Главная // Студии // Гостиная // ПИСЬМА ИЗ АМЕРИКИ. О ЧАСАХ

Часы не шли. В холодной глубине плоского латунного барабана притаилась хищная заводная пружина. Синеватого металла змеиные кольца влажно переливались, покрытые нежным прозрачным маслом с черными крупинками скользкого графита. Тление не коснулось фигурных зубцов. Старческие пятна не уродовали изящно гравированные мосты. Рубиновые камни, наполненные живительной смазкой, драгоценно сверкали в своих уютных гнездах. Грустные желтые шестеренки были бы счастливы сдвинуться с места, по-дружески подталкивая друг друга, чтобы над эмалевой белизной циферблата полетели по вечному кругу невесомые ажурные стрелки. Но сердце - воздушная спиралька волосяной пружинки - застыла в болезненном изломе. То ли разрушительная рука злого любопытного ребенка, то ли равнодушная отвертка дилетанта свершили темное дело, - никто уже не сумеет раскрыть тайну.       Рэй склоняется над механизмом, как циклоп Полифем, поводя часовой лупой, вставленной в глазницу. Локти широко расставлены для упора, пальцы скрипача едва заметно трогают изогнутым пинцетом невидимое. Рэй не дышит. Если бы не огромный живот, он мог бы стать безошибочным снайпером. Я его так себе и представляю: живой горой лежащим среди пушистых одуванчиков, в пестром сиреневом жилете, ловящим в прицел лупы злобного убийцу часов.
Мы только что вернулись с охоты. Собственно, охотился Рэй, а я увязался за ним из любви к непознанному. Грех любознания когда-нибудь заведет меня в опасную дремучую чащу, где я и сгину без следа. Однако противиться зову выше моих сил.  Мы охотились за карманными часами.

О, это целая наука! Карманные часы водятся в тихих провинциальных городках. Иногда они забредают на шумные блошиные рынки, прячась между щербатыми антикварными мотыгами и китайскими шапочками из птичьих перьев. Бесполезно искать их в стерильных ювелирных магазинах: они не любят бархатных витрин и соседства с бриллиантами, подсвеченными хитрыми синими лампами для пущего блеска. Лучше всего брать их врасплох в скромных вдовьих домиках на распродажах сразу после похорон, но на это надобно редкое везение или цэрэушная агентурная сеть.

Мне нравились ломбарды. Чего только не увидишь в темных обшарпанных сокровищницах с обязательным длинным прилавком! От чучела питона-констриктора,  унизанного деревянными индейскими ожерельями, до автографа президента Линкольна в рамочке из медных однопенсовых монеток с его же профилем. Во всякой  вещи дышала чья-то судьба. И застоявшийся воздух пронизывало ледяное дуновение истории.  Думаю, каждому знаком этот потусторонний холодок между лопатками, - в том месте, где когда-то у нас были крылья.

Для ломбардов Рэймонд изобрел особую тактику. Он не врывался кавалерийским наскоком и не требовал немедленно показать ему все какие ни на есть карманные часы, поскольку он истинный коллекционер и за ценой не постоит. Согласитесь, что это благородно, но глупо. Нет, прежде, чем войти внутрь, он надевал серый фетровый берет. С чем в любой стране мира ассоциируется берет? Разумеется, с образом художника. Что-то от Тулуз-Лотрека, Мане, Моне, Гогена, берегов Сены, мансард и полного финансового идиотизма.

Он вальяжно начинал рассуждать о какой-нибудь невзрачной акварельке, вставляя к месту, а чаще не к месту умные слова "композиция" и "перспектива". Каюсь, умным словам научил его я, и кипеть мне за это на том свете в растворителе для красок. Сочетание берета и "композиции" било наповал. Хозяин сей секунд проникался уважением к великому живописцу.       И тут Рэй как бы между делом просил показать ему какие-нибудь негодные, старенькие, ржавенькие, совершенно поломанные карманные часы. Хозяин впадал в ступор. Он не понимал, зачем кому бы то ни было могут быть нужны ржавые часы. Рэй пояснял: для новой картины. В глазах хозяина вместе с пониманием разгорался безумный огонь надежды сбыть этому толстому придурку все залежи железного хлама. Он начинал с невероятной цирковой скоростью носиться по помещению, выдвигая и задвигая бесчисленные ящики, карабкаясь по стремянке, доставая из углов пыльные деревянные шкатулки и коробки. По выражению Рэя, like chiken without head - как курица без головы.

