ЛЮДМИЛА ЧУМАКИНА

ЗАМЕТКИ С ПРОДОЛЖЕНИЕМ
Часть третья

Я, наверное, здорово рискую, взявшись говорить о Николае Гладких. Я знаю о нём не больше, чем сам он позволил мне знать. То, с чем я столкнулась в книге «Когда от слова веет холодом», привело меня в глубокое смятение. Я увидела «битого» (за таких — двух небитых дают), незаурядного человека, фаталиста и экзистенциалиста одновременно, вампиловского Зилова из «Утиной охоты» — в общем, сложную натуру, идущую навстречу саморазрушению. Оставлял ли он место свободе выбора, воспринимая жизнь как ритм сонета, где всё предначертано. Я слышу только усталый голос:

В предначертанном ритме сонета
Ни вздохнуть мне, ни крикнуть, ни спеть.
Все слова, как разменная медь,
Сочтены за монетой монета.

Его стихи, схваченные мёртвой хваткой логики, — поразительно свободны и зависят только от собственной прихоти. Очень сильный поэт. Я ведь могу судить только о стихах Коли. Если разжиться более точным определением у Александра Сергеевича, то о поэте Гладких можно сказать строчкой из «Онегина»: «…резкий охлаждённый ум». Именно ум, именно резкий, именно охлаждённый.

Название Колиной книги предельно соответствует состоянию его души и ума:  «Когда от слова веет холодом» (От Слова? От человеческого слова? От собственного слова?). Ни на мин не покорённое «эго» — это его сеча, поле брани, скепсис-на-крови: «И я из древних сказок вырастая, не дам себя восторгом захлебнуть». Человек себе не позволяет обольститься ни на час тем, чем обольщаются (вкладываю в это слово позитивный смысл) «тьмы из нас». Для него уж лучше цинизм, чем елей. Но и цинизма нет, а сплошная ирония и большое недоверие ко всему, что говорит как «ожившее лампадное масло»:

Но из меня щелкунчик, как из муллы аллах…

О себе он говорит прямо, без лишнего:

Всегда один средь доброго и злого
По жизни я иду напропалую.
Моей душой владеет вечный Логос.
И светит. И не греет. Аллилуйя!

Да и как может согреть мировой дух (Логос), абсолютная идея, мысль, разум?! Но — светит. Это бесспорно… Он бы рад (Коля Гладких) «с семью пядями во лбу» послужить чему-нибудь «потеплее», но объятый страстью к слову и логике (хоть и не жалеющий сердца и ума), — он напрочь лишён наива. Послушайте, как трудился этот «светлый мальчик», чтобы избыть в себе горе от ума, и как он сам, на полпути — оттолкнул этот сизифов камень, не веря в усилия.

Как сын восторга, радости дитя,
Из моря слов я пью за строчкой строчку,
И смелость ликованья в одиночку
Дана мне, и отвага забытья.

Велик разгон из полутьмы, и я,
Как ель в бору, избрав на небе точку
И всё прямее становясь и тоньше,
Рвусь от корней и почвы бытия.

И всё же эта чаша не моя!
Об этом знают все мои друзья —
Бродячие собаки и цыганы,

И на юру корявая сосна,
Ночные метеоры и туманы.
И дети. И последняя жена.

Как я впиваюсь в эти строки, несмотря на их максимализм! Как он силён. Как притягателен. Поэта хочется взять в друзья. И дать ему ощущение братства, но не тут-то было! Поэта «за рукав» не возьмёшь: от недоверчивости он надменен. Это особая порода людей, которым требуется бесспорное потрясение, чтобы «без стыда за свой ум» отречься от экзистенциализма (условно говоря) и принять наивность в сердце, то есть «ослабеть умом». Ему надул в голову ветер могучего Экклезиаста: ветхозаветная сила. И, наверное, пленил поэта весь этот цепкий ряд: Сартр, Камю, Хайдеггер, Шестов?.. Я ничего не знаю. Я только читаю стихи и гадаю на кофейной гуще. Коля глубоко образован. Но евангельские смыслы, как золотую рыбку из невода, он собственноручно отпустил, ничего не прося… Что с ним было дальше? «Дальше — тишина», как изрёк умирающий принц Гамлет.

Надсада поэта велика. Я «читаю» его надсаду последних лет, когда он ожесточён, но – безадресно, но – не трогая своей болью и тоской евангельского Бога и держась из последних сил на своём: некого и не о чем просить, ибо мировые (вселенские) законы — величина постоянная. Эта душа испытала большое беспокойство и опустошение из-за тяги к познанию мира «своим умом», из-за тяги к одиночеству без евангельской мечты. Но если мой слух подвёл меня, а поэт — заморочил, то — дай Бог! Наверное, мне не пришла бы охота копаться в чужой сложной и незнакомой душе, но поэт сам (своими стихами) позволил…


Источник: Газета «Смена» (Белгород) от 23 марта 2005 года




Наталья Дроздова, Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2016