ТАТЬЯНА ОГУРЦОВА

СОЛЯНАЯ КИСЛОТА
Рассказ

После окончания школы я оказалась на распутье — не могла выбрать для себя профессию и, следовательно, вуз. И решила пойти пока куда-нибудь на работу. Сначала собиралась на машиностроительный завод — там требовались контролёры ОТК с предварительным обучением прямо на рабочем месте. Но потом папа сказал, что на большом химическом заводе, где он работает, есть вакансии лаборантов в Центральной заводской лаборатории (ЦЗЛ).

Я подумала и пошла на химический завод. Всё-таки ближе к папе, не так страшно. (Стыдясь себе в этом признаться, я очень боялась самостоятельности.)

Папа был недоволен, что я не поступаю сразу в институт. Но давить на меня не хотел и пытался найти положительные стороны в отсрочке.

— Может быть, тебе понравится на производстве, — сказал он.

И, помолчав, всё-таки добавил:

— Вообще-то для женщины хорошая профессия — экономист.

Сначала я была ученицей, потом сдала экзамен (это уже зимой) и стала лаборанткой третьего разряда в одной из лабораторий ЦЗЛ, лаборатории техники безопасности. А надо сказать, что лабораторий в ЦЗЛ было много, они занимали большое трёхэтажное здание.

Коллектив лаборатории, в которую я попала, был довольно большой. Заведующая, три химика, три лаборантки и два инженера. С большинством своих сотрудников я хорошо познакомилась в первые месяцы своей работы. Мы с ними всю осень бессменно ездили на уборку сахарной свёклы. Отношения у нас сложились вполне товарищеские. Дружбы, правда, у меня ни с кем не возникло — все мои сотрудники были значительно старше меня. В лабораторию мы вернулись в первых числах декабря, когда выпал снег. По ноябрьским морозам ещё работали в поле — чистили эти бедные, покрытые инеем свёклины, сверкавшие под негреющим солнцем, как ёлочные игрушки.

В лаборатории мы застали новое лицо. Любовь Эдуардовна перешла к нам из цеха на вновь введённую должность старшего химика. Выпускница столичного вуза Любовь Эдуардовна держалась довольно высокомерно, особенно по отношению к такой мелочёвке, как лаборанты. Не помню, чтобы она улыбалась. Вместо улыбки её красивое бледное лицо передёргивала довольно неприятная гримаса. При этом в недобром оскале показывались белые, чуть кривоватые зубы.

Перед моим экзаменом она всё грозилась провести со мной, когда будет время, какой-то коллоквиум, которого я почему-то боялась больше самого экзамена. Но, слава Богу,  времени у неё не нашлось, а экзамен я сдала вполне успешно.

Моя работа казалась мне не слишком сложной. Иногда мне поручали провести какой-нибудь несложный химический эксперимент. Например, определить температуру вспышки какого-нибудь химического вещества, используемого в производстве. Для этого вещество нагревалось в маленьком фарфоровом тигле под вытяжкой (в вытяжном шкафу) и через равные промежутки времени к его поверхности подносилось пламя. При этом температура вещества измерялась термометром, закреплённым в штативе. Опыт продолжался до тех пор, пока пары ни вспыхивали. Какова была при этом температура вещества, таковой и записывалась температура вспышки.

Но чаще мне приходилось мыть лабораторную посуду, ходить в цеха за пробами химических веществ и по очереди с другими лаборантками делать уборку в помещении лаборатории и в кабинете заведующей лабораторией Клары Иосифовны. И ещё множество подручных мелочей входило в мои обязанности.

Больше всего я любила ходить за пробами. Иногда идти приходилось довольно далеко. Территория завода была огромной. В пути мне не бывало скучно. Я шла, неся в руке железный коробок, в котором позвякивала стеклянная посуда с пробами. Шла по заданию старшего химика Любови Эдуардовны и ни свернуть куда-нибудь, ни задержаться в пути не могла, но голова-то у меня была свободной. И никто не мог мне запретить весь путь до цеха и обратно фантазировать и мечтать. А фантазировать и мечтать я любила больше всего на свете. Я, можно сказать, этим и жила.

