ЕВГЕНИЙ ГРИЦКОВ

Родился в 1979 году.  Живёт в Белгороде. Работает аппаратчиком на заводе лимонной кислоты. Заочно учится на факультете журналистики БГУ. Лауреат фестивалей «Оскольская лира» (2014) и «Нежегольская тропа» (2014). На «Оскольской лире-2016» стал лауреатом 1 степени в поэтической мастерской..


КНИЖЕЧКА


*  *  *

Под шуршанье луны-грампластинки,
Тёплой музою шею обвив,
Я строчу, как на швейной машинке,
Стяг за стягом стихи о любви.

Вывожу, как щенят на прогулку.
А когда ты уснёшь в стиле ню,
Я наброшу и нежно, и гулко
Стихотворную простыню.

А проснёшься — котом на обоях
Нацарапаю что-нибудь вновь:
Про тебя, и про нас про обоих,
И про нашу кошачью любовь.

Будет холодно — бабами снежными
Для тебя всё одно налеплю:
«Мы красивыми будем и нежными,
Без стихов я тебя не люблю».

Накатаю в коляске мальчишкой,
Накропаю безъядную ртуть.
Вдохновение падает шишкой
На язык мой и тает во рту.

Без меня ты не делай и шагу:
Без меня всё кромешно и жуть.
Погляди лучше, как я бумагу
На ту сторону перевожу...

*  *  *

Столик. Кофе. Твои глаза.
Вечер. Булочка с красным джемом.
Я красиво хочу сказать,
да душа не лежит к поэмам.

Кофе стынет. Сидим, молчим.
Улыбаемся почему-то.
Кто-то к полночи время мчит:
раз! — минута, ещё! — минута.

Что ли, за руку тебя взять?
Холодок по спине рисует.
— А какой твою маму зять,
интересно, интересует?

Заблестели глаза. Слова
сразу стали такими простыми.
Эх, головушка-голова!..
Столик. Булочка. Кофе стынет.



*  *  *

Кто смелей, тому расскажет даль,
для чего так вьётся к ней дорога,
почему и радость, и печаль
прошлые так долго значат много.
Те, кому не спится, извлекут
нужные приборы и сосуды,
степь нагую щедро от простуды
яблочным туманом разотрут.
Кто уснул, того покроет сон
сединой, как сахарною пудрой.
Новый день голодным лает псом.
Уткой дикой пролетает утро.



*  *  *

Мир вертится на грусти.
Давно в вине я грусти не топил.
Четырёхпалый пожилой тапир,
безжизненной реки сижу я в устье.
В воде плывут большие города,
их лилии закрылись до восхода.
И пуговица с неба, как звезда
горячая, упала в ту же воду.
Давно я грусти не топил в вине.
Устала жизнь давать серьёзный повод.
Да и к чему мне поводы извне?
Дождя мне!.. (и верёвку) Будет поводь
водою набивать кишку реки,
но города не выбросит на берег.
И глушь такая... Что ни изреки —
никто в твои сомненья не поверит.
В вине я грусти не топил давно.
Из зеркала — ни молодость, ни старость.
Всё, что обретено тобой, равно
лишь капле от того, что не досталось.
Ты знаешь, в эту ночь помрёт верней
всё то, что для себя мы брали в моду.
Лишь в городах за каждой из дверей
Отелло вечно душит Дездемону.



*  *  *

Над глубиной ночных небесных вод
Парила чайка. (Иль другая птица)
Там тучка, уткой крякнув, проплывёт.
Тут месяца блесна засуетится.
Я рыбьим ртом бросаюсь на блесну,
Крючок глотаю. Видимо, усну.
Найдут крючок потом внутри скелета.
Уж лучше б в чайке — благородней это.



*  *  *

Ветер старым граммофоном
крутит хриплую пластинку.
Утро ёжится, сминая
на лугу тумана залежь.
А в тумане этом дырка
свежая, от человека.



*  *  *

...и прибывают за звездой звезда,
как дальние пустые поезда,
к закрытым окнам твоего вокзала.
Из их зелёных глаз струится свет.
А ты встречаешь тех, кого в них нет,
кого ещё ни разу не встречала...



*  *  *

Насыпал
в песочные часы
кофейных зёрен.
Теперь
ищу способ
преодолевать
расстояния.



*  *  *

Последний снег
выпал с девятого этажа.
Жалко.
Хотел сохранить его
для тебя
на лето.



*  *  *

Ну уймись, расслабься, наконец.
Сколько вьючить душу бренным телом?..
Ты моя двойняшка и близнец,
больше я, чем я, на самом деле.

Воют в голос мятые бока,
нет ни сил, ни воли на потуги...
Это жизнь вливается в бокал
кровью, что мы пили друг у друга.

Выпьем же!.. И, быстро захмелев,
позабудем всё, что нас терзало.
Гаснет свет. Звезда лишь смотрит в хлев.
Всюду темнота пустого зала.

