ГЕННАДИЙ ОСТРОВСКИЙ

И ЗВЁЗДЫ СЫПАЛИСЬ В ГЛАЗА...
Из книги «За весенними птицами» (1981)


ПОХОЛОДАНЬЕ

Дождливо, холодно в июле,
И осень ранняя близка.
Пчела порожняя,
Как пуля,
Прошла у самого виска.

Упругий вихрь берёзу треплет,
И, содрогаясь до корней,
Корявый куст вцепился в землю,
Как в юбку матери своей.

Глухие поскрипы лесные
Меня тревогой обдают,
Когда гудят ветра сквозные
И птицы петь перестают.

Но страха нет
И нет печали,
Как нету в небе журавля...
И, как в весеннем изначалье,
Тепла зелёная земля.

РАБОТА

Я не любил работы грубой,
Я не о том совсем мечтал.
Но так таскал кирпич и трубы,
Что всё на свете забывал.

Ещё до самой первой строчки
Меня трудом не обнесло
И на отбойном молоточке
Как лист осиновый трясло.

А бригадир и в деле нашем,
И в домино соображал,
И в ряд одиннадцать костяшек
В ладони запросто держал.

Работа, ночь...
А утром жарким —
Зимой — на радость снегирю —
Густой огонь электросварки
К земле приваривал зарю.

А дом широкими плечами
Теснил худые небеса,
И сто ветров меня качали,
И звёзды сыпались в глаза.



ПОСЛЕ НОЧНОЙ СМЕНЫ

Ветвистый клён
Стекло царапал.
А я, как в истинном раю,
Заснул в бытовке, бросив на пол
Фуфайку тёплую свою.

Конец зимы, конец недели...
Катился смех по этажу.
Какие сны во мне гудели —
Я никому не расскажу.



РУКАВИЦЫ

Не то чтоб малая беда,
Не то чтоб разозлиться,
Но не заметил я, когда
Протёрлись рукавицы.

О них неделю напролёт
Тяжёлыми часами
Толстухи бочки — взад-вперёд —
Бока свои чесали.

Хоть рукавицы раза три
Из рук летели в лужи,
Но были чистыми внутри —
Не важно, как снаружи!

А там внутри, я точно знал,
Как оттиск на картоне,
Врубились в грубый матерьял
Следы моей ладони.

И в светлый миг,
И в трудный час,
И даже между строчек
Не выставлял их папоказ:
Смотрите, я рабочий...

Работаю не за пятак —
Есть для чего трудиться!
...А дело, в общем-то, пустяк —
Протёрлись рукавицы.



КОТ

Кто-то в цех принёс кота.
Кто? Не в этом дело.
Словно тряпка на костях,
Шерсть на нём висела.

Был он чёрный, как беда,
Страшно, если глянет...
(Ну а чёрных, как всегда,
Против шерсти гладят!)
Знать, досталось нелегко
Та бродяжья верность...

Получал он молоко,
Что дают за вредность.
Без просыпу спать любил —
Хоть реви сирена...
Но зато мышей ловил
Он в ночную смену.

Весь — стрела!
Глаза горят.
Ловкий, быстрый, хваткий!
И шарахались к дверям
Наши лаборантки.

И совсем не детвора,
Но когда смотрели —
Улыбались мастера,
Молчуны добрели.

Так и жил он. И живёт
В ласке — не в сиротстве...
Кто сказал: не нужен кот
В нашем производстве?



*  *  *

Я видел только раз, как плачет мама,
Я помню обнажённую печаль!
...Сверкнул глазок зелёный из тумана,
Электровоз протяжно прокричал.

Играла где-то старая гармошка,
Качнулся мир, продутый сквозняком,
И начал отправляться понемножку
Зелёный эшелон призывников.

В скупой улыбке (всё ещё вернётся!)
И отвечая что-то невпопад,
Припали к запотелому оконцу
Матросы — без тельняшек и наград.

А мама часто-часто заморгала
И губы как-то странно развела,
И так в толпе рукою мне махала,
Как будто бы назад меня звала...

И, не внимая яростному гаму,
О чьи-то плечи робко опершись,
Я всё смотрел на маленькую маму,
На руку, запрокинутую ввысь...



РАКЕТНЫЕ СТРЕЛЬБЫ

Такой порыв! Я содрогнулся,
И ветер взвился над водой,
И катер вздыбленно рванулся,
Как заарканенный гнедой...

Дуга крутого разворота —
И подаёшься весь вперёд,
Когда волна в лицо с налёта
Медвежьей лапой навернёт.

И с качкой невозможно сладить,
И пропасть синяя страшна...
— Держись, подкильные салаги! —
Кричит угрюмый старшина.

Мишень у горизонта где-то,
И видимость совсем плоха.
Но, словно молнии, ракеты
Со свистом режут облака.

Далекий гром
Волну пришпорил.
Хотелось крикнуть: «Не могу!»

...Я проклинал в походе море
И клял себя на берегу.