Была зима. Я шла то под снегопадом, то при ярком морозном солнце. Под ногами у меня то скрипел снег, то хлюпали оттепельные лужи. Мне нравилась всякая погода. Всякая погода для вольных романтических переживаний моего воображения была хороша.

Сейчас я думаю, что, наверное, я была тогда ещё не совсем взрослая. И на эту временную работу пошла, чтобы год ещё не принимать судьбоносное решение о будущей профессии, чтобы продлить ещё хотя бы на год детство и не выбираться из тёплого кокона фантазий и мечтаний в неуютную реальность.

Однажды зимой Клара Иосифовна позвала меня и опытную лаборантку Викушу к себе в кабинет. Викуше было за сорок лет, но, кроме меня, её по отчеству в лаборатории никто не называл. Маленькая, кудрявая Викуша была проворна и услужлива. В её обязанности входила помощь Любови Эдуардовне в подготовке и проведении лабораторных работ. А ещё Викуша замечательно готовила в сушильном шкафу творог из того молока, которое нам давали «за вредность» и которое никогда не выпивалось полностью, пара-тройка пакетов каждый день оставалась. Раз в два-три дня Викуша сливала сэкономленное молоко в большую кастрюлю (Клара Иосифовна почему-то говорила «каструля») и ставила в сушильный шкаф. Творог получался нежнейший и невероятно вкусный. Клара Иосифовна его очень любила. Вообще Клара Иосифовна вела себя довольно демократично и, будучи по возрасту старше большинства своих подчинённых, держалась по отношению к ним покровительственно-панибратски.

Когда мы с Викушей пришли в кабинет заведующей, Клара Иосифовна по-домашнему просто и буднично сказала, что седьмая лаборатория должна нашей лаборатории два литра соляной кислоты и нам надо эти два литра забрать. Но кислота у седьмой лаборатории в десятилитровой бутыли, её придётся переливать. Поэтому мы должны взять с собой посуду и воронку.

Из учебника по технике лабораторных работ и инструкций по технике безопасности я знала, что такие опасные вещества, как кислота, следует переливать сифоном. При этом нужно быть в резиновом фартуке, резиновых сапогах и перчатках. Ещё необходимо защитить глаза специальными очками. Но у нас в лаборатории нашлись только резиновые перчатки и один резиновый фартук. О сифоне речь вообще не шла. Вернее, когда я заикнулась было о безопасном способе переливания кислоты, Любовь Эдуардовна, снаряжавшая нас на задание, только чуть повела плечом.

Мы надели поверх лабораторных халатов фуфайки, взяли перчатки, фартук, железный коробок с двумя пустыми литровыми бутылками и стеклянной воронкой и вышли на улицу. Кислота хранилась в одном из металлических шкафов, которые крепились к наружной стенке здания ЦЗЛ. Лаборантка седьмой лаборатории помогла нам вытащить бутыль и ушла.

И вот мы с Викушей стоим на довольно скользкой ледяной корке, покрывающей газон, а у наших ног возвышается почти полная десятилитровая бутыль соляной кислоты. Викуша надела резиновые перчатки и резиновый фартук. Вторую пару перчаток подала мне. Когда я их надела, Викуша сказала:

— Я буду наклонять бутыль, а ты держи бутылку с воронкой.

Она открыла бутыль и стала её наклонять. Я присела на корточки и устроила бутылку с воронкой так, чтобы в неё попала кислота. И мы приступили.

В общем-то, решение Викуши было правильным — я по неопытности могла не удержать бутыль. Но не исключено ведь было и то, что Викуша поскользнётся на ледяной корке или просто рука у неё дрогнет. И тогда… Ведь я со своими стекляшками сижу прямо против горлышка бутыли. Но я как-то не беспокоилась. Ведь нас послала Клавдия Иосифовна, экипировала Любовь Эдуардовна. Лаборантка седьмой лаборатории разрешила нам переливать, а Викуша решительно взялась за дело. Все взрослые опытные люди. Что же мне было беспокоиться?

Бог миловал, мы с Викушей благополучно наполнили свои бутылки, сдали их Любови Эдуардовне и доложили Кларе Иосифовне, что задание выполнено. Потом меня послали за пробами, потом — обед, после обеда закружились бесконечные нужды и мелочи рабочего дня. И я напрочь забыла о переливании соляной кислоты. Заметила только, что пощипывает колени, но решила, что они просто перемерзли, когда я ходила за пробами.