Даже муха здесь не пролетит.
Тишина, как статуя, стоит.
Разглядим вдали проём дверей.
Дай мне руку — выйдем поскорей.



*  *  *

Не обижайте ёжиков —
ёжики тоже люди.
Пьют молоко и коржиков
пару умнут на блюде.
Ходят они по улицам.
Так же полны затей.
Так же они целуются.
Так же плодят детей.
Глазки у них, как лучики,
видят всё далеко.
Помните: быть колючими
ёжикам нелегко.
Если не тронет ёжика
вежливый человек,
то для него все ёжики
будут друзья навек.
Дети и их родители,
ну же! добрее будем!
Ёжиков берегите вы.
Ёжики тоже люди.



*  *  *

Налью себе чашку горячего дня.
Намажу на хлеб бесполезное масло
тех чувств, что когда-то терзали меня,
тех мыслей, чья искра, не вспыхнув, угасла.
Взглянуть за окно, но увидеть в окне
себя лишь, не помнящего и не ждущего,
который прошедшее сжёг на огне
и узел связал вокруг шеи грядущего,
а после, умытый, наивный, пустой,
с отличием сдал все зачеты-экзамены
на то, чтоб другие «тогда» и «потом»
в шкафу его важную полочку заняли.



*  *  *

Лёд тронулся. Я тоже сумасшедший.
Растаяли вдвоём — и не узнали.
Колышутся холмы под шляпой неба.
С холмов стекают струйками дороги.
Лёд тронулся. А день такой нечастый.
Делили на двоих — и не успели.
Ещё чуть-чуть — и всё в округе стихнет.
И ляжет Бог. Вон, в речке моет ноги.



*  *  *

В эти несколько жгучих дней
ты становишься холодней...
Что поделать? Мы все там будем.
Ни прислуги, ни королей...
В этом бешеном феврале
даже чай остывает к людям.



*  *  *

Жил-был пёс. Он был осенний пёс.
У него был длинный мокрый нос
и лохматые седые уши.
Он бродил без дела, бил баклуши,
подбирал копейку да пятак.
И совсем он не заметил, как
в небе поизношенном, с заплатами,
тучка загрустила и заплакала.



*  *  *

Дни идут и рушат судьбы.
Солнышка пятак.
Кабы эти дни вернуть бы,
Сделать всё не так.
Пусть дела не станут лучше —
Перережут нить,
Тех, кто слышит наши души,
Не за что винить.
Мы очки, конечно, сняли.
Неба полотно.
Верю я, что всё, что с нами,
Не предрешено.
Да, терзаемы удушьем,
Крутим колесо.
Тем, кто лечит наши души,
Позволяем всё.
Пусть друг другу только гости.
Простота морей.
Дальше — Бог. А может — кости.
Кто кого хитрей.
Глупость, что костёр потушен,
Но не наседать...
Кто спасает наши души —
С нами навсегда.



*  *  *

Паутинка бабьего лета.
Долька апельсина на каше облаков.
Скрипящие суставы заводских труб.
Человек. Маленький. Одинокий.
И что-то общее между ними.
Сентябрь.



*  *  *

Снег не спускается с неба, и птицы идут пешком,
лишь голубь воздушным шариком над крышей висит на нитке.
дед с засаленной бородой, с бутылкой, с пустыми мешком
пытается вспомнить адрес, имя, жену, молитву
Налей себе и усни. Год старый висит горбом.
Оставить жалко — и носишь с собой пожитки.
Не засыпай. Напейся в стихи, в забытьё, в погром,
белки до конца разрисуй в кровяные прожилки.
А когда очнёшься — небо своё кимоно
раскроет и снег под тяжестью лет падёт,
ты улыбнешься: — Девочка, здравствуй, пойдём в кино...
А она улыбнётся в ответ и, что странно, с тобой пойдёт.
Но птицы идут пешком. В небе скучает снег.
Люди скучают в окнах. Окна в домах скучают.
Бармен бросил взгляд ехидный...
— Спасибо, нет.
Мне, пожалуйста, чашку чая...



*  *  *

Если что-то горит, дым идёт из твоей головы.
Дождь идет из твоей головы, если в небе гремит.
Из твоей головы даже солнце вползает в зенит,
и в тебя же резиновым мячиком прыгает вниз.
Миг приходит к тебе. Обращается только на Вы.
Исполняет любой мало-мальски доступный каприз.
Потому что приходит к тебе из твоей головы.
Но однажды вокруг происходит всё как-то не так.
Человек обижает и бьёт электрический ток.
Накрывает поток. Но в потоке не сделать глоток.
Ты становишься мудрым и тихим, как шелест травы.
Ты способен понять: в голове твоей славный бардак.
Но не выйти тебе никуда из твоей головы.



*  *  *

Что тебе не спится в воскресенье
утром? Чай остыл. На булке масло
расползлось. И в окна — потрясенье
новым днём. Звезда твоя погасла.

