ВИКТОР МЕРЗЛЯКОВ

ЧЁРНЫЙ МОНАХ
Из рукописи «Упрямый колоколец» (1990)


* * *

Мне дороги и родны,
Куда бы ни уходил,
Белая кость Луны,
Кровь голубая чернил.

* * *

...рифма кручена спиралью,
      как история, дрожит.
И по ней, как по мосточку,
      эхо глупое бежит.
И судьба летит, злодейка,
      изчезая.
Жизни катится копейка
      золотая.



* * *

Мой друг, доколе ждать рассвета
Над нашей круглою Землёй?
Своей пустою головой
Вертеть — се тоже есть планета.

Дыша над письменным столом,
Его обшарить, словно плаху,
Надеть парадную рубаху
И замахнуться топором.

Не будь вселенской недотрогой!
Главенствуй, чувство, и круши,
Рубаху выменяв у Бога
На призрак вечности души!




ЧУЖОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

Сон предрекал, что я сойду с ума!
Очнувшись, непослушной головою
С надеждою искал, где предо мною
Мой вечный посох и моя сума.

А. С. Пушкин, словно памятник, молчал,
Сырые и нетленные пороги
Немых дворцов, похожих на остроги...
Лучи коснулись синего плеча...

Рука коснулась белого портвейна.
Она упала.
      Аист из гнезда
Лукаво щелкал. Горе — не беда!
Сижу, как туз, на берегу бассейна.

Бумаги правлю мокрою пятой.
Ах, руки, словно восковые свечи.
И, словно волны, каменные плечи
Сомкнулись и смеются надо мной.

Клерк Нобель Экстра-премию даёт.
Я говорю, что взяток не беру,
Но Бог даёт карманную дыру...
О рок судьбы ! Дыра своё берет.

Меня морозит.
Жаркий дух индейки
На блюдо осыпается снежком.
Я, сумасшедший, стыну дураком
В кирзовых сапогах и телогрейке.

— Вот в этом ты, приятель, человек, —
Промолвит, глядя на постскриптум, дама.
И звонкий голос, точно пилорама,
Порежет на куски двадцатый век.

Столетие плюс-минус?!!
      Чепуха!
Бью зеркала фильтрованных страниц!
Хочу поднять всё, что упало ниц„
В лицо
      летит
           стальная шелуха...

Зер гут! О, кей! Aту меня, друзья!
Не дайте сдохнуть собственною смертью!
Повеселите пряником и плетью!
Вот вам рука зелёная моя!

...Я б сладко спал, да алиментов долг,
Стакан вина, вчерашние обмотки,
Ключ разводной, начальниковы глотки
Ждут,
Жмут,
Орут...
Я плюнул на порог

И двинулся...



ЗЕРКАЛО

      Я памятник себе...
                А. С. Пушкин

Померяемся силою, приятель,
Лениво закативши рукава.
Ты, слышал я, бездарнейший писатель,
И по тебе не плачет Царь-Москва,

Ты в шлёпанцах, пропойца, весельчак!
Глазей на туфли в импортной подошве.
Гуляю утром, только натощак,
Пишу стихи и улыбаюсь тёще.

Ты затравил последнюю собаку
Никчемной полупьяною брехнёй.
Из-за простушки ты затеял драку,
Она дремала кое-как со мной.

Я заплатил любовью и червонцем.
Тебе приснилась утром ветчина.
Ты проклял всё, что под луной и солнцем
Тебя простила гордая жена.

Твой друг не злит мечтательную маму.
Строча стихи, я думаю о ней,
И, надевая свежую пижаму,
Спешу встречать полуночных гостей,

Я боксом занимаюсь после секса
Вздремнув немного, размочалив кисти.
Жую парные сорок два бифштекса
И прыгаю, чтоб разогрелись мысли...

Я бью тебя, приятель, в подбородок.
Успех со мной. Он отравил мне жизнь.
Прими удар, собачий самородок
И на ногах, как вкопанный, держись!

Не упади пред женщиной и златом,
Не вознесись над гордою толпой.
Живи, дурак, в изодранном халате,
Тревожа зябкий мир самим собой.

Держи урок, как держат амулеты
Пред тем, как бросить их в пустой огонь.
Пусть говорят, что наша песня спета,
Но мы ещё поговорим с тобой!



НА АРБАТЕ

Пространство буйствует вокруг,
То армия твоих мужей
Идёт по лезвию ножей!

Беря удачу на испуг,
Как белку из ружья,
Хожу кругами я.



22.IX.86

Прохожу, не кланяясь, между двух поэтов.
Говорю задиристо:
— Стойте на местах!
Ради громкой славы не отдам полсвета.
В этом скользком мире всё — увы и ах!

Эх, от мира нового — где там чья-то юность?
В кепке черно-лаковой я иду, как туз.
Нет здесь тульских пряников — всё перевернулось.
Чисто обворованным быть я не боюсь.

Я к тебе приехал, древняя столица!
Я к тебе приехал, подчинясь молве.
Что ты тычешь пальцем?
Что ты прячешь лица?
Всё перемешалось в круглой голове.

В платьице голубеньком тонкая девчонка,
Прыгая на каменном золотом крыльце,
Будто бы не смотрит, дразнит собачонку,
Чует друга милого в пришлом подлеце.



ЧЁРНЫЙ МОНАХ

Родившись русским, умру евреем?
Блеск негативов былых времён?
Чур, не родился я плебеем,
Но вашей злобою польщён!

Ах, фарисеи от искусства,
Мастеровые без корней,
Передовые ваши чувства,
Как завитушки у свиней.

