АЛЕКСАНДР ГИРЯВЕНКО

«И САМИ ПРЕВРАТИМСЯ В ЗВЁЗДЫ...»

Судьбу поэта Геннадия Владимировича Островского предопределили многие жизненные обстоятельства. Отец его, Владимир Ильич, был журналистом и поэтом, публиковался в коллективных поэтических сборниках. Геннадий учился в Белгороде, в школе № 35, которую можно назвать «школой на Парнасе». Там занимались замечательные поэты В. С. Буханов, В. И Фёдоров, А. 3. Кривцов, многие другие творческие люди.

После работы на производстве, службы на Черноморском флоте, где начал писать стихи (печатались в газете Черноморского флота «Флаг Родины»), Геннадий поступил в Литературный институт им. Горького. Большой подборкой его стихотворений открывался журнал «Октябрь». Публиковались они в журналах «Огонёк», «Пограничник», «Костёр», «Подъём», в коллективных московских сборниках-антологиях «Молодые голоса», «Тверской бульвар», в местных изданиях.

Участвовал в VII Всесоюзном совещании молодых писателей. В 1979 году был приглашён в Москву на литературный вечер, посвящённый юбилею журнала «Октябрь», и выступил там с чтением своих стихов. В 1980 году выезжал на Всесоюзный семинар молодых поэтов, пишущих для детей и подростков (Ленинград).

Принят в Союз писателей СССР в 1983 году в возрасте 33 лет (писатели такого возраста считались в те времена очень молодыми).

Уже второй книгой стихов «За весенними птицами», (Москва, «Современник», 1981) поэт из Белгорода заявил о своём приходе в большую поэзию. Положительные отзывы, статьи о его творчестве публиковались в журнале «Подъём» (1987, № 6), газете «Литературная Россия» (1986, 26 сентября), областных изданиях.

Внимание читателей не могли не привлечь — художественным видением, яркими красками — такие поэтические образы: «...пчела порожняя, как пуля, //Прошла у самого виска»; «корявый куст вцепился в землю, //Как в юбку матери своей»; «и докрасна раскалены //Большие уголья малины»; «Дождь стоял передо мною, //Словно вырос из земли»; «На землю льётся свет вселенский //Через оконышко луны...»; «И тишины глубокий океан /Колышется над белыми холмами...».

Первоклассница у него (из книги «Белый холм») «На парашюте банта белого //По-над тропинкою парит...» («В первый класс»); заново открывается мир: «И пахнут волосы девчонки //Такой немыслимой весной!»; «Среди осин и тополей //Так хорошо душе твоей!».

В стихах он подмечает и точно, наглядно отражает приметы родной средней полосы России.

*  *  *

Мы в озерцо букеты бросили —
Остались запахи в горстях...
Давай порадуемся осени,
О пыльном лете не грустя!
...Ты посмотри, как удивительно
Мерцает даль и высота,
Как бескорыстно и невидимо
Живёт на свете красота!
Хвостом ударит рыба в озере —
И камыши зашелестят...
Давай порадуемся осени,
О бесконечном не грустя.
И, не пытая птиц гитарою,
За перекатистым ручьём
Присядем мы на землю старую
И песню старую споем!
                («Давай порадуемся осени...»)

Поэт удивляется привычными, как воздух и вода, знакомыми с детства и в тоже время новыми видами.

*  *  *

Запах околицы, Родины, дома,
Запах тебе дорогого лица!
Запах распаханного чернозёма,
Запах полыни и чабреца!
Слышишь, трава, напоённая светом,
Будто бы ставшая светом сама,
Что-то поёт
И, волнуясь под ветром,
Быстро сбегает к подножью холма.
...Слышно во всем, как душа твоя длится...
Разве не здесь, под рукою твоей,
Тайна из тайн вековая таится —
В этом зелёном покое полей?

«В стихах Геннадия Островского нет никакой броскости — ни тематической, ни стилистической. Но при этом волнующе дыхание стихотворения, движение строки, эпитета — то, на чём лично я всегда проверяю поэта, — живой, настоящий, несочинённый Геннадий Островский — один из тех, кто знает, что художник приходит в мир не для того, чтобы «говорить красиво»... Главная и вечная тема — сама жизнь — захватывает его, подчиняет своему ритму, своему пафосу, своим радостям и печалям». Так сказал в предисловии к сборнику Г. В. Островского «За весенними птицами» поэт Борис Примеров.

