Когда подъезжаю к Верхососне, то явно ощущаю перемещение не только в простран­стве, но и во времени. Как будто размыкаю за кольца ворота в минувшее. Словно