ПЛОТНИК УРОВЕНЬ И ПЛОТНИК КАРНАУХОВ
![PostAuthorIcon](/templates/litbel/images/PostAuthorIcon.png)
Жили в Редких Дворах два плотника. Вместе домишки ставили, заборы и плетни городили, колодезные срубы венец в венец вели. На этом и дружбой сроднились. Цигарки порознь не раскурят, стакана не разопьют.
Карнаухов пошустрее был - газетки читал на досуге, книжки иногда - оттого и плешь ранняя тронула его. Так думал он, по крайней мере. Уровень лбом потуже - в войну был под началом стройбатовского старшины и в мирное время сам топором не тюкнул. Все в колхозной артели околачивался и без нее - ни шагу.
Карнаухов постарше. На пенсию раньше вышел. А как вышел - тут же и расслабился. Путевку дали в Сестрорецк - подлечиться. Вернулся из приморских краев - еще глубже морщины, сутулость больше. Пробовал бригадир раскачать его - звал то полы в коровнике поправить, то в амбаре дверь перевесить, то сеткой газовые баллоны обнести. Не шел Карнаухов.
Уровню интересно это было, выведать все хотелось что к чему - и так подступал к другу и этак, а тот - молчок, только пару слов бросит, словно на ветер:
- У меня, Уровень, своя работа... И посурьезней.
Подивится Уровень - и на работу идет с топориком да ножовкой. Возвращается с шабашки - сидит Карнаухов; вечером Уровень с ведром к колонке - снова сидит приятель.
«Какая такая у него работа? - думает Уровень. - Вот и антенна плашмя на земле лежит с прошлой зимы, и у зятя шифер на гараже, как потоптались по нему... Нет, тут что-то не так! Тут без того - не то...».
Не вытерпел как-то, под мухой шел от свояка. Надо бы другой дорогой, но нарочито круг дал.
Карнаухов, будто сова надутая, на лавке мучается - сидит. И палкой у ног что-то малюет.
- Здорово! - говорит Уровень. - Скучаешь?
- Чи-и-и, - отвечает тот, подвигаясь и место давая. - Не перебивай! Не видишь, дело делаю...
Гыгыкнул Уровень. Перебил, не постеснялся. Сказал, словно заговор готовил:
- Подсобил бы мне, а? По старой дружбе.
- Что подсоблять надо?
- Сараишко новый решил поставить, обапалков выписал... Как-то самому несподручно.
- Нет, Уровень, не могу.
- Что ж так, что не можешь друга уважить?
- По камню я теперь, по камню пошел... С деревом начисто покончил...
Уровень поначалу снова гыгыкнул, потом глазами так заработал, что они, будто лопасти, на четверть повернулись,
- По какому такому камню? - спросил он осторожно и опасливо по сторонам глянул.
- Начал по кирпичу, красному и силикатному, но это, брат, пока, временно.
Не понял Уровень, хотел плюнуть - да домой. Но задело за живое уж больно.
- Чего язык-то стружишь? Вон телевизир на гвозде смотришь, кобели по двору шастают, как по улице... А тоже в дурь - по кирпичу! Красному, силикатному! Да ты его в руки брал хоть раз? Обленился ты, Карнаухов! Обленился - на пеньзии. А как на курохт съездил - совсем выходи строиться... Труха посыпалась! У меня мозоли на руках - во какие, глянь! С детишками весовую ставлю. Нет чтоб товарищу верному помочь - так он еще фантазии разводит... Запаршивел ты - и весь тут мой сказ!..
- Уровень, - мирно сказал Карнаухов, - я всегда тебя подозревал. Замечал и раньше, что ты колун колуном... Да ты сядь и послушай, не дергайся, как живчик. Послушай! Вот сижу я на лавке - и думку думаю. А ты порешил, что бездельничаю. Нет, брат! Как бы не так... Сорок лет мы с тобою плотничали да столярничали, от хаты к хате ходили, от свинарника к свинарнику, деревню после войны ставили... Правильно я говорю?
