БАБУШКА НАДВОЕ СКАЗАЛА

31.05.2011 14:57 |

Автор: Владимир КАЛУЦКИЙ

Об этой загадочной книге я знал всегда. С детства предание о ней жили во мне наравне со сказками и я верил в книгу так же, как в Колобка и Царевну Лягушку. А ходячим образом ее оставалась бабушка Варвара – высокая властная женщина с одним глазом. На селе у нас имя ей было - старуха Изергиль.
Память моя начинается с блеска золотых очков фельдшера Терентьевича. Он склонился над моей люлькой и смешно шевелит усами. Глаза мигают за толстыми стеклами и он гулко вещает:
- Корь, голуби мои.На ниточке сердечко удержалось. Страшное позади – мальчик переломил хворобу и веку ему теперь до ста лет!
Потом оборачивается через плечо к той, в ком дальше стану признавать бабушку, и спрашивает:
-Так, что ли, твоей книге написано, Варвара Карловна?
Бабушка согнулась по другую сторону люльки. Черная книга при ней, водит пальцем по странице:
-Тонко прясть – долго жить… - Голос гулок и колюч.
-Так и я о том же! – Терентьевич отходит к окошку. Начинает набивать ручной машинкой табак в тонкую папиросную гильзу. Бабушка задергивает пелены над моей люлькой.
-Спи.
И я засыпаю счастливый и почти здоровый с тем, чтобы память моя зацепилась за черную книгу уже в другом возрасте.

У нас в семье разброс по детям – двадцать лет . К тому времени старший,. Алексей, служил в Средней Азии. Шестьдесят восьмой год – наши войска вломились в Чехословакию, и воинская часть Алексея оказалась в Братиславе. Мама с ума сходила – там стреляют, а вестей оттуда – никаких. Сидим в хате, горюем.
На крюке под потолком – та же люлька, только в ней теперь не я , а младший брат – Саша. Вторая бабушка – Анна Ефремовна, забавляет Сашу. Тренькает погремушкой. Потом осторожно касается пальцем его стручика, нюхает палец и притворно-громко чихает:
-Крепок табачок у внучка!
На окно ложится мимолетная тень и входит бабушка Варвара. Молча садится на лавку с краю и раскрывает книгу. Гвоздем-пальцем почти царапает страницу:
-Написано: не спадет голова – будет и борода. Не ревите – ничего с солдатом не случится, до седых волос доживет.
И той же тенью мимо окна уходит . Жила бабка Варвара не у нас, а у второго своего сына – Павла.
Уходит и бабушка Аня, уносит на руках Сашку. В нас, внуках, она души не чаяла. Я и вырос-то на печке у бабы Ани. Помню запах пересушенных валенок и невыветривыемый дух самосада. Каждое лето
зеленые листья его лопушились за окном на громадной грядке. Через эту грядку мухи не перелетали – дохли в настоенном на самосаде
воздухе. Мы с мамой долго сидим за столом, а потом в окно стучится тётя Оля – почтальонша наша. У нее письмо от Алексея – живого и не раненного.
На селе про книгу знали все. Но бабушка Варвара гаданием не занималась. Только если сама видела, что человеку плохо – брала книгу и шла помогать. Говорили, что попадание у нее безошибочное, даже что-то вроде поговорки ходило в округе: «Правда, как у бабки Варвары». Пацаны просили меня украсть книгу, а я даже в руках ее никогда не держал. Видел- ну, черная, толстая. В ней рисунки и круги какие-то. Учитель истории Николай Федорович
сказал, что вся это чертовщина к науке отношения никакого не имеет. Такая же чушь, как поповские выдумки о Боге.

