слышал. Стихи, которые уже были напечатаны в газете, Филатов часто перерабатывал, особенно когда готовил сборник «Огни зовущие». Его всегда что-то не устраивало — либо слово, либо строчка. Он всегда стремился найти то самое нужное слово, не случайное. Этому он учил и меня. Он заставлял работать над стихами, за что я ему и сейчас благодарен.

Не забыть и те минуты радости, когда Александр Константинович был принят в Союз писателей. В эти дни я видел его счастливым и гордым. Филатов гордился, что стал профессиональным писателем, хотя этого я от него не слышал, но чувствовал.

В те годы приём в Союз был не таким частым явлением, как сейчас. Тогда ещё, наверное, смотрели на то, что пишет автор. Правда, бывали случаи, когда стихи делались коллективно, принимались многие незаслуженно. Сегодня принимают почти всех, кто хоть что-то написал. Издал книжку, да ещё если «друзья» за спиной — и ты в Союзе, выпустил две — и тоже там. Кому это нужно? А для А.К.Филатова приём в Союз было событием, да ещё каким! Ведь к этому он шёл сам! Никто за руку не вёл, никаких блатов не было. Да он бы от всего этого отказался! Этим нельзя было не гордиться!

С приемом в Союз писателей совпало и еще одно событие — Филатовы получили квартиру в Белгороде. Для человека, каким был Саня, условия в квартире были намного лучше. чем в сельской хате. А с другой стороны — приходилось оставлять Топлинку...

С переездом Александра Константиновича в Белгород жизнь его, как мне думается, принесла свои плюсы и минусы. В Белгороде он стал ближе к писательской организации. Здесь у него появились новые знакомые, многие из которых приходили к Филатову с явной выгодой для себя. Ведь он был, как родник. Напиться хотелось всем! Но именно здесь, в Белгороде, Филатов стал узнавать о грязных делишках многих писателей, некоторых своих друзей. Это отрицательно повлияло на его здоровье. С некоторыми из друзей Александр расстанется. Болью в сердце отзовётся разрыв с людьми, которых знал, которым верил, которых любил... Называть эти эти имена и язык не поворачивается. Тошно! Предатели!

Я по-прежнему часто приезжал к Филатову. Своими стихами старался надоедать меньше, а получалось ли? Зато другие, ранее не знавшие поэта, посещали его чуть ли не ежедневно. Ему мешали работать, надоедали до крайности, но он терпел! Иногда он говорил мне об этом. Старым друзьям он всегда был рад. Постучись к нему среди ночи — всегда примет. Часто мне приходилось видеть у Сани и Гирявенко, и Овчарова, и Андреева. К каждому он относился по-разному, но принимал всех.

И в такой ситуации Филатов продолжал работать. Кроме стихов, он писал прозу, рецензии на рукописи молодых поэтов Черноземья. Продолжал много читать. За всё время, сколько я его знал, практически никогда не видел Саню без книги или журнала в руках. Иногда он говорил, что и «читать надо и писать хочется, а времени нет...» Время шло. Филатову было уже за сорок с небольшим...

На семинарах Саня всегда был на первом плане. Есть Филатов — есть семинар. Приболеет Филатов — и все разбегаются по сторонам. Становилось неинтересно.

Насколько мне известно, благодаря ему многие стихи тогда еще молодых, начинающих поэтов Волобуева, Анохина, Савейковой, мои и других попадали в сборники.

Больше всего в Филатове мне нравились целеустремлённость, жадность к работе. Нравилось и то, что он никогда не правил стихи. Не знаю, как у других, а у меня было так: «это хорошо, это плохо, эту строчку или слово надо заменить» и т.д. Филатов учил и заставлял работать, пахать!..

Город А. К. Филатову, насколько я знаю, никогда не нравился. Он всегда тосковал по той земле, где родился и жил. В городе свободы для души не было. Да и двигался он здесь значительно меньше. Это его, наверное, тоже убивало, хотя летом он часто ездил в Топлинку к своим родителям, где проводил недельку-другую...

В 1985 году у Александра Константиновича вышла вторая книга стихов «Окно». Ей он был рад не меньше, чем «Огням...» Об этом он вряд ли кому говорил.

В последний год жизни Филатов почти ничего не писал. Он был тяжело болен. Больницы не помогали. Смерть неторопливо, но уверенно подкрадывалась к поэту. В глубине души я это чувствовал.

А. К. Филатов, привыкший за двадцать девять лет к различным болезням, не подавал почти никакого вида, что он болен. (Написал «болен» и думаю: а был ли он хоть когда-нибудь здоров.) Однажды в конце лета я заехал к Филатовым. Жили они тогда уже в новой квартире. В беседе за чаем Саня признался: «Вот такие дела, Толя, видно, скоро я умру, — и жене Зине, сидевшей рядом, добавил: — Не забудь тогда Форова на похороны пригласить...» Позже я ещё раз или два заезжал к нему. Как всегда, говорили о стихах, о деревне, о семье, которую сохранил для меня Филатов. (Однажды я чуть было не уехал в Ленинград, но это уже совсем другая история.)

В последний раз я видел в живых Александра Константиновича в день его кончины — двадцать четвертого октября.

Свой день рождения 23 октября я отмечаю дома, а на другой день почти всегда приезжал к Филатову. Не стал исключением и этот раз. Приехал к ним во второй половине дня. Звоню. Двери открыла Зина и сказала: «Саня умирает...» Я не поверил. Не может, не должно быть так!..

Сколько времени я простоял над умирающим Филатовым, не помню. Помню — слезы из глаз текли сами. Не помню, как уехал, как приехал домой тоже не помню. Утром следующего дня мне сообщили, что Сани Филатова не стало.

Так уж случилось, что живым Александра Константиновича Филатова последним из друзей и знакомых видел я.

И теперь, когда я отмечаю свой день рождения, выпиваю рюмку и за Саню. И на то есть ещё причины, чтобы не забывать. У меня дочь родилась двадцать четвёртого числа, кажется, двадцать четвертого меня сбил мотоцикл, да и квартира, в которой живу сейчас, тоже — двадцать четыре.

Который год на сердце вьюга
И я не ведаю тепла.
Мне осень подарила друга,
Она его и отняла.

Виталий Волобуев. Подготовка и публикация. 2011

Следующие материалы:

Предыдущие материалы:

<< НазадВперёд >>

У Вас недостаточно прав для публикации комментария