- Ну и что? - нетерпеливо спросил Уровень.
- А вот покажи-ка ты мне, плотничек, где оно, наше-то, осталось?.. Не перебивай... Две хатенки всего - твоя да моя - и те валятся, с завалинок гниют. Остальных - нет. Нема уже их! Редко даже какая закутком для козы стала. Другие так просто в печках сгорели. Дымом истекли туда, в небушко, Уровень! Истекли, Уровень! Да сам ты погляди кругом. Вот у Панковых - знаю, что халтурщики кладку вели, а поди в мастерах ходят, в почете жизня ихняя. И помрут - все поминать будут, мол, вот были такие в Редких Дворах... Да это что! Так я и раньше подумывал, а как съездил в Сестрорецк... Да что там слова! С тех пор и решил на кирпич перейти. Научусь как следует, потом - на камень! Есть такой - дикарь называется, на горах да под землей растет...
Карнаухов вздохнул тяжело и как-то лукаво посмотрел на Уровня.
- Сдурел ты, товаришочек! Обленился... - прошептал Уровень. - Вроде ты и не намного старше меня, а заплошал как!
- Может, оно и так, может, и заплошал, только мне хорошо так жить и строить так хорошо... Вот повозили нас там - насмотрелся... И знаешь, что удумал: отсюда, где сидим теперь, поведу я аллею - липовую и кленовую - до самой Катьки Райковой. В два ряда аллею, Уровень... Довожу, значит, до Катьки - поворот направо, дальше-то лужок сплошной...
- Почему ж направо? - перебил Уровень.
- Да потому и направо, что там лужок сплошной. Задумал я там поставить фонтан - из мрамора. Тоже камень такой, только шибко культурный... Ох, и любил же его Расстрелий! Так вот, повернул я - и по бурьянам - до Ольховского колодезя... На месте колодезя ставлю я беседку и стадион для детей рядом. Крытый такой весь, ну как в телевизоре - видел? Это когда на коньках катаются - прыгают и разные ласточки выделывают... Простенки у меня белые, а внутри - облицовка разноцветная, стекло кругом, чтоб солнце не задерживать... Так обидно мне стало, Уровень, как посмотрел я на Расстрелия! Обидно оттого, что мы - вот такие, что всю жизнь хаты рубили - все чтоб пониже, чтоб окна - как дырки в скворечнике... И ответ за это на нас с тобой, Уровень!
- Для чего ж, если не секрет, беседка твоя? - закричал неожиданно Уровень. - Для чего ж все эти глупые фантазии?
- Чтоб пришел ранним утром и посидел. А то и вечером...
- Как это? Посидел, говоришь? Хе... Посидеть и тут можно, за шею не капает, чай? А как дождь повалит - чего ж сидеть на сквозняке да насморку ловить?
- Ну, так просто - посидел, подумал, побеседовал мирно с кем-либо...
- Ты не то, Карнаухов, загибаешь, не то язык твой дурной стружит. Стадиона ему захотелось. Это мы-то с тобой кататься будем? Или как?.. Я включу телевизир и смотрю с бабкой мирно да ладно, оно мне и приятно, а хоть и задремлю все ж на диване... А у тебя антенна с зимы валяется, телевизир на гвозде смотришь...
- Ладно тебе кривить. На - гвозде! Потому и валяется, что задумался я серьезно...
- Шелевку бить некому! - закричал Уровень. А он задумался. Ученый какой сыскался!
- На шелевку другого поищи, я по камню теперь, понял?
- По камню, по камню! Короедная твоя душа... Тьфу, связался, аж, затошнило от дурацких слов! Пошел я, не о чем мне с тобой болтать, сарай надо ставить... А тебя я десятой дорогой теперь обходить буду, Ишь, Расстрелин какой...