Рэй брезгливо трогал мизинцем горку часовых трупиков, выросшую на прилавке:   
— И сколько вы хотите?..    
— Пятьсот! — не задумываясь ответствовал хозяин.   
— Даю пятьдесят, — Рэй клал на стекло зеленую бумажку и весомо добавлял, — наличными.

Я всегда ждал этого момента. И всегда это происходило неожиданно. Бумажка исчезала. Клянусь, хозяин не двигал плечом, ладонь его не накрывала купюру, он не убирал деньги в карман, никаких банальных фокусов престидижитатора. Он даже не смотрел на прилавок. Пятьдесят долларов именно исчезали.  Думаю, это яркий пример так называемого телекинеза.

У очередного ломбарда мы неспешно выгрузились из древнего "Кадиллака" Рэя, предмета его особой гордости. Гордился он тем, что на тормозных цилиндрах сохранилась оригинальная бордовая краска. Больше в машине гордиться было нечем.

Навстречу нам по ступенькам осторожно спускался крохотный старик. Почти лилипутского роста, в черных обтрепанных брючках, черной рубашке священника, но без обязательной белой полоски стоячего воротничка. Он ткнулся носом в жилет Рэя, поднял голову и заплакал. Рэй молча гладил его по голове, как морщинистого ребенка, а тот как-то сбоку мелко крестил себя сухим дрожащим кулачком. Отец Куку знал Рэя всю его жизнь. Он венчал его родителей в похожей на сказочный терем бревенчатой румынской церкви Святого Димитриуса. По воскресеньям вдалбливал в непослушные детские головы библейскую премудрость, вместо оценок раздавая леденцы, а затем лихо гонял с ребятней баскетбольный мяч на церковном дворе, и после меткого броска в корзину раздавался над сонными  домишками  его ликующий клич: "Аллилуйя!". Еще он обучил лохматую соседскую собачонку Руди румынскому языку. Стоило ему грозным голосом произнести "Русинэ! " - "Стыдно!", как Руди ложился на землю и в полном раскаянии прикрывал голову лапами. Ребятишки с благоговением взирали на чудо. Вроде обычная дворняга, а уже знает два языка. Под Пасху, надев торжественную белую сутану, отец Куку освящал родительский дом Рэя. Метелкой душистого базилика по-хулигански щедро брызгал по сторонам святой водой, мать встревоженным взглядом провожала каждую каплю на свежепоклееенных сереньких обоях. Священник незаметно подмигивал маленькому Рэю, улыбался и еще выше вздымал затейливый серебряный крест, празднично сверкавший в солнечном луче.

После отставки отец Куку сильно сдал. Пенсии едва хватало на жизнь и на любимые цветные леденцы на палочке - Лили Поп. Для душевной радости завел себе рыжего хомяка. Назвал Голиафом. Голиаф на имя не отзывался, только смешно набивал за щеки орешки, набирал вес и восхитительно скреб розовыми лапками за ушами. Тем не менее, отец Куку полюбил хомяка всем сердцем. Он сам изготовил ему шлейку из ботиночного шнурка и нитяной поводок. Гулять выводил ночью - чтобы не засмеяли. Голиаф бодро семенил по пешеходной дорожке. Отец Куку бережно натягивал ниточку, намотанную на указательный палец. Лунный свет вычерчивал две тени: маленького человека и огромного хомяка.  Спал Голиаф у отца Куку на голове. То ли из ответной привязанности, то ли из любви к теплу.
Увы, всякому счастью приходит конец. В одно хмурое утро Голиаф не проснулся. Поначалу отец Куку хотел упокоить его с приличествующими почестями на газоне перед домом. Даже присмотрел гладкий красивый булыжник в качестве монумента. Однако по зрелом размышлении решил, что это не совсем по-христиански. Конечно, у животных нет души. Но это у других животных. А у Голиафа - он знал совершенно точно - душа была.

