АНАТОЛИЙ ПАПАНОВ

ТАТУИРОВАННАЯ РУСЬ
Цикл стихов

Часть 1. ЭТАПЫ БОЛЬШОГО ПУТИ

1930 ГОД. БЕЛОМОРСКО-БАЛТИЙСКИЙ КАНАЛ

Минус тридцать для тундры пустяк.
Вьюга, ветер, да рваные тучи.
«Мы природу научим и свободу получим,
Если срок нам скостят на «пятак».
Дан приказ, и подписан Указ.
И меняют течение реки.
И за пайку голодные зеки
Не смыкают неделями глаз.
Здесь враги перековку пройдут,
А из урок родятся герои.
И хватает работы конвою,
Значит, четко работает суд.
А Карелия снится и снится
Хмурым небом и серым дождем,
И знамена с усатым Вождем,
И чекистов знакомые лица.
Как сквозь скалы вода, утекают года.
Беломор — золотые денечки,
И чинарик, живой огонечек,
Как Полярная светит звезда.

ЕЖОВЫЕ РУКАВИЦЫ

Ах, как мы каялись и каялись,
И друг на друга все стучали,
И на Лубянке вместе парились,
И приговоры получали.
А по ночам врагов народа
Катал служебный воронок.
Страна в любое время года
Замки держала на замок.
По разным лагерям детей
Вслед указаньям рассылали.
По Красной площади шагали
Колонны праздничных людей.
Все было — Чкалов и Папанин,
Толпа, листовки и подъем.
И был у нас товарищ Сталин,
А остальные все при нем.


1937 ПРОКЛЯТЫЙ ГОД

               СЛОН — Соловецкий лагерь особого назначения
               АЛЖИР — Акмолинский лагерь жен изменников Родины

Сорвалось зарево с небес,
Заполыхал закат кровавый.
И в списках не хватало мест
По графам — левый или правый.
За «черным вороном» - беда,
И, проклиная, голосили,
Вдаль провожая поезда
По старой матушке-России.
На юг, на север, на восток
Этап тянулся за этапом,
И по обочинам дорог
Собачий лай смешался с матом.
Шаг влево, вправо — и побег,
Лишь воля, смерть или неволя.
И веером ложился в снег
Свинец горячий в чистом поле.
И письма шли с пометкой «СЛОН»,
А из «АЛЖИРА» шли ответы.
Катился по России стон
С передовицею газеты.
…На главном кладбище страны
У стен Кремля огни рубина
Горят. И не тревожат сны
Покой рябого осетина.
Лишь часовые у ворот
С оледенелыми глазами
Не знают, что залил слезами
Святую Русь кровавый год.


1939 ГОД. КОЛЫМА

           Вариация на тему старой лагерной песни
           «…У параши сидит доходяга-марксист…»

За решеткой декабрьский месяц повис,
Пьем чифир, не имея портвейна.
У параши сидит доходяга-троцкист,
Бывший друг и соратник Бронштейна.
Ему точно уж воли вовек не видать,
Ведь не просто КР, а ТД приговора.
Свою душу готов он любому продать —
Черту, Богу, судье, прокурору.
Все доносы писал, за доносы и сел,
Был при власти, а власть не дремала
И по спискам оформленных тройками дел
Все сажала, сажала, сажала.
Враг народа, английский шпион
У параши в тоске и сомненьях.
Будет утро, потом обязательный шмон,
Кубометры марксистских учений.
Солнце набок, опять вертухаи, барак,
Пьем чифир, не имея портвейна.
У параши троцкист, доходяга-дурак,
Лучший друг и соратник Бронштейна.
Он Иуда пожар мировой раздувал,
К мировой призывал революции.
Только Сталин все это конкретно назвал
Иудейской политпроституцией.
Лева в Мексике, здесь Колыма,
Где срока прокурор добавляет.
И такая зима, здесь такая зима,
Та, что только в России бывает.
Столько леса за пайку здесь надо срубить,
Что Полярной ночи не хватает.
Здесь узнаешь, как Родину надо любить,
Когда вьюга барак заметает.
Перекличка, статья, и с овчарками шмон,
Пятьдесят ведь восьмая с подпунктом известным.
Доходяга-троцкист и английский шпион
У параши сидит — персональное место.


ШТРАФНИКИ. ОСЕНЬ.
ОКТЯБРЬ 1942 ГОД. ЗАГРАДОТРЯД

Сидим в окопе.Мат и смрад.
Курнешь махорки, прикемаришь.
А за спиной заградотряд,
И ты, конечно, понимаешь —
Назад ни шагу! Есть приказ.
И пулеметчик с особистом
Друг с друга не спускают глаз
Под скрип и стоны гармониста.
Они повязаны судьбой,
Они повязаны войною.
И, если скоро будет бой,
Не приведи, Господь, чтоб свой
Рванул назад к врагу спиною.
Вот началось. Погнал фашист,
Танк впереди, за ним пехота.
Пока спокойны особист
И рядовой у пулемета.
Берем пехоту на прицел,
Гранаты и коктейль для танка.
И все, кто в роте уцелел,
Готовы броситься в атаку.
Все ближе, ближе немчура,
И белый крест на черной башне.
Приказ: - За Сталина! Ура!
И за Россию — в рукопашный!
Вот вздрогнул танк, заполыхал,
И покатилась вспять пехота.
Заградотряд не отдыхал,
Лишь просто не было работы.
Опять в окопе мат и смрад,
Курнешь махорки, прикемаришь.
Считает выбывших комбат,
И ты, пока живой, считаешь.
Кто цел остался, кто убит,
Кто искупил вину раненьем.
Штрафная братия не спит,
И верит — будет пополненье.
Расслабился заградотряд,
И пулеметчик с особистом
На поле русское глядят
Под плач и стоны гармониста.