И пошел Уровень с топориком под мышкой. Пошел доски приколачивать - где взакрой, а повыше, подальше от бабкиных глаз - как придется...
Карнаухов остался один. Ведет он свой узор - то веерком раскинет камень на перекидном мостике, то фонтан лепкой украсит.
Звезды высыпали густо-густо, и фонари на ферме вспыхнули.
- Интересно, да, очень интересно, - думает и прошептывает Карнаухов. - Как это через сто лет будут говорить обо мне? Вот, мол, был один большой строитель - звали его Карнаухов... Любил он камень дикий. И культурный. И кладку вел, какую теперь не ведут... А может, и не вспомнят? И говорить не будут? Какую ж там кладку, когда топор взял в руки...
Он прикинул, когда взялся за ремесло свое плотницкое и столярное. И поежился, будто от ветра, ледяного и жгучего.
- У Панковых шестеро было, кажется... Осень дождливая, а в землянке - вода по щиколотки. И Антон пришел с Перекопа без ноги и с шеей порубленной...
И так явственно вспомнил его голос Карнаухов:
- Давай, парнишечка, зови приятеля своего, - хатенку поможете поставить. Христом богом прошу, пропадают детишки...
- Не умею я, дядя Антон, ничего не умею! - кажется, так ответил ему тогда Карнаухов.
- Я, сынок, тоже не умел драться за народную жизню, а вот пришлось, - не посрамил имени своего и общества нашего деревенского...
И кривенькая вышла та хата, больше на тарный ящик смахивала, чем на жилище, но выходили из нее несгибаемые Панковы - трое на поле бранном полегли под Курском, и остались трое, и новые народились...
Хорошо думалось Карнаухову, когда звезды высыпали густо-густо и весь небосклон заполонили...
Жили в Редких Дворах два плотника. Вместе домишки ставили, колодезные срубы венец в венец вели, вместе цигарки раскуривали и по рюмахе пропускали вместе... И жил в городе Санкт-Петербурге мастер Растрелли...
Карнаухов пошустрее был - газетки читал на досуге, книжки иногда - оттого и плешь ранняя тронула его. Так думал он, по крайней мере. Уровень лбом потуже - в войну был под началом стройбатовского старшины и в мирное время сам топором не тюкнул. Все в колхозной артели околачивался и без нее - ни шагу.
Карнаухов постарше. На пенсию раньше вышел. А как вышел - тут же и расслабился. Путевку дали в Сестрорецк - подлечиться. Вернулся из приморских краев - еще глубже морщины, сутулость больше. Пробовал бригадир раскачать его - звал то полы в коровнике поправить, то в амбаре дверь перевесить, то сеткой газовые баллоны обнести. Не шел Карнаухов.
Уровню интересно это было, выведать все хотелось что к чему - и так подступал к другу и этак, а тот - молчок, только пару слов бросит, словно на ветер:
- У меня, Уровень, своя работа... И посурьезней.
Подивится Уровень - и на работу идет с топориком да ножовкой. Возвращается с шабашки - сидит Карнаухов; вечером Уровень с ведром к колонке - снова сидит приятель.
«Какая такая у него работа? - думает Уровень. - Вот и антенна плашмя на земле лежит с прошлой зимы, и у зятя шифер на гараже, как потоптались по нему... Нет, тут что-то не так! Тут без того - не то...».
Не вытерпел как-то, под мухой шел от свояка. Надо бы другой дорогой, но нарочито круг дал.
Карнаухов, будто сова надутая, на лавке мучается - сидит. И палкой у ног что-то малюет.
- Здорово! - говорит Уровень. - Скучаешь?
- Чи-и-и, - отвечает тот, подвигаясь и место давая. - Не перебивай! Не видишь, дело делаю...
Гыгыкнул Уровень. Перебил, не постеснялся. Сказал, словно заговор готовил:
- Подсобил бы мне, а? По старой дружбе.