Пёс пролаял. Он не твой, он ночью
Не уснул. Соседка, вся чужая,
милого куда-то провожала...
День вцепился страхом в позвоночник.

Выйдешь погулять по зимней стуже,
впишешь с равнодушием плебея:
с каждым днём твоя дорожка уже...
каждый день ты чуточку слабее...



*  *  *

Она была красива, как жена.
Судьбой ещё не в пепел сожжена,
Улыбчива, охоча до вина,
Умна была. Несчастна. Одинока.
Дымила на балконе. А с востока
К ней солнце поднималось раньше срока
В тот редкий день, когда она рассвет
Встречала не в постели. Больше нет
того, чего и не было. Привет.
Куда идут прохожая, прохожий?
Миры чужие, чувства, и похоже,
Что даже солнце не одно и то же.



*  *  *

В поэзии всего важнее вера
В свое призванье. Хватит полумер!
Она талант. Четвёртого размера.
И очень в рифму этот ей размер.
О, поза! Стать! Как поэтично эти
Змеёю жалят за строфой строфа!
Но погодите... Не четвёртый? Третий!
Тогда беру назад свои слова!
Ведь без размера всё теряет смыслы.
Размер — он бог стиха, на нём — прогресс.
В поэзии не место компромиссу!
Гоните безразмерных поэтесс!



*  *  *

Мы повстречались в фотогалерее.
И дождь декабрьский сразу стал добрее.
Не отличая ямба от хорея
и слёз любви от дождевой воды,

мы двинули с тобой в совместный угол.
Музей, библиотеку, театр кукол —
всё, что покажет белгородский google —
неспешно проходили я и ты.

Жизнь хороша. Задумайся над этим.
Как в зоопарке кенгурёнка Бетти,
нас назовут смеющиеся дети
«невеста и жених». Свою среду

исходим мы и сердцем, и ногами
совместно, с расстановкой, моногамно,
чтоб никогда не прокричал нам Гамлет
на новый лад: «2do or not 2do?»



*  *  *

Последний фейерверк, в снегу дорога.
По пояс в смерти. Жаль, не с головы.
Жизнь коротка, как палка в пальцах Бога.
И жизнь длинна, и с нею мы на Вы.

Потерян день. Та самая иголка
В стогу времён — попробуй отыщи.
Окно вдали. В окне моргает ёлка.
Рисует Бог морщины и прыщи

Там за окном. Художнику подобен —
Улыбку не сдержал. Всё по уму.
Ты ж — человек. Ты слаб, ты неспособен.
Приходится всё делать самому.

Окно всё дальше. Путь заснежен, долог.
Но ты идёшь. Устал. И клонит в сон.
Неси с собой мешок своих иголок.
Когда-нибудь растает это всё.



*  *  *

Мы ожидаем снега и любви.
И в Рождество, и каждый Божий день.
Мы учтены, поставлены на вид,
Но до сих пор не встречены нигде.
И до сих пор мы пишем свой дневник
И ставим кляксы, веря каждый раз,
Что кто-нибудь в него дословно вник
И галочки воткнул напротив нас.
А с неба валит белый порошок.
Обычный день особым мнится днём.
И кто бы ни родился, хорошо,
Что на земле хоть кто-нибудь рождён.
Сидим, руками в кровь себя обвив,
Жар — отдаём, вдыхаем — только дым.
Мы ожидаем снега и любви.
Но снег прошёл... В окошко поглядим?..



*  *  *

До весны — пол-луны. Да идти по дорожке прямой
Вдоль забора, который исписан стихами и проч.
Ты меня пожалей — я упавший воробушек твой.
На заборах не врут: не пройти одному эту ночь.
Одному — что нулю. Пустоту доливая в стакан,
Снова падать в окно, свежий воздух вдыхая и жуть.
Нуль к нулю — вот и слово. А там, оглянёшься — строка.
Ты меня пожалей. Приходи, я тебе покажу:
До весны — пол-любви, полнадежды, отчаянья пол.
Календарь не соврал — приукрасил и лыбится. Что ж,
Я глазами — в тебя, между делом — то в небо, то в пол,
То на зеркало: круглый, как ноль, на кого ты похож?
До весны — на весы. И — направо, налево, туда.
Бог сидит у окна в старом выцветшем синем трико.
Из меня ж — всё нули. Копошиться — не стоит труда.
Ты меня пожалей. До весны-то ещё далеко.



*  *  *

На горе Буяне
спит Сварог в бурьяне.
Видит камень белый
Славянин несмелый.

— Расскажи, поведай,
бел-горюч Алатырь,
быть ли мне поэтом,
стать ли мне солдатом?

Из-под камня Сила
молча отвечала:
— Много стало мыла.
Мысли стало мало.

Хошь — воюй поэтом,
вой солдатом вирши.
Не шуми при этом.
Спит Сварог. Потише...