Однако вечером дома я, разуваясь, увидела в зеркале, что капрон у меня на коленях весь в маленьких дырочках. Я стояла в передней и с недоумением смотрела на эти дырочки, когда вернулся с работы папа.

— Что ты, замерла? — спросил он.
— Да вот, почему-то дырки появились, не пойму, почему.
— А что ты делала сегодня?

Перечислять долго мне не пришлось. Едва я дошла до переливания кислоты и описала, как мы с Викушей это делали, папа пришёл в полный ужас.

— Ты понимаешь, что такое соляная кислота?! Ты представляешь, что могло быть?! От одного только пара дырки на капроне, а что было бы, не дай Бог…

Умом я понимала, а страха почему-то всё равно не чувствовала. Но мне стало очень жаль папу, я до глубины души огорчилась, что он так расстроился. И чтобы успокоить его, я пообещала, что никогда больше не буду делать таких страшных, в прямом смысле этого слова, глупостей.

Прошла пара месяцев, и для меня настал час выполнить своё обещание. Любовь Эдуардовна велела мне идти за серной кислотой. На этот раз идти надо было на склад, но переливать снова предстояло через край. И я, собрав всю свою смелость и волю, отказалась выполнять это задание. Отказалась, сама себя от волнения почти не слыша. Ведь сказать «нет» начальнику, даже когда ты точно знаешь, что он не прав, трудно. До нервной дрожи. До головокружения.

Разговор происходил при Кларе Иосифовне. И когда Любовь Эдуардовна, досадливо сдвинув брови, спро­сила, почему я отказываюсь, я ответила, что у нас ведь нет сифона, не говоря уже о защитной одежде. И, обращаясь к Кларе Иосифовне, доверчиво (доверчивость моя была естественной при той всегдашней демонстративной простоте, с которой вела себя наша начальница) добавила:

— Вот когда мы с Викторией Григорьевной прошлый раз переливали соляную кислоту через верх, у меня от одного пара коленки облезли.

Клара Иосифовна крайне удивилась.

— А когда это вы переливали? Зачем?

Взгляд её, обычно навязчиво добродушный, сделался жёстким.

— Да в январе. Вы же нам поручали.
— Я такого не помню,— твёрдо сказала она, оглянувшись на Любовь Эдуардовну, — такого не могло быть. Да нам соляная кислота и не нужна.

И, снова взглянув на Любовь Эдуардовну, повторила с металлом в голосе:

— Нам соляная кислота вообще не нужна.

Никто ей не возразил, даже Викуша. Пожав плечами, Клара Иосифовна ушла к себе в кабинет.

Сначала я остолбенела от изумления. А потом так обиделась и рассердилась, что аж жарко стало. Наступила моя температура вспышки. И когда Любовь Эдуардовна попыталась настаивать на том, что я должна таки получить на складе эту проклятую серную кислоту в отсутствие сифона и защитной одежды, я повторила свой отказ, на этот раз громко и резко.

С этой истории Любовь Эдуардовна, прежде просто не замечавшая меня, стала относиться ко мне с явной неприязнью и при всяком удобном случае интеллигентно цапала меня своими ядовитыми замечаниями. Викуша помалкивала. Клара же Иосифовна вела себя со мной так ровно и доброжелательно, словно ничего не произошло. А у меня внутри всё переворачивалось от неприязни, когда я слышала, как она говорит «каструля». До сих пор меня передёргивает, если кто-то так произносит это слово.

Понемногу я начинала понимать, что жить фантазиями и мечтами дальше невозможно. Что если я не выберусь из их кокона и не приму на себя труд всех каждодневных выборов и тяжесть самостоятельных поступков, то чужая наглость и безответственность будут разъедать мою волю и мою судьбу, как соляная кислота материю. Но воплощать это своё понимание в жизнь мне трудно, очень трудно. По сей день.

Что касается моей лаборантской биографии, то она ограничилась одним годом. К маю я выбрала для себя институт. В августе поступила в него. А первого сентября уехала учиться.


Источник: Роман-журнал XXI век № 2, 2017

На страницу автора

Марина Щенятская, Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2022