- Что подсоблять надо?
- Сараишко новый решил поставить, обапалков выписал... Как-то самому несподручно.
- Нет, Уровень, не могу.
- Что ж так, что не можешь друга уважить?
- По камню я теперь, по камню пошел... С деревом начисто покончил...
Уровень поначалу снова гыгыкнул, потом глазами так заработал, что они, будто лопасти, на четверть повернулись,
- По какому такому камню? - спросил он осторожно и опасливо по сторонам глянул.
- Начал по кирпичу, красному и силикатному, но это, брат, пока, временно.
Не понял Уровень, хотел плюнуть - да домой. Но задело за живое уж больно.
- Чего язык-то стружишь? Вон телевизир на гвозде смотришь, кобели по двору шастают, как по улице... А тоже в дурь - по кирпичу! Красному, силикатному! Да ты его в руки брал хоть раз? Обленился ты, Карнаухов! Обленился - на пеньзии. А как на курохт съездил - совсем выходи строиться... Труха посыпалась! У меня мозоли на руках - во какие, глянь! С детишками весовую ставлю. Нет чтоб товарищу верному помочь - так он еще фантазии разводит... Запаршивел ты - и весь тут мой сказ!..
- Уровень, - мирно сказал Карнаухов, - я всегда тебя подозревал. Замечал и раньше, что ты колун колуном... Да ты сядь и послушай, не дергайся, как живчик. Послушай! Вот сижу я на лавке - и думку думаю. А ты порешил, что бездельничаю. Нет, брат! Как бы не так... Сорок лет мы с тобою плотничали да столярничали, от хаты к хате ходили, от свинарника к свинарнику, деревню после войны ставили... Правильно я говорю?
- Ну и что? - нетерпеливо спросил Уровень.
- А вот покажи-ка ты мне, плотничек, где оно, наше-то, осталось?.. Не перебивай... Две хатенки всего - твоя да моя - и те валятся, с завалинок гниют. Остальных - нет. Нема уже их! Редко даже какая закутком для козы стала. Другие так просто в печках сгорели. Дымом истекли туда, в небушко, Уровень! Истекли, Уровень! Да сам ты погляди кругом. Вот у Панковых - знаю, что халтурщики кладку вели, а поди в мастерах ходят, в почете жизня ихняя. И помрут - все поминать будут, мол, вот были такие в Редких Дворах... Да это что! Так я и раньше подумывал, а как съездил в Сестрорецк... Да что там слова! С тех пор и решил на кирпич перейти. Научусь как следует, потом - на камень! Есть такой - дикарь называется, на горах да под землей растет...
Карнаухов вздохнул тяжело и как-то лукаво посмотрел на Уровня.
- Сдурел ты, товаришочек! Обленился... - прошептал Уровень. - Вроде ты и не намного старше меня, а заплошал как!
- Может, оно и так, может, и заплошал, только мне хорошо так жить и строить так хорошо... Вот повозили нас там - насмотрелся... И знаешь, что удумал: отсюда, где сидим теперь, поведу я аллею - липовую и кленовую - до самой Катьки Райковой. В два ряда аллею, Уровень... Довожу, значит, до Катьки - поворот направо, дальше-то лужок сплошной...
- Почему ж направо? - перебил Уровень.
- Да потому и направо, что там лужок сплошной. Задумал я там поставить фонтан - из мрамора. Тоже камень такой, только шибко культурный... Ох, и любил же его Расстрелий! Так вот, повернул я - и по бурьянам - до Ольховского колодезя... На месте колодезя ставлю я беседку и стадион для детей рядом. Крытый такой весь, ну как в телевизоре - видел? Это когда на коньках катаются - прыгают и разные ласточки выделывают... Простенки у меня белые, а внутри - облицовка разноцветная, стекло кругом, чтоб солнце не задерживать... Так обидно мне стало, Уровень, как посмотрел я на Расстрелия! Обидно оттого, что мы - вот такие, что всю жизнь хаты рубили - все чтоб пониже, чтоб окна - как дырки в скворечнике... И ответ за это на нас с тобой, Уровень!
