Второй новый год в этом тысячелетии выдался морозным. Холодно было и в квартире Василия Степановича. «Хрущевка» ссохлась жилами батарей, неохотно отдавая тепло двум комнатам. В одной из них отходил от праздника внук, пытаясь выскочить из запоя. Если бы не вздохи за стеной и редкие скрипы старой мебели, то в зале, где в кресле расположился долговязый старик, можно было бы услышать, как стучат спицы. Василий Степанович вязал. Неумело орудуя большими иглами, он изредка вглядывался в немой телевизор. Звук был специально выключен, чтобы не отвлекал. Бомбят Афганистан. Злые лица сменяются равнодушными. Хохот, плач. Огни, настоящие и искусственные. Все это он уже пережил много десятилетий назад. Сейчас главное к утру поспеть. Олюшку порадовать. Нитки путались, пальцы слушались уже неохотно, потому что рукодельничать он начал еще с вечера и первый раз в своей жизни.

Супруга, Ольга Ивановна, уже две недели лежала в больнице после операции. Он ежедневно навещал ее, приносил передачи, и когда здоровье пошло на поправку, его стали пропускать в палату. Целый день он просиживал возле любимой, а время неумолимо спешило к вечеру. Когда палата выздоравливающих не находила иных граней обсуждения российского здравоохранения и затихала, Василий Степанович ставил стул поближе к кровати жены и они молчали. Просто долго смотрели друг на друга и шептались глазами.

Ты только ешь, а то я знаю тебя… Я ем, ем. Не волнуйся… Василёк, ну зачем ты меня обманываешь… Девушка, не кипятись. Ты лучше скорей вставай… Холодильник здесь не работает, а ты продуктов столько наносил… У тебя сейчас такой вид, как, помнишь, зимой на лыжах… Возьми хоть здесь покушай, пропадёт… Когда в первый раз целовались, ты точно так смотрела… Ну поешь… Я губы тогда обветрил, а ты замерзала и терпела, дурёха… Ну-ка, я сказала. Хоть яблоко возьми… У тебя ничего не болит?

Так они сидели и ласкались взглядами, пока не входила медсестра. Пора уходить. Старик поднимался на ноги и долго еще не мог оторвать нежных глаз от любимого лица. Разглаживал морщинки на одеяле, что-то переставлял на тумбочке. В который раз поправлял тапочки и полотенце на спинке кровати и под улыбку супруги, тяжко и с неохотой уходил. А вчера она попросила купить носки шерстяные, холодно стало в палате. И захотелось самому связать. Вот Олюшка будет рада! И у него получилось. Один носок уже был готов. Он посмотрел на часы – половина четвертого, и с удовольствием подумал: успею…

Раннее утро застало Василия Степановича на кухне. Переливая в термос куриный бульон, он напевал какую-то мелодию, услышанную по радио, и был в великолепном настроении. Она так привязалась, что, выйдя из квартиры, продолжал тихонько насвистывать. Заснеженная улица уже наполнялась людьми. В длинном пальто и огромной енотовой шапке, старик поспешил в больницу. По дороге попалась ледяная дорожка. Неожиданно человек, похожий на гриб, разбежался и с диким свистом стремительно пролетел по глади тротуара. Затем молодецки развернулся и, поправив шапку, на ходу оглядел сумку.

На входе в приёмный покой Василий Степанович широко улыбнулся медсестре и озорно пропел:

– Сударыня, пред вашей красотой померк весь жемчуг!

Женщина что-то писала в журнале. Встрепенулась, но не успела даже приподняться. Старик уже бежал по ступенькам на четвертый этаж.

У входа в отделение его остановил врач. Василий Степанович только сейчас понял, что не разделся, и теперь смотрел на доктора веселым проказником. Снежный нелепый колпак, мрачный вид и большие очки вызвали у старика смех. А потом…

А потом все взорвалось. Разлетелись вдребезги стены, рухнули потолки и начал проваливаться пол. Пыль слов не давала лёгким вдохнуть и мгновенно оседала на одежду, на белые халаты, собравшиеся вокруг. Он не верил. Этому нельзя было верить, и не было сил убедиться. Старик стоял весь в побелке сочувствия и смотрел под ноги, куда уронил сумку. Термос разбился, и по рыжему линолеуму растекалось пятно горячего золотистого бульона.

– …у нее просто ноги замерзли, понимаете? – жалобным голосом задрожал Василий Степанович, – носки вот… у нее ноги. Мы на лыжах в 56-м… после института… по молодости… носки вот.

Скоро пыль улеглась. Линии, фигуры, запахи стали обычными.

…проснулся, и хочешь встать… выходишь из ванны… поворот головы… смотришь в окно… взялся за ручку двери. А её уже нет… Ты бежал по ступенькам, а её…

Миг, секунда, а звезда погасла. Остался только свет, испепеляющий памятью, – свет любви. Мучительный и неповторимый, и вечный, который не погасит даже смерть. Эта не даёт взять ничего с собой, кроме любви…

Тихо, словно боясь потревожить, падает снег на кресты. Под одним на корточках сидит седой старик. О них он вспомнил только сегодня. Разгребая мёрзлую землю непослушной полупарализованной рукой, Василий Степанович сделал в холмике ямку и нежно положил туда носки… Нельзя ей без них. Ноги она себе подморозила. Молодыми тогда были… 

  Другие произведения автора

• Кошки и собаки
• Кузнечики
• Алёшкина Найда
• Разные России
• И отцы, и матери, и дети...
• Апельсины под подушкой
•