*  *  *

Люблю тебя, как никого никто.
А может, вру и даже не краснею.
Пейзаж стоит в сторонке: конь в пальто,
Река, луна и звёзды вместе с нею,
И мы с тобой. И между нами ночь.
Нет: ничего, по правде, между нами.
Мелодию из долгих грустных нот
Подписывать чужими именами
Устали мы. Пейзаж всё так же глуп:
Камин, гардины, фортепьяно, лето.
И темнота. И ничего. И губ...
Эх, близость губ! И конь в пальто при этом.
Но я люблю. Мне сложно описать.
Опять пейзаж: день, небо, солнце, ложе,
И никого. И рядом — райский сад.
И тишина. И конь, конечно, тоже.
И ты. Со мной. А помнишь первый раз?
Вино, кино, попкорн и шум. Свой лук
Как купидон натягивал. Свет глаз.
Конь снял пальто и выбежал на луг.
А там — пейзаж. Ни травки, ни цветка.
Ни солнышка, ни дождика, ни друга.
Всё это — в нас. Мы наблюдаем, как
Нас лечат от любовного испуга.
И я люблю. Снял с гвоздика пальто.
Вошёл в пейзаж и двинуться не смею.
Люблю тебя. Как ни кого никто
И никогда. И вру. И не краснею.



*  *  *

Дождь — как курс лечения водой.
Месяц с лишним. Да в такую пору.
Ленин, лысый, вечно молодой,
Показал на юг, направо, в гору.
В гору — долго. В луже — неба лёд.
Крутишь тыквой, ищешь крышу, сушу.
На горе никто тебя не ждёт.
Ленина опять ты не послушал.
Ленин — гриб. И Пушкин. Пил вино,
Ел крестьянских жён, снимал кино
Про декрет о мире. Было мало
Или вовсе не существовало
Ленина. Всего труднее — ждать.
Верить в что попало. Все мы вышли
Из прекрасных мест, где нет дождя,
На горе, у самой телевышки.



*  *  *

Взрывной волной заката унесло
Останки дня. Они сидели, двое,
Как карлики. На маленьком подвое
Любви большое дерево росло.

Игралась тишина в траве. Вдали
Вовсю сверкало, отдавалось гулко.
И выбежала ночь из переулка.
В шторм уплывали звёзды-корабли.

Воды холодной жадно из реки
Хлебнула тишина, а на вокзале
Те, кто не двое, с чувством развязали
Некрепкие — на память — узелки.

Устала ночь. И тишина. И лист.
И замерла луна на повороте.
Винильный гром исполнил Паваротти.
Они же — крепче за руки взялись,

Готовые к скитаниям любым.
— Забудем всё, что между нами было:
Что ты меня когда-то не любила.
Что я тебя однажды не любил.



*  *  *

Выдох. Небо пахнет целлюлозой.
Охаешь. Мешаешь правду в ложь.
Ты — как все — подохнешь от цирроза.
Или хуже: вовсе не умрёшь.

Ужин — как у всех — сидишь, смакуешь
Кашу на воде, мечту. В окне
Видишь ту звезду? Твою, родную?
Я соврал, её на небе нет.

Вдох толпы. Об Украине песни.
Страшно, хоть ты тресни. Если б дождь!
Но — как все — ты удивишься, если
Одного похожего найдёшь.

Неба дождевик накинув, вышел
На ночной асфальт. Ослеп, оглох.
Пахнет одиночеством и мышью.
Жизнь — для всех — попроще: выдох — вдох.



*  *  *

А как иначе, спросишь? А никак.
Пиши. Читай. На строчки будь запаслив.
Когда созреют, собирай их в пазлы
О Боге, о любви, и просто так.
Запахнет небом — голову в блокнот.
Вбей колышек и привяжи потуже
К нему корову-ночь. А сам всё ту же
Мелодию из тридцати трёх нот
Наигрывай. Ищи. И находи.
Не ожидай ни славы, ни награды.
Здесь — ни к чему. А там — и так все рады
Всему, чего бы ты ни находил.
Иначе — так. Не бойся, что впросак
В пустыне машешь голыми руками.
Клади в песок стихов большие камни
О Боге, о любви, и просто так.



*  *  *

Темно перед дождём. Насос качает день
В порожнего меня. Без запаха, без вкуса.
Я помню о тебе. Заброшен ворох дел
И хочется курить. Играет май безусый,
Пускает пузыри. Я изучал себя:
Вот на воде круги, в воде пескарь и выдра.
Утопленник на дне. А на плечах сидят
Те двое, что всегда. Скажи, кого мне выбрать?
Наполнюсь майским днём и превращусь в щенка,
По жилистой руке взберусь на Божью шею.
Жду чуда из чудес. Достаточно щелчка —
И май не так уж плох. Цветёт и хорошеет.