- Для чего ж, если не секрет, беседка твоя? - закричал неожиданно Уровень. - Для чего ж все эти глупые фантазии?
- Чтоб пришел ранним утром и посидел. А то и вечером...
- Как это? Посидел, говоришь? Хе... Посидеть и тут можно, за шею не капает, чай? А как дождь повалит - чего ж сидеть на сквозняке да насморку ловить?
- Ну, так просто - посидел, подумал, побеседовал мирно с кем-либо...
- Ты не то, Карнаухов, загибаешь, не то язык твой дурной стружит. Стадиона ему захотелось. Это мы-то с тобой кататься будем? Или как?.. Я включу телевизир и смотрю с бабкой мирно да ладно, оно мне и приятно, а хоть и задремлю все ж на диване... А у тебя антенна с зимы валяется, телевизир на гвозде смотришь...
- Ладно тебе кривить. На - гвозде! Потому и валяется, что задумался я серьезно...
- Шелевку бить некому! - закричал Уровень. А он задумался. Ученый какой сыскался!
- На шелевку другого поищи, я по камню теперь, понял?
- По камню, по камню! Короедная твоя душа... Тьфу, связался, аж, затошнило от дурацких слов! Пошел я, не о чем мне с тобой болтать, сарай надо ставить... А тебя я десятой дорогой теперь обходить буду, Ишь, Расстрелин какой...
И пошел Уровень с топориком под мышкой. Пошел доски приколачивать - где взакрой, а повыше, подальше от бабкиных глаз - как придется...
Карнаухов остался один. Ведет он свой узор - то веерком раскинет камень на перекидном мостике, то фонтан лепкой украсит.
Звезды высыпали густо-густо, и фонари на ферме вспыхнули.
- Интересно, да, очень интересно, - думает и прошептывает Карнаухов. - Как это через сто лет будут говорить обо мне? Вот, мол, был один большой строитель - звали его Карнаухов... Любил он камень дикий. И культурный. И кладку вел, какую теперь не ведут... А может, и не вспомнят? И говорить не будут? Какую ж там кладку, когда топор взял в руки...
Он прикинул, когда взялся за ремесло свое плотницкое и столярное. И поежился, будто от ветра, ледяного и жгучего.
- У Панковых шестеро было, кажется... Осень дождливая, а в землянке - вода по щиколотки. И Антон пришел с Перекопа без ноги и с шеей порубленной...
И так явственно вспомнил его голос Карнаухов:
- Давай, парнишечка, зови приятеля своего, - хатенку поможете поставить. Христом богом прошу, пропадают детишки...
- Не умею я, дядя Антон, ничего не умею! - кажется, так ответил ему тогда Карнаухов.
- Я, сынок, тоже не умел драться за народную жизню, а вот пришлось, - не посрамил имени своего и общества нашего деревенского...
И кривенькая вышла та хата, больше на тарный ящик смахивала, чем на жилище, но выходили из нее несгибаемые Панковы - трое на поле бранном полегли под Курском, и остались трое, и новые народились...
Хорошо думалось Карнаухову, когда звезды высыпали густо-густо и весь небосклон заполонили...
Жили в Редких Дворах два плотника. Вместе домишки ставили, колодезные срубы венец в венец вели, вместе цигарки раскуривали и по рюмахе пропускали вместе... И жил в городе Санкт-Петербурге мастер Растрелли...
Другие произведения автора:
Следующие материалы:
Предыдущие материалы:
Стихи
МАКС БЕССОНОВ
ВИТАЛИЙ ВОЛОБУЕВ
МАКСИМ ЗАКОРДОНЕЦ
ОЛЬГА КНЫШ
"Я видела: падает лист..."