Так я и думал. Раз у бабушки черная книга и крестик на шее – стало быть, она с чёртом и богом заодно. Старуха Изергиль, одним словом.
Это ее так первой наша руссовет назвала , Раиса Степановна Наказных. Шел урок по биографии Горького, а тут бабушка стремительной своей поступью промчалась за окном к баптистам: там умирал их пресвитер. Вот Раиса Степановна и высказала, указав за окошко:
-Вылитая старуха Изергиль! Если бы жив был Алексей Максимович – он непременно свой образ списал бы с бабки Варвары.
Тогда я и невзлюбил Горького. Еще мне не нравилось , что ему позволено было то, что в других порицалось. Раиса Степановна соловьем пела о нелегкой жизни писателя, о том, что «он исходил
всю Россию, пробовал заниматься множеством ремесел». А я вспомнил, как неделю назад председатель колхоза Коркин кричал на моего брата Алексея :»Чего тебе на месте не сидится? Трактористом
был, скотником, завклубом – тебе мало? Теперь в город уехать хочешь? Летун!»
«Значит, - думал я. – Горький был летуном и бродягой – это хорошо. А брату моему нету ходу из колхоза? Да попробовал бы тот Горький пожить в нашем селе – вряд ли написал про старуху Изергиль!»
Пытался я заговорить с бабушкой о книге. «Любопытной Варваре нос оторвали!» - отбрила меня бабушка. А дядя Павел, у какого она жила, как-то сказал:
-Книгу эту привез из Крыма с войны наш прадед Платон Савич Железцов. Он там с адмиралом Истоминым Севастополь оборонял.
Дядька сходил в дом и вернулся к крыльцу с резной шкатулкой:
-Вот – достал из шкатулки медаль тусклого металла на желтой ленточке, - его, Платона Савича.
Я взял медаль. «Не намъ, не намъ, но имени Твоему» - отчеканено на одной ее стороне. Дядька добавил, что шкатулка и прочие документы фамилии бабушка Варвара хранит при черной книге.
-По той книге ещё и бабушка её читала будущее, и мать. И ни разу никто не ошибся! – закончил дядя Павел, унося шкатулку в темноту хаты.
Последний раз книгу целой я вдел в день смерти деда Емельяна – мужа бабушки Ани. Был жаркий летний день. В их небольшой хате набралось много народу. Хата в одну комнату – угол с окном отгорожен занавеской. Люди по эту сторону, баба Аня с умирающим – по ту. Там лежал на лавке дед, а в приземленное окно заглядывали листья самосада. Тишина, и только слышны бабушкины причитания . Сейчас это вспоминается кощунством, но тогда, помню, я никак не мог понять легкого смятения в горнице. Муха жужжала под потолком и слышны были почти укоризненные слова бабушки:
-Емелька, Емелька, сам-то ты умер, а табак твой стои-и-т…
Бабка Варвара на это громко кашлянула и прочла по раскрытой на коленях книге:
-Не плач, тетеря, что вышла потеря.
И враз все зашевелилось, дернулась занавеска. Вышла бабушка Аня и вытерла под глазами:
-Кончился…
А вскоре, одна за другой, умерли и мои бабушки. Дядька Павел сказал, что шкатулку с книгой бабушка заранее увезла в село Солоти, под Валуйками, к своей младшей сестре. Дескать, и голову о том бить не стоит.
Отец тоже не добавил надежд:
- Там от книги одни обложки остались – рассказал он. – Бабка туда случайных листов напихала и только делала вид, что читает. Знаешь – её муж, а мой отец, Павел Христианович с Первой мировой самовольно ушел, как армия распалась. А тут – гражданская война. Вот он на чердаке себе лежанку устроил, чтоб не мобилизовали. А мать хитрая была: придут красные : - Где военнообязанный Павел Железцов? Бабушка зыркнет на них, да еще и накричит:
-Нехристи! Где-где..? Так ваши же только сегодня утром и забрали.
И те уходят восвояси.
Меняется власть – приходят белые. Опять мобилизация. Стучат к бабке на подворье: -Где вольноопределяющийся Павел Железцов?
-Где-где…! Так ваши утром и увели. Нехристи.
А дед мышью сидел на чердаке. Но когда темнело, он опускался в хату. И тут бабка милостиво выкраивала ему ножницами из страниц заветной книги чистые поля и пространства между азацами и рисунками на курево. А когда и этого не хватило – дед стал сворачивать цыгарки из целых страниц. Война шла несколько лет – вот так и искурил наш Павел Христианович заветную книгу. А ты уши развесил, лопушок!
-Но ведь она угадывала точно! – не сдавался я.
-Именно – угадывала, - согласился отец. А насколько точно – так то бабушка надвое сказала! Шарлатанство все это, правильно твой учитель истории говорит.
…и я смирился.
Жизнь так закрутила, что опомнился лишь пять лет назад на пороге пенсионного возраста, опять в своем селе. Без чинов и званий заканчивается жизнь. Все как по библии: домой не заявляются на белом коне – домой принято возвращаться в рубище. Словно вернулись ко мне и Терентьевич, и Раиса Степановна, и запах пересушенных валенок. На сельской улице с разбегу врезалась в меня девчушка, лет семи. Глянул на нее и понял – родня! - в глазу у девочки пятно табачного цвета. Это у нас фамильное по линии бабы Ани и деда Емельяна. Спросил, и – точно: своя, двоюродного брата внучка.
Обошел глухую улицу с заколоченными домам. Постоял напротив ушедшей в землю, с проваленным чердаком, хаты дядя Павла. Это там докуривал таинственную книгу мой дед Павел Харитонович.
Чем черт не шутит!
Пролезаю сквозь крапиву, становлюсь на остов железной кровати и подтягиваюсь на руках. Чердак пронзают лезвия солнечных лучей, золотится встревоженная пыль, кучи присыпанных сизой золой школьных тетрадей и учебников. Черные крылья разодранной книги, битые граммофонные пластинки. Дунул на едва заметный пол слоем пыли кружок - мадаль. Поднял. Отер. "Не намъ, не намЪ,. но имени Твоему"
Вразброс листы бумаги старой пореформенной печати. Это у меня профессиональное – такое я вижу сквозь слой пыли.
«Кометы и падающiя звезды»… Еще лист. «Таблицы арабской или магической кабалистки, предсказывающiе судьбу»… Вот страницы с глубокими вырезами по тесту - следы пагубной страсти деда-курильщика...
Так это же страницы знаменитой гадальной книги!
Мир перестал существовать для меня. Я до темноты елозил в пыли, собирая крупицы сакрального издания. И я нашел всю книгу – постранично!
Потом еще неделю я собирал ее – листок к листочку, а потом съездил в Новый Оскол к знакомому переплетчику и опять заключил весь труд в его же обложки.
Теперь книга моя и у меня. Я, понятно, не чернокнижник не гадатель. Я книге нисколько не верю.
Но только за те пять лет, что живу на хуторе, она ни разу не не солгала. Поначалу я просто из любопытства пытался угадать по ней погоду на день. Попадание было в десятку.
Потом у здешнего фермера угнали трактор. Ради смеху заглянул в книгу. «Как ни вилять, а быть бычку на веревочке» - ответила книга. Точно!– пропажа вернулась к вечеру.
Да много чего мне открыла книга. У людей – компьютеры – а я ухожу мыслью между тертыми обложками мягкой телячьей кожи. И чем больше вникаю в страницы – тем обширнее открываются горизонты.
Слушайте, а может – это сумасшествие?
А разве компьютер – норма?
Книга на сей счет говорит: «Не спрашивай – лучше будет»

Следующие материалы:

Предыдущие материалы:

<< НазадВперёд >>

У Вас недостаточно прав для публикации комментария