*  *  *

Вверх к луне по дачному посёлку
В лопухах, черешне, по траве
Ты идёшь просёлок за просёлком
И несёшь свой пламенный привет.
Добр и глуп, готов прийти на помощь
Дню, что убыл, злому, ничьему,
Женщине, которую ты помнишь,
Но уже не помнишь, почему.

Ты поэт. Ты заблудился в тропах.
Но, не глядя — видишь. Трудный стих,
Твой грудной ребёнок, пятистопным
Чудищем бежит у ног твоих.
Там вдали, где — неизвестно, залежь.
Счастья с гаком хватит за глаза.
Мимо друг прошёл. Его ты знаешь.
Но уже не знаешь, что сказать.

Не дойдёшь, так ничего — вернёшься.
Слишком мелко — многого желать.
Жизнь идёт. С годами эта ноша
Станет не настолько тяжела.
Выдержишь припадки и нападки.
Выдохнешь. Грустя, сожжёшь письмо.
Сядешь на крыльцо, смотри — как сладко
тает летней ночи эскимо.



*  *  *

Вылез полдень гусеницей. Рожки
Ставит тень. Я лучших, сортовых
Собираю в летнее лукошко
Спелую клубнику губ твоих.

Виноград шевелится от скуки,
На ногах несмелых привстаёт,
К пожилой сирени тянет руки,
Гладит кудри ржавые её.

Съем немного, остальное спрячу.
Будто знаю: есть ещё другой.
Облако несётся наудачу.
Горизонт раскинулся дугой.

Солнце землю опекает жарко,
Словно дочь, бежавшую не раз.
В летний полдень никого не жалко.
Может, кто-то пожалеет нас.



*  *  *

Утро и солнце.
Лягушка на дороге.
Раздавлен и я.



*  *  *

Актёр безумен. Выпил — и устал.
Его никто не любит и не ценит.
Смеётся и чихает тёмный зал.
Доска скрипит предательски на сцене.
И пьеса — мрак. И режиссёр — дурак.
И сверхзадача — дважды два и точка.
А в девять открывается кабак —
Отметить два хлопка и полцветочка.
Лишь дома ждут. Что дома? Тёплых щей
Тарелка, огурец, измену чуют.
Он не ночует дома, он вообще
Нигде уже ни днюет, ни ночует
Развязка близко. В действии сквозном
Там из неё не делали секрета.
И что-то вдруг перевернулось в нём,
И он сыграл: — Карету мне! Карету!
Подъехала «карета», увезли.
Его сопровождали до больницы
Два Чичиковых, Чацкий, старый Лир,
Был юный Гамлет и другие лица.
Пойдём, мой друг. Ты, кстати, будь здоров.
Чужды мы здесь — волки во вражьем стане.
Поговорим. Не пожалеем слов.
И помолчим. И выпьем. И устанем.



*  *  *

Время псом кусает за лодыжку.
Гробовщик вымеривает крышку.
Я встаю с оранжевой постели,
Завтракаю падалью зимы.
На глаза смотрю — не опустели.
Посмотрел на нас — уже не мы.

Посмотрел на небо — в небе тучи
Ели солнца ананас колючий,
По шоссе катал автомобили
Мальчик-бог. Машины выли, то ли
Это автомобилисты выли
И страдали от свободы воли.

Я писал поэму о конечном
В виселице в платье подвенечном.
Буквы криво падали на листья.
В новый день влюблённый невзаимно,
Не имея, чем ещё налиться,
Я с поэм перехожу на гимны.

Слово пусто, но стихоткровенно.
Стих ветвист. Стиху я режу вены.
К новому сминаю новый лист.
Враг язык, косой журчащий русский.
В темноте иду в проходик узкий.
Голос, как шампанское, игрист.



*  *  *

Февраль сжевал остатки льда,
Как уходящий навсегда,
Собрал манатки. Громовая
Весенних глаз твоих орда
Летела на меня, моргая.
Прохладно стало, но подлец —
Трамвай ушёл в другой конец,
И мы с тобой переметнулись
Инкогнито среди колец
Разгадывать сканворды улиц.
И так под споры воронья
В твоих глазах плескалась Рица,
Что всё, во что не верил я —
И сбудется, и повторится.



*  *  *

Выйду в лес. Словно кикс зажигалки,
Встречу первой звезды недолёт.
Там, где пролеска гордо и жалко
За подснежник себя выдаёт,
Посчитаю я тени и блики,
Но куда мне идти — не пойму.
Ты найди меня там и окликни —
Мне в лесу тяжело одному.



*  *  *

Замутнённый весь, осатанелый,
Тщетно силюсь распечатать в слог
Те слова, что ты сказать сумела,
В тех словах, что я услышать смог.
Душу продал дёшево — и каюсь.
И талант, и, видимо, не столь:
То Икар взлетает, то «Икарус»
Под гармошку уезжает в стол.



*  *  *

То не запомнишь чувства,
То слова не найдёшь...
Ешь холода присутствий,
Отсутствий долгих ложь,
И каждый день обманчив —
Пролитая вода.
Но станет одуванчик
Подсолнухом? Когда?..