МОРЕ

Вода студёная до дрожи.
Я прыгнул, голову склоня, —
И море утреннее
Кожу
«Содрало» холодом с меня.

И не греблось, и не дышалось...
Слепя тропою золотой,
Лениво солнце подымалось
Макушкой мокрой над водой.

Живое дно одним движеньем
Достану — руку протяни, —
Где крабы точат о каменья
Свои железные клешни...



ДОМОЙ

Рукопожатье моряков...
Ноябрь.
Ветра подули.
По доброй горсти медяков
Мы в море сыпанули...

Мы отслужили, как могли,
Но так смогли, как надо.
Ещё светились корабли
В мерцанье звездопада.

Огней полуночный мираж.
Отбили наши склянки...
Все громче,
          громче,
                 громче
Марш
«Прощание славянки»!

И только море в поздний час
Привычно не шумело,
Как будто знало, что без нас
Оно осиротело...



ВОЗВРАЩЕНИЕ

Я бегу, где раньше бегал,
Я щекой к двери припал...
Здравствуй, Людка, я приехал,
Я тебя не забывал!

Всё осталось, всё осталось,
Даже имя на стене!
Кто бы видел эту радость —
Руки Людкины на мне.

(Это мичман надоумил:
Не пиши — езжай...)
Дела!
Если б я от счастья умер —
И она бы умерла...

В голове — как будто эхо,
Словно памяти провал.
Здравствуй, Людка, я приехал,
Я тебя не забывал!



ТЁТКА ФРОСЯ

Глухая будка.
Стоны сосен.
Да эти струны-провода.

На переезде тётка Фрося
Флажком встречает поезда.

Смолёных шпал
Морозный запах.
Ветра сквозные холодны.
В сорок втором
На фронт — на запад —
Уехали её сыны.

И не вернулись больше... Оба...
И не прислали письмеца...

За будкой горбятся сугробы,
А тётка Фрося у крыльца
Стоит с флажком, лицом к метели,
Лицом — на дальние огни.

Не все составы пролетели —
Порожняки пока одни...



СЛЕЗА

За то, что я в вагон проник
Без спросу, без копеечки —
Меня дубасил проводник,
Грызя при этом семечки.

Он бил рукою, бил флажком —
В нём сила окаянная!
Я падал под ноги мешком
С башкою деревянною.

Я зубы стискивал на нет,
Приняв такие «почести»...
Двенадцать зим,
Двенадцать лет
Мне было в этом поезде.

...Висели тучи в синеве
Большими караваями.
Я горько плакал на траве
За дальними сараями.

По-над закушенной губой
Слеза сползала долгая,
Что разделила мир собой
На злое и на доброе.



ЛИПОВАЯ РОЩА

Промчится вихрь,
Пурга взыграет,
Бензопилы взревёт мотор —
И роща с трепетом взирает
На леденеющий простор.

Но я войду в неё такую,
Всё выносящую как мать,
И до потёмок потолкую,
Мне есть о чём потолковать...

ИЮЛЬ

Сухой земли горячий дух
И раскалённая природа,
И жирный жарится петух
На сковородке огорода.

Теперь и птицы не вольны
В наплыве солнечной лавины,
И докрасна раскалены
Большие уголья малины.

О ослепляющие дни
С развеянными облаками,
Когда на собственной тени
Стоишь обеими ногами.

В себе самом спасенья нет,
И так невыносимо жарко,
Что мирно дрыхнет злой сосед,
Как разомлевшая овчарка!



ВЕСЕННЕЕ УТРО

Как птаха крохотная свищет!
Какое чудо — мы живём!
Нет ничего светлей и чище
Дороги, вымытой дождём.

Снега великие скосило —
Сгорели в солнечном огне...
Весна, распутица и сила
Сегодня буйствуют во мне!

В сто петухов поёт деревня.
Я ветром солнечным объят!
И как могучие деревья
Земные запахи стоят.

А небо влажное высоко
И просыхает не спеша.
Берёза набухает соком,
Как будто нежностью душа.

Сгребу подснежники в охапку.
Эгей, воробушек, свисти!
И я бегу, срываю шапку,
Лёд перламутровый хрустит.

А солнце выкатилось выше —
На руки сгорбленной ольхи...
Шумит весна!
Деревня дышит!
В деревне хрипнут петухи!



ПТИЦЫ
                       Анатолию Логвинову

Уже давно не видно голубей,
Хотя светло от солнечного звона.
Слети ко мне, весёлый воробей!
Слети ко мне, красивая ворона!

Что делать мне, когда белым-бело,
Когда, поверив радости и блеску,
Так хочется отдать своё тепло,
Не получая холода в отместку;

И жить как есть, и вовсе не гадать
О расстояньях близких и далёких,
Легко ли просто по небу летать
Среди собратьев, равных и высоких?

Завидую, как птицы надо мной
Легко несут с великим постоянством
Простые песни (только по одной!)
И крылья, обожжённые пространством!



Источник: Островский Г. В. За весенними птицами. Стихи. М. Современник. 1981. Стр. 7-19

Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2017