Свой жизненный путь Геннадий Островский отразил удивительно наглядно. Его этапы можно обозначить так: заводской, рабочий; первой любви; философско-созерцательный; философско-реалистический или критический, — с резкими откликами на происходящие в обществе и природе «перестроечные» катаклизмы; отражения природы. Форма произведений Островского традиционна. Он не замыкается на ней и не уходит в какие-то модные формалистические изыски, а подыскивает точные слова и рифмы, простую строфику, чтобы наиболее полно выразить чувства.

В стихах о рабочих людях (в их среде поэт обретал себя одно время), потерявших, на первый взгляд, в нынешнее, «непоэтическое» время, своё значение, Островский — первооткрыватель и создатель чрезвычайно живописных долговечных образов: «Я не любил работы грубой, //Я не о том совсем мечтал. //Но так таскал кирпич и трубы, //Что всё на свете забывал. //Ещё до самой первой строчки /Меня трудом не обнесло, //И на отбойном молоточке //Как лист осиновый трясло. //А бригадир и в деле нашем, //И в домино соображал, /И в ряд одиннадцать костяшек //В ладони запросто держал... //Работа, ночь... //А утром жарким — //Зимой — на радость снегирю //Густой огонь электросварки //К земле приваривал зарю».

Такие стихи подходят под точное определение «Поэзия рабочих рук»: «О них неделю напролёт //Тяжёлыми часами //Толстухи-бочки — взад — вперед — //Бока свои чесали... //А там внутри, я точно знал, //Как оттиск на картоне, //Врубились в грубый матерьял //Следы моей ладони» («Рукавицы»)...

Островский, как настоящий художник, замечал кота в цехе, который «мышей ловил... в ночную смену»; живое море:

Вода — студёная до дрожи...
Я прыгнул, голову склоня,
И море утреннее кожу
«Содрало» холодом с меня...
Живое дно одним движеньем
Достану — руку протяни, —
Где крабы точат о каменья
Свои железные клешни...

Тут и представимые, как на картинке, «железные», закованные в латы, крабы, и «гусиная» от холода кожа.

Мы видим и вечную стрелочницу Фросю, у которой сыновья уехали на фронт и не вернулись. А она всё встречает поезда:

*  *  *

За будкой горбятся сугробы,
А тетка Фрося у крыльца
Стоит с флажком, лицом к метели,
Лицом — на дальние огни.
Не все составы пролетели —
Порожняки пока одни...

Он пишет о матери, провожающей сына в армию, размышляет о жизни и смерти. И снова и снова — о природе родного края, любви к нему и близким людям. Образы — живые, знакомые до боли:

Распрямил устало плечи —
Вот он, ветхий уголок!
Старый пёс ко мне навстречу
С воем будку поволок.
Дом с потрескавшейся кожей
Тихо дремлет у ворот.
...Дом, на бабушку похожий,
В коем бабушка живёт.

*  *  *

А вы когда-нибудь любили,
Совсем не ведая о том?
А вы когда-нибудь ловили
Полночный снег горячим ртом?
А вы на окнах рисовали
Её лицо, излом бровей?
А вы хоть чем-то рисковали
Во имя женщины своей?
Не говорите «нет»,
Соврите.
Но только после — полюбите
Неведомую...
А потом —
Ловите снег горячим ртом!

В душе «раннего» Островского рождались ликующие строки:

Я бегу, где раньше бегал,
Я щекой к двери припал...
Здравствуй, Людка, я приехал,
Я тебя не забывал!
Всё осталось, всё осталось,
Даже имя на стене!
Кто бы видел эту радость —
Руки Людкины на мне.
                 («Возвращение»)

Поэтические вершины поэта недосягаемы для обывателей:

Не верящие ни во что
Среди доступного, но лживого,
Как презирают нас за то,
Что мы хотим непостижимого!

Островский, как наследник и продолжатель поэтических традиций Рубцова, Есенина, болезненно чуток, участлив ко всему живому. Он представляет себя на месте «братьев наших меньших», желает их сберечь, спасти:

*  *  *

Летели утки дикие
Над речкой,
Подставив ветру
Крылья-паруса.
А солнце,
Как погаснувшая печка,
Едва-едва дышало в небесах.
Кричали утки,
Плакали так близко,
Кружили у густого камыша,
И снова опускались
Низко-низко...
Наверно, потеряли малыша.
Случайный всплеск
Тревожил эту стаю,
Утиный крик
Летел по кедрачу.
...Я даже в тире уток не стреляю.
А всё по самолётам колочу!