Май белобрысый замер
И гейзеры в саду.
Стучит китайский таймер
За рёбрами. К стыду,
Боюсь, что не заполню
Возникшую дыру:
И чувства не запомню,
И слов не подберу.



*  *  *

Город, в март легко одетый,
Затянулся сигаретой
Заводской трубы.
На траве туман солёный.
Ленин шел вечнозелёный
С кепкой в кулаке,
Не приучен, в общем, выкать,
Грудь вперед, глаза навыкат,
Двинул в парк им. КО.
Всё везде подорожало.
Ты рассеян, горожанин,
Полежи ещё.
Ты успеешь, бог с тобою.
Затянись, как тот трубою,
На подушку скинь
Пепел жаркой чёрной брызгой.
Бог уже пожарных вызвал.
Только не успел.



*  *  *

Стегал кнутом строки ленивый лист,
Беря взаймы слова и выраженья
У словаря. И замер без движенья,
Когда увидел: лист всё так же чист.
Расслабился. Не мой сегодня день.
Где взять стихи в хандре и недосыпе?..
Расплёл свой кнут, слова обратно ссыпал
И скомкать лист хотел, как часто прежде.
Но как-то на меня он поглядел...
И с жалостью, и, кажется, с надеждой.



*  *  *

Я просыпаюсь в 36 и 6.
Моя температура по больнице
И обезболиться, и наводниться
Способствует. Земля пилонит шест
Внутри себя. Рассвет в окне кругами,
Как мальчик, в озере болтающий ногами...
В кругу лица уставших глаз круги.
Мешки, где много хлама поместилось.
Круг рта придавлен. Носа стёртый стилус.
На этом всём — некругло кисть руки.
Я в 36 и 6 — ещё вполне.
Как градусник. Возьми меня под мышку.
Люби меня, мужчинку ли, парнишку.
Пусти меня мурашкой по спине.
Я молодой, усердный, холостой.
Не пью таблеток от температуры.
Живу себе, как выстрел холостой —
Всё, чтобы не ходить на процедуры.
Во мне мой врач гнусавит и кагтавит
На все лады латинский свой алфАвит.
Я выйду в день и разойдусь по шву.
Там лягушата прыгают в траву.
Я — как они, скачу себе, живу
И так же жду, что кто-нибудь раздавит.



*  *  *

Грызи, как монету, солнце. Всё проверяй на вкус.
В темнице очков глазами бегай туда-сюда.
Куда ты идёшь? Останься, сними свой груз.
Так жарко. Куда течёт бессовестная вода?
Асфальт ногами укладывать, вдыхать пары.
Я весел и одинок, как кандидат наук.
Лето пришло навсегда — принимай дары.
Лето гладит тебя, как кошечку, как утюг.
Я охлаждаюсь, жуя мороженое твоих слов.
Пахнет трава медовухой. Солнце скатилось в ночь.
Будущему под юбку заглядываю. Любовь.
Инфаркты случаются реже. Где доктор, что сможет помочь?



*  *  *

Куда мы держим курс? К каким архипелагам?
Какого моря соль вдыхаем в поздний час?
Но ветер дует нам, отчаянным бродягам.
Волна метёт борты. Бог думает о нас.

По солнцу, по звезде, по внутренним стремленьям,
Нам прошлое, шутя, помашет из-за спин.
Придёт рассвет, придёт без сожалений.
Ну а пока, хорошая, поспим.

Доверимся тому, что ночь положит на пол,
Как кошка чёрная в каюте без окна.
Быть может, дождь уставший вновь закапал
Себе глаза. А может быть, луна

всё звёзд своих пасёт, больша и синеглаза,
не прячась в каше туч, за лето обжитой.
Я пожелаю добрых снов. Два раза.
И сам усну. Практически с тобой.



*  *  *

Шла ночь на белый лист. Неясный контур
Луны вдали. Там кто-то позабыт.
Навстречу ей летели с горизонта,
Как аисты, фонарные столбы.
И шла Она как женщина, с востока,
Да только нелюбима, не нужна.
(И степь была нежна и одинока,
И песня — одинока и нежна.)
И в эту ночь из помышленья злого,
Голодный и запыхавшийся зверь,
Я открываю нежилое слово,
Вхожу в него. И запираю дверь.



*  *  *

Мысль в макушку яблоком упала.
Спрятаться спешу под одеяло
И жую картину, слово, фразу,
Будто я не умирал ни разу.
Только так лежать темно и страшно.
С временем в бредовом рукопашном,
Чтоб уснуть, переставляю числа,
Словно жить давно я научился.
Не уснуть. Опять меняю позу.
Время лечит — травами, склерозом.
Становлюсь (наивен, бью тревогу),
В очередь в «за пазуху у Бога»...
Где-то во дворе сынишка мой
Ловит в руки синий шар земной
И, смеясь, пуляет за забор.
...Не забыть убраться за собой.