"Я просто живу в музее..."
"Я люблю, когда ты просто
дома..."
"Небесный свод над нами
синий-синий..."
Плясунья
"Я не Бог, но все к тебе
вернется..."
"Все так неправильно, так
сложно..."
"Я никак не возьму в толк..."
"Когда женщина пишет
о бывших..."
Рецидив
"Люди обычно ломаются..."
Кофе со счастьем
"Спасибо за плечо,
подставленное в горе..."
"Мне кажется, что я могу
влюбиться..."
"Ты даже не знаешь, какой ты
опасный..."
Маме
Санки. Детство
"...и как-то не хочется помощи
НАТАЛЬЯ КОНДАУРОВА
ОЛЬГА КУСТАВИНОВА
АЛЕКСАНДР ОБЕРЕМОК
СЕРГЕЙ ПОСОХОВ
АЛЕКСАНДР САВИЦКИХ
ОЛЬГА ШАХРАЙ
ЕКАТЕРИНА ШЕВЧЕНКО
"В маленькой столовой на краю
пустыни..."
Элегия
Все спать легли
"И ты, ненастье, в клетчатом
платке деревенском..."
"В том заботливо-разрушенном
краю..."
"Ночь вырастет из зерна в
теченье часа..."
"Я объяснялась на мрачных
лестницах..."
"В руки которой весны свой
живот предадим..."
"Москва, стеклянная голубка..."
"Не обижай огней зелёных,
слабых..."
Письмо с Итаки
"По крикам ворон я
представить могу, не вставая..."
"Посиневшие ногти покойной
зимы..."
"Пойдём со мной на край
послушать флейту..."
"В самом сердце осени,
у печки..."
"Жизнь, меняльная лавочка,
всё ты звенишь..."
"Кто небом проходил, взмутив
лазурь, как воду..."
"Переделкино пахнет
веснушчатым снегом
февральским..."
"Я отказалась от счастья..."
"Кажется, нет, не поможешь..."
"Поздней ночью в потоках
дождя..."
"Замирающий центр. Ничего
не узнать..."
Воспоминания
Память
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЙЧЕНКО
"Ждет бабуля моя ответ..."
Восторг
Учёба
На погосте
"Февраль. Над пажитью летают
"Живу на этом белом свете..."
Россия
Законы природы
В жизни
Брак
У белого дома
Не приведи Господь
Паденье
Одиночество
Валентина
Разговор с дочерью
Вера. Надежда. Любовь
"С захода солнца до рассвета..."
"Какие ясные картины!.."
Все было...
Вина
Люди
Разговор
Поэту всё прощается
Стих
АНАТОЛИЙ ФОРОВ
Памяти Анатолия Форова
"Эти старые звуки осеннего
вальса..."
"Ещё вчера дожди шумели..."
"Дождями осень отрыдала..."
"Ещё листва сполна не облетела
"Запылали щёки у рябин..."
Осень
"На Белгородчине зима..."
"Над родимой сторонкой..."
"Январь. Крещение. Опять..."
"Споткнулся день о горизонт..."
"Какая русская зима!.."
Последний снег
"Уже рассвет издалека..."
"Какое утро зарождается!.."
"Спасибо вам, скворцы,
спасибо..."
Ливень
"Ночка, ливню радуясь..."
"Какая нынче благодать!.."
Родник
"Расстегнула ночь халат..."
"Сжигаю я вчерашнюю листву
"Скатилось солнце на покой..."
"В ранний час по холодку..."
"Как приятно бродить
раздольем..."
"Ну вот и задождило..."
"Вот и лето моё отзвенело..."
"Закат клубничный над
холмами..."
"Я бегу по листве за кричащей
последнею стаей..."
"Когда весенний грянет гром..."
АЛЕКСАНДР ХАРЫБИН
АЛЕКСАНДР ЯМПОЛЬСКИЙ
Белгородские фестивали
Рекламный блок