ШТРАФБАТ. КАЛИНИНСКИЙ ФРОНТ,
АВГУСТ-СЕНТЯБРЬ 1942ГОДА

1.

Ну, вот и я попал в штрафбат,
Где триста ухарей-ребят.
Здесь не солдат — браток да брат.
А затесался кто чужой,
Следи, что будет за спиной.
Винтовка, штык да автомат,
И каждый бой — путевка в ад.
Тут кто с заточкой, кто с ножом,
Чтобы не лезли на рожон.
Не верь, не бойся, не проси
И от тоски не голоси.
Такая жизнь, что делать брат?
А за спиной заградотряд.
Здесь кум — веселый особист,
Свой в доску, любит «шепот», «свист».
Хозяин наш — майор комбат,
Он через слово рубит мат
И держит в голове приказ:
Бежишь назад — расстрел на раз.
Я не штрафник, а комиссар,
Ну, а точнее замполит.
И знаю, как  держать удар,
Пока не ранен, не убит.
Нас трое — кум, хозяин, я,
И нам в бою бывать  нельзя.
Но ведь сидеть в окопе зря —
Не выдержит душа твоя.

2.

С братвою вместе на рубеж,
Стреляй, коли, грызи и режь.
Траншею первую броском —
От батальона половина.
А до второй теперь ползком
Под пулеметом через мины.
И дрогнул фриц и побежал.
Теперь последняя траншея.
Осколок процарапал шею,
И шквал огня к земле прижал.
Все меньше нас. Что делать, брат?
Жив особист, и жив комбат.
Еще рывок — окопы наши,
Рубахи рвем и в рукопашный!
И в блиндажи летят гранаты,
Пусть знают русские штрафбаты.

3.

Передовую мы прорвали.
Сказал комбат: — Плацдарм заняли.
Другие дальше наступали,
Пока мы раненых считали
И павших наспех хоронили —
Вину браточки искупили.
Пьем спирт  втроем, молчит комбат.
Эх! Сколько полегло ребят…
И одному лишь только рады —
Молчать пришлось заградотряду.
Ждем пополненье третий день
И тень наводим на плетень.
Пришли. Опять браток да брат,
И снова хмурится комбат.
Фильтрует байки особист,
Кто за грехи, кто вроде чист.
Сижу один, курю в «затяжку»,
Сушу пробитую рубашку.
Болота. Ржев. Гнилая осень.
Братву шальные пули косят,
А снайпер четко бьет по цели.
Молюсь. Дай Бог, чтоб уцелели.
Чтоб утром новый взять рубеж —
Стреляй, коли, грызи и режь!
Кто виноват, а кто виновен —
Судьба рассудит, раз ты воин.
Россия! Вспомни люд штрафной,
Всех, кто нашел здесь упокой.


ШТРАФНИКИ. 1945 ГОД

Угрюмый, пасмурный восток,
Был Дальним, стал теперь нам близким.
И десять лет — совсем не срок
С «пятиреком» без переписки.
Наш эшелон через страну
Катился тихо по России.
А мы считали, нас простили
За эту страшную войну.
Расскажет кто-нибудь о всем,
И нас зачислят в ветераны.
…Мы до сих пор скрываем раны
И на парады не идем.


ШТРАФНИКИ. 1945-1953

Плевать на то, что штурмовал
Берлин, словив три пули-дуры.
Кого-то ждет лесоповал,
Кого карьеры Байконура.
В спецхране твой пылился срок,
Где приговор, статьи и номер.
И вновь глотаешь ты песок,
Раз от ранения не помер.
Хозяин выбивает план
И шлет победные реляции.
Даем мы Родине уран,
Глотая вдоволь радиации.
…Скончался вождь, и вот —приказ —
Амнистия! Ура! Свобода!
Лаврентий Палыч помнит нас.
Гуляй братва, враги народа!
Ну вот и все. Домой пора,
И пусть хранятся картотеки.
...Конвой пригрелся у костра,
И валят лес за пайку зеки.
Прости за все, Россия-мать!
Братва таежная живая.
Не может лагерь пустовать,
Как рай без ада, ад без рая.


АМНИСТИЯ. 1953

Потертый сидор, ватник, кирзачи…
Лаврентий Палыч оказался гадом.
Ученые, колхозники, врачи
Со справкой возвращаются из ада.
Все пункты пятьдесят восьмой статьи
Заполнили перроны и вокзалы.
Ведь жизнь прожить — не поле перейти,
А выстроить плотины и каналы.
Скупая перекличка городов
От Мурманска идет до Магадана.
А сроки недосиженных годов
Лежат в пыли с печатями спецхрана.
А сзади шепот и клеймо врага:
— Товарищ Сталин вряд ли ошибался!
Всех заметет колымская пурга,
Кто вволю по России наскитался.

Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2020