*  *  *

Вполглаза видит он из-за темна,
Как за волной качается волна
В стране одной в Средневековье века,
А человек бежит от человека,
Так видишь ты, смурной, немолодой,
В зеркальной мгле, как виноград седой,
Пророщенный стеной дождей и радуг,
Спускается по твоему фасаду.
Направо стрелка завершает круг.
День прожит и забыт, как лучший друг.
В окне за шторой копошится лебедь.
Заткни звезду в своём квадратном небе
И улыбнись другой своей звезде.
Она везде, где нет тебя. Везде.



*  *  *

В постели скучно. Встал и сел:
Пойти пожить?
С цветка взлетает пьяный шмель,
Жужжит, жужжит,
В квадрат окна, пещеру в дом,
Продлив полёт,
Всё на шмелином на своём
Поёт, поёт.
Я до окошка пару ног
Доволочу...
Закрыл его и снова лёг.
Молчу, молчу.



*  *  *

Хорошо-то как! Как в день зарплаты.
Воодушевлён и полон сил.
Небо красит губы в цвет заката,
Вечер приезжает на такси.

Кажется, всё не настолько сложно.
Дважды два и сдача по плечу.
Песенку жужжа, коровкой божьей
К ландышу осеннему лечу.

А внизу, направо и налево,
Снизу вверх и с севера на юг
Юные, как жизнь, адам и ева
С жадностью о страшном узнают.



*  *  *

Мы временем и местом сплетены.
Октябрь свои слагает перегуды.
Луну заначкой спрячу до весны
В подкладке туч. И отыскать забуду.

Зашторю окна до конца стемнеть.
И темноты нагрянет эфиопка,
Когда я выключатель на стене
Нажму тайком, как ядерную кнопку,

И время в клочья разорву, мне с ним
не по пути — всегда заходит с тыла.
Но было б место, где бы до весны
одна лишь ты и грела, и светила.



*  *  *

Любить тебя — по ниточке пройти,
А может, на верёвочке повиснуть...
Погода, как обычно, не ахти.
В окне каштан страдает живописно,
А на асфальте лужица одна,
И в ней себя скучающий прохожий
С улыбкой топчет. Сяду у окна,
И на кота, и на цветок похожий,
Увижу капли на стекле и лес,
Лысеющий печально под каштаном...
Любить тебя — бродить в округе без
Одежды и надежды. Англичанок
На улице всё больше к ноябрю.
Кот спрыгнул с подоконника. Разбился
Горшок с цветком.
А я в конец забылся.
Любить тебя не стоит. Но люблю.



*  *  *

Там дом стоит. На доме том
Висит окно с открытым ртом,
И кот, и рыжий, и учёный
Мурчит лениво за окном.
На доме — ночь. За домом — площадь.
Ноябрь стирает и полощет.
Сторонкой счастье обхожу.
Несчастным быть намного проще.



*  *  *

За окном обледеневшим
Белка солнца, дым из труб.
Расскажу о наболевшем,
Не сочту за труд.

Хочешь, джин разбавим швепсом?
Оливье трёхдневный крут
На столе славянско-шведском.
Не сочти за труд,

Друг мой, брат мой. Сколько века
Бродим, дарим курам смех,
Килограммы — человека,
граммы — сверх.

О, трагизм перерожденья!
Ах, проснуться недосуг!..
След присыпанный олений.
Иней на носу,

И стоит она, смеётся
Ярким глазом голубым.
Белка к западу несётся,
Тает дым.



*  *  *

Молока сухого тишь.
Сквозь — огни кулинарии.
Жаль, что снег не калориен —
Пирожки не начинишь.

И не сшить победный вымпел.
И подушки не набить.
Всё одно — мести... месить...
Жалко. Мы ведь можем импорт
Только снегом заместить.



*  *  *

Я знал тебя чуть дольше, чем всегда,
Плёл пауком связующие нити,
Но, усмотрев в тебе избыток льда,
Наш бог ушёл на православный митинг,
Наш кот себе другую взял весну,
Наш пёс луну нашел в другом посёлке,
В сырых стогах попрятались иголки,
И даже вечер в речке утонул.
На небе — небо, меньше глаз твоих,
Серело днем, то наполняя их
Живым огнём и шрамом самолётным,
То растворяя их дождем кислотным.
Я знал тебя. Не дольше, чем хотел.
Тебя я выбрал в море душ и тел,
Но, не умея плавать, по-собачьи
Валял в земле я выходки ребячьи
С огрызками, что ты бросала мне.
И чем нежней, тем было мне душней.
Я надышался газом. Как мошной,
Трясу мошонкой с мужескою силой.
Я знал тебя. Нелепой и смешной,
Безграмотной, и умной, и красивой.