И у высокого корыта,
Не там, где истина зарыта,
Там хруст червонцев на зубах,
Я появляюсь, как монах!

Без веры, но с мечтой в душе,
Что вы — накушались уже!
Я в черной хламидомонаде
Иду в народ, покоя ради.

И отряхая пыль с колен,
И вытирая лоб от пепла,
Слезу роняю —
Жизнь ослепла
И выцвела, как звон знамен...



* * *

Один задумчив, а другой растерян.
Локтями рядом.
      Между ними — фронт!
Кого-то слушают.
      Оплёван и осмеян,
Смотрю на фото нынешних времён...

Коротич — орусел?
      Иванов — оевреел ?
Весёлые дела,
      О славе и деньгах
Вечерний разговор приятель мой затеял.
Опять, опять, мой друг, остались на бобах!

Что ж, будем старыми, коль молодыми были.
Страну объединив, как съеденный пирог.

...Они своё спокойно поделили.



* * *

Ты меня, столица, не зови
Помирать на чердаке, как птица
Я готов и в Белгороде спиться,
Грея на стакане мозоли.

Всех нас ждёт лопата и доска.
Черви разберутся в наших мыслях
Я приду, столица, но пока
Ты позволь покоем насладиться.



ФАЛЬШИВОМУ РУБЛЮ

На мой простой вопрос
Показываешь фигу.
Я оттолкну тебя
Под фото или книгу.

Спасибо, рубль, тебе,
Что ты,
фальшив и вечен,
В рассохшемся столе
Пригрелся — гол, беспечен.

Загоним на пропой
И Пушкина, и Блока.
Мы веселы с тобой,
Но,
видит Бог,
до срока.

Бельмо ты,
сатанинский глаз
И больше ничего!
Ты отражаешь свет и грязь
Жилища моего.



* * *

Напившись пьян и протрезвев,
Задумаюсь подчас,
Что я красивый светский лев,
Косматый ловелас.

Тут водку без меня не пьют.
Там пива наливают.
Взаймы пятёрочку дают
И здесь же забывают.

Пусть говорят, что вечно пьян,
Буян и матерщинник,
Но то единственный изъян,
Как за душой полтинник.



* * *

В компании пьяной известен, как сволочь?
В компании трезвой слыву дураком?
Зачем я глаза открываю за полночь,
Ведь дом этот тихий давно не знаком.

Пора успокоиться, верный товарищ.
Любовь, словно пыль,
Тет-а-тет.
Виз-а-виз.
Окурок наощупь, как счастье, нашаришь,
И взгляд, как желание, падает вниз.

Серьезно и вечно давайте не будем.
Плачу алименты. Всю жизнь холостяк.
Жена мне нужна, как осина Иуде,
Моя Магдалина, займи четвертак !

Ничейная женщина, светский ребёнок
Мне в белый рукав наливает вина.
Наш путь от бюстгальтера до распашонок.
Дорога сия, как Голгофа, видна...



* * *

Я протягиваю руки.
Между ними — пустота.
Между ними — звон бокалов,
Три бубновых короля.
Между ними окрик:
— Малый,
То руками брать нельзя!

Между пальцами прохлада —
Жар души моей пропитой.
Шёпот злой:
— Дружок, не надо
Вспоминать любви забытой
Полустёртые желанья.

Вспоминая всуе Блока,
Среди мрака мирозданья
Хорошо и одиноко.



* * *

— Ты совсем опустился, — друзья говорят.
Это дно! Но я чую глубины.
Я готов тыщу лет прошагать невпопад,
Вырвав кол из соседского тына.

Кто-то вылез наружу, но я в перегной
С головою до лучших времен.
Мы повязаны вместе корою земной,
И ведёт нас один перезвон.

Душ слепых, окруживших чужое тепло,
Костерка, сигареты, свечи...
Между нами легло золотое крыло
Предрассветной и тихой ночи.

Пусть иные миры окружают меня.
Я люблю этот мир, как дубинку.
Слышишь? Песню поёт дым сырого огня.

...Он сжигает твою соломинку...



* * *

Я окажу тебе;
— Помолчи, мой друг !
Будешь пьян и ты.
Будешь ты и трезв.
Будешь и любим.
Будешь и удал.
В апогее лет
За моей женой
Поволочишься.
Ты присядь, мой друг,
Раздели со мной
Чашу красную.
Нынче крепко пьян,
Буду ли я трезв?
Буду ли удал
Через десять лет?
Что-нибудь скажи,
Только не солги.
Впрочем, помолчи,
Всё я чую сам.

Пить на брудешафт, милый, мочи нет.
И душа моя больно хмурится.
И в душе моей светит чёрный свет.
Без пощады жжёт,
Изгиляется.

Где мои друзья?
Кто с ума сошёл,
Кто ушёл в тот мир,
Кто ушёл ловить звёзды, словно мух.
Нынче я один.
Нет моих друзей,
Нет моих подруг.



ВЗРОСЛАЯ СЧИТАЛОЧКА 1989 ГОДА

Одиножды один.
Винный магазин.

Одиножды два.
Мирная толпа.

Одиножды три.
Пойло подвезли.

Одиножды четыре.
Тару разгрузили.

Одиножды пять.
Начали давать.

Одиножды шесть.
Некуда присесть.

Одиножды семь.
Стиснули совсем.

Одиножды восемь.
Жить, наверно, бросим.

Одиножды девять.
Начинаем блеять.

Одиножды десять.
Надо всех повесить!..


Публикуется по авторской рукописи

Александр Гирявенко, Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2017