*  *  *

За толстозубою стеной
Лежал медведь, как тульский пряник,
Своею лапой шерстяной
Бросавших булки одобряя.
Он тут давно, и оттого
Он был уже глазами съеден...
И вот осталась у него
Всего лишь внешность от медведя.
Сопит себе, помыт и сыт.
Но, клетку рёвом оглашая,
Он по ночам совсем не спит,
Как и Медведица Большая.

Неожиданны и точны здесь эпитеты, сравнения («лапой шерстяной», «как тульский пряник», «был уже глазами съеден», «не спит, как Медведица Большая»),

Его стихи напоминают о том, что природа, утешающая, спасающая, по мере возможности своей, человека от человеческих же, прежде всего, посягновений, всё более беззащитна перед людьми, перед изобретёнными ими разрушительными силами. Страшно поэту не за себя — если бы! — за всё, чем люди живы.

Хотя Островский во многом идет от Рубцова, его не обвинишь в подражании. Тех, кто хотел бы сделать это, он обезоружил, представив их в стихотворении «Подражателям Рубцова»:

...Неужто вы вправду решили,
Что можно любовь повторить?
Что не о чем доброму Филе
В избушке своей говорить?

Поэт достиг высокого мастерства в стихах, освоил разные поэтические стили, жанры, размеры, ритмы. И даже посвятил цикл стихотворений и поэму (вершина мастерства) своему любимцу А. Блоку.

В философской лирике Г. Островский шёл от классики. Например, переосмысливал Г. Державина, овладевал высоким строем его поэтической речи (для этого уже нужен талант) и перекликался с классиком:

...В леденящий февраль безъязыка гроза —
Это отзвук её стороной прокатился
И пропал за холмом, но донёс голоса
Тех, кто жили давно, кто ещё не родился...
Мне спокойно внимать в громовой тишине,
Но не молкни, река, не молчи, переправа!
Гром на гром в вышине, гул на гул в глубине
Прихоть вольной души, золотая забава...
                         («Тишина»)

Природа у Островского олицетворяется посредством осмысления, проникновения в тайны творчества поэтов философского склада — Тютчева, Рубцова, Прасолова:

В дупло пустое вихрь засвищет —
И шумно вздрагивает лес,
Где ночь в дубовых сапожищах
Идёт с луной наперевес.
А ветви падают на плечи —
Листва летит над головой,
Самою болью человечьей
Перекликаясь меж собой...

Оживают в стихах Островского, казалось бы, привычные картины:

*  *  *

...И таял свет в лесном провале,
И голубела ночь, когда
Живые звёзды расцветали
На глади старого пруда.
И, тёмная, на косогоре,
Встревоженная в поздний час,
Трава, тяжёлая, как море,
Росой захлёстывала нас,
И на луга сбегала с нами,
И уплывала из-под рук,
Пока за синими дымами
Заря не вспыхивала вдруг,  
Безумно, яростно, нетленно,
Она гудела и рвалась, —
Как бы душа самой вселенной
Через простор перелилась...

Весомо, даже тяжеловесно, преображаются здесь знакомые белгородские холмы, травы на склонах оврагов, луга, заря. Как величественно представляется всё близкое, привычное и родное!

НОЧНОЙ ВЕТЕР

О чём шумишь ты, ветер поздний,
О чем поведать хочешь нам
Среди холодной ночи звёздной,
Скитаясь дико по холмам?
Я выйду в ночь, где шум тревожный.
Где листья липы и трава,
И у деревьев придорожных
Услышу вещие слова —
О том, что сердце отболело,
О первой радостной любви,
И пусть моё застынет тело,
Как руки белые твои, —
Я буду знать, что будет в мае,
Зачем темно по сторонам,
О чём шумят, не умолкая,
Ночные ветры по холмам...

Или другое, «космическое», стихотворение:

*  *  *

Пойдём на звёзды поглядим!
И хорошо, что очень поздно.
Скорее в поле!
Захотим —
И сами превратимся в звёзды!
Лишь захотеть и пожелать,
И будем, веря в постоянство,
Друг другу радостно сиять
Через холодное пространство,
Сквозь космос дымно-голубой...
И, может быть, в мгновенье ока
Уже не будет нам с тобой
Так беспросветно одиноко...