*  *  *

Весенний день по-женски свеж и мил,
Моргает часто серыми глазами.
Твои ж глаза — мой выпускной экзамен,
И хватит ли мне знаний, рвенья, сил?

Твоё лицо — и счастье, и тоска.
Вблизи, с улыбкой, в шарфике из фетра —
И далеко, за сотню километров
Мне сердце разрывает по кускам.

Твоя душа, моя и не моя,
Моей близка, маня и не маня,
Меняет, не меняя, но беречь
Не вздумает. И угасает речь.

Минуту за минутой быть с тобой
И складывать в часы, и в дни, и в годы —
С тобой я лучший, светлый, молодой,
И всем довольный при любой погоде



*  *  *

Текут в расщелины моря,
Оттуда — запахи карбидные.
Ты — аномалия моя!
Так мало мне тебя, магнитная!
Руду любви перебирать,
Черпать, лопатить тонно-тыщами
И ждать, что что-нибудь отыщется
Любви алмазом засиять.



*  *  *

— Давай стишок! Я требую стишка!
Стихам свободу, равенство и братство!
Ты эгоистка. У меня тонка
Кишка, я за стихи не буду браться.
Иль нет, возьмусь? Куда ведь ни пойдёшь —
ждёт путь везде крутой, дремучий, склизкий.
Переживу жару, невзгоды, дождь...
За красоту прекрасной эгоистки.



*  *  *

И ясным днём, и ночью я бессонной
С огнём в глазах, с стихом на языке,
Мечтаю быть с тобой, в меня влюблённой,
И грудь твою сжимать в своей руке,
И целовать, и гладить, и метаться,
И не уснуть с тобою никогда.
Куда деваться мне? Куда деваться?..
То нет, то да, но чаще нет, чем да.



*  *  *

Улыбки аромат, в глазах небесный свет,
Помада на губах, произносящих нет,
Ухмылка на губах, произносящих да —
У женщины всегда оружие. Всегда!
И ног их длиннота, и рук их нежный жгут,
И там, где на груди две лилии цветут,
И то, что кроме, — ты, мечтающий поэт
Возносишь, а в ответ ни да тебе, ни нет.



*  *  *

В любви взаимность — главное из благ.
Цветы, подарки, дни рожденья, марты.
Вот я перед тобой. Влюблен и наг.
Уже Судьба играет с нами в карты.

Не носишь ты колечка моего.
Но без меня ты дня уже не можешь.
Любовь моя, блондинке каково
Брюнеткой умной быть под светлой кожей?

Восьмое марта скоро. Мой черёд.
Пойду подарки всякие смотреть я.
Но маленький во мне смеётся чёрт:
как хорошо, что раньше 23-е!



*  *  *

Мы встретимся с тобой назавтра после взрыва,
посмотрим на пожар с высокого обрыва,
нарвём травы на брагу, поймаем огнецов,
из мышек приготовим вкуснейший свежий плов.
Ты будешь хороша. Я буду очень ласков.
Твой гребешок так мил. Мы сядем на коляску
и съедем в тишину с высокого обрыва.
И снова не умрём назавтра после взрыва.



*  *  *

Мне кажется, любовь твоя сладка.
Огромна, как глаза. Как молотка
Удар в металл малиновым рассветом.
Твоё прикосновенье невзначай,
С корицей и лимоном тёплый чай,
Пирог трещит в духовке разогретой...
Стрельнусь из самодельного ружья
Любви твоей. Возьмёшь меня в мужья
И даже, может быть, отдашься в жёны.
Мы будем ссориться, мириться, жить.
Включу тебя волшебной кнопкой G,
Как в океан бескрайний погруженный
Твоей любви...



*  *  *

Корабль зимы нежданно сел на мель.
Сведя в уме совместный кредит-дебет,
наш жизнеутверждающий коктейль
закажем мы у бармена на небе.

Смешает он «люблю», «хочу», «всегда»,
добавит вдоволь ласки и заботы.
Смотри, родная, там горит звезда.
Знать, как и я, скучает по субботам.



*  *  *

Ты так прекрасна... Хочется кричать.
Меня в тебе всё бесит и волнует.
Хочу тебя губами изучать,
Флажки на теле ставить поцелуем.
Хочу тебя касаться, как весна
Касается, любя, замёрзшей ветки.
Хочу с тобой ночами жить без сна.
Люблю тебя. Хочу тебя. О, детка!



*  *  *

Скучаю так, что, если позовёшь,
Приду пешком и рухну у порога.
К тебе легка весенняя дорога.
Твои глаза ничем не проведёшь.

Твоей улыбки радость и задор.
Твоих объятий сладость и небрежность.
Приду к тебе, летя, через забор,
И принесу и страсть свою, и нежность.

Скучаю так, что слов не подобрать,
Что, как ни назовешь — всё лживо, лживо.
Но (веришь мне?) я не могу играть,
И всё во мне — с тобой — светло и живо.



Публикуется по авторской рукописи

Вернуться к автору


Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2016