На кладбище для животных заломили астрономическую сумму. Отец Куку привычно попросил скидку для служителей культа. Грудастая черная тетка хмыкнула и язвительно поинтересовалась:    - И какой же конфессии хомячок?    Отец Куку беспомощно покраснел, неловко что-то пробормотал и в тот же день понес продавать свой серебряный крест в ломбард.       Кое-как успокоив всхлипывающего пенсионера, мы помогли ему усесться в старый "Шевроле селебрити". Несмотря на то, что отец Куку подкладывал на сиденье высокую подушечку, создавалось полное впечатление, что за рулем никого нет.  Автомобиль-призрак, словно легендарная шхуна "Мария Селеста", чем-то позвякивая, медленно уплыл вдоль по улице.
Рэй решительно натянул берет, который вдруг непостижимым образом окрасился в зеленый военный цвет, расправил складки на пестром жилете, строевым шагом поднялся по ступенькам. Дверной колокольчик браво пропел "Янки дудл". Я не успел опомниться, как Рэй мгновенно снова появился на крыльце, сжимая в руке покрытый патиной увесистый тусклый крест.   

— Живодеры, — сквозь зубы процедил Рэй.   
— Кто? — не понял я.   
— Вообще, — он неопределенно махнул крестом. — Люди.
В тесном офисе частной почтовой фирмы "Коробки и прочее", до потолка заставленном, разумеется, коробками и прочим, крест аккуратно упаковали.   Под диктовку Рэя я надписал на посылке адрес отца Куку. А в графе "отправитель" поставил имя - Голиаф.

Рэй дунул на исправленную волосяную пружинку, почти как Господь вдыхая жизнь в мертвое доселе тело. Пружинка сжалась, расправилась и вдруг мерно задышала. Два камня вилки-палета, входящий и исходящий, с тихом звоном коснулись  резных зубцов шестеренки. Все пришло в движение. Задвигались суставчатые пальцы.  Долгая легкая стрелка, ровно пять шагов в секунду, побежала привычной дорогой, с веселым хихиканьем обгоняя неповоротливых сестер - часовую и минутную.

Пошли часы, потопали золотыми башмачками по белому циферблатному облаку. Да не простые часы добыли мы на охоте, а с секретом. Потому что если со щелчком открыть у часов заднюю крышку, то явится глазу диво дивное: неведомый озорной мастер удлинил анкерную ось и насадил на нее крохотную фигурку дворянчика в камзоле со спущенными панталонами. А под ним на миленькой кроватке прелестная пастушка-бесстыдница с задранными кверху ножками.


Споро застучали проснувшиеся от векового сна колесики, затикали, запели во славу великого Гюйгенса, изобретателя анкерного механизма, жизнерадостного мужа в завитом парике. Рассыпались быстрые искры на полированном корпусе: слава Гюйгенсу! С облегчением расправила затекшие кольца угрюмая заводная пружина: слава Гюйгенсу! И понеслась вскачь горячая лилипутская любовь, тютелька в тютельку, за нас, за вас, за время золотое, за день, ночь, людей и зверей, за счастье, луну, звезды и рыжего хомяка на ниточке.
2011
_________________________________________________________________________________________
ПОЛЕЗНАЯ ИНФОРМАЦИЯ:
Если Вы знаете английский язык и  обладаете определенным набором знаний, связанных с правилами грамотного написания, то редактор текстов может стать для Вас той работой, о которой Вы мечтали. Причём, на дому. Быть боссом самому себе — самое подходящее предложение для современного человека!
_________________________________________________________________________________________

Следующие материалы:
Предыдущие материалы:

 

У Вас недостаточно прав для публикации комментария