В стихотворениях последних лет жизни Геннадий Островский представляет человечество отнюдь не в героическом виде.

Ледяной холод пронизывает мысли поэта. В его стихах — музыка снежных бурь: «Вьюгами владеет //На земле своей поэт»:

Я помню первую любовь
И холодок — от слов — по коже.
Но голоса родных снегов
Мне с каждым годом всё дороже.

У него есть даже «Молитва снегу», со строчками: «...Белым пугалом в огороде //Простою под метелью я».

Островский часто мрачен, но не равнодушен к окружающему.

Войти в толпу, не суетясь,
И там поплыть в весеннем дыме.
Как мало стало добрых глаз!
Как много холода за ними!

*  *  *

Земля моя — темень от края до края
И гула наплывы в мятущейся мгле, —
Мне страшно, когда я тебя понимаю
И не понимаю людей на земле;
Мне страшен не мрак в непроглядной равнине,
Не гибельный путь сквозь болотную стынь,
А — горестный люд, что свободен отныне
От Веры, Стыда, от Любви и Святынь...
                                   («В зимнюю ночь»)

В его стихах — ностальгия по детству, юности, восторг от общения с природой, любовь и уважение к людям, достойным этой любви.

Написал он и пророческие стихи о себе самом:

*  *  *

Ах, Вера Петровна, златая головушка,
Почто вы приходите к нам да за кровушкой.
Почто повергаете всё отделение
В такое смятение, в такое смятение.
Вы лучше останьтесь и не уходите,
И кровь у меня всю до капли возьмите.
И я прошепчу, убиенный, бескровный:
— Ах, Вера Петровна, ах, Вера Петровна...

Поэт находился последние дни своей жизни в больнице. Выглядел как обычно. Ему не сделали вовремя укол, и он умер.

Посереди пустой изъезженной дороги
Я тёмные снега, как прежде, обниму.
Когда они вот-вот замрут, на полувздохе,
И снова запоют, и ринутся во тьму.

*  *  *

Бензинным духом обдавая,
Дорогой окололесной  
Ползла машина бортовая
С цветами, гробом и весной.
...А человек лежал под ветром,
Познавший что-то до конца,
И светом,
Ужасом и светом
Спокойно веяло с лица...

Таким его и запомнили провожающие в последний путь близкие и коллеги, — с как бы светящимся спокойным восковым лицом среди ледяного холода у кладбищенской посадки. Предчувствуя уход Геннадия Островского, его старший собрат по перу и учитель Игорь Чернухин так сказал о нём: «И вот уже у поэта самый, пожалуй, крупный в жизни 50-летний юбилей. Золотой. Как быстро бежит время, как скоротечна наша жизнь!». («Дух земной и свет небесный», журнал «Светоч», № 2/4, — Белгород, 2001 г.).

Вот прощальные стихи Островского:

Обниму тебя, мою милую,
На прощание, может быть,
И с такою нежною силою,
Чтобы ты не могла забыть —
Вьюгу белую, скрип валежника,
Солнце кроткое на глазах,
Облака голубых подснежников
В бесконечных моих лесах!

*  *  *

Приснился сон, что живы все —
И мама, и отец, и брат.
И что они живут —- живут! —
Со мною говорят.
И долго длится этот сон.
Все живы в этом сне:
И, значит, знают всё они —
Оттуда — обо мне.

Удивительно последнее стихотворение! В нём — такое желанное и неожиданное открытие!.. Где-то, в другом мире, на другом свете, но живут ушедшие из земной жизни родные и помнят о нас!..

Островский был счастливым человеком: сказал спасибо Родине, родителям, не забыл, что они подарили ему чудо жизни «на прекрасной единственной Земле». Писал стихи о родной земле — с любовью, ВСЕЙ ЛЮБЯЩЕЙ ДУШОЙ — живописно и музыкально.

Время Геннадия Островского ещё придёт, его поэзии суждена долгая жизнь.

2010

Источник: А. М. Гирявенко. И сами превратимся в звёзды. Литературные очерки, статьи, эссе. Белгород, «Звонница», 2013. Стр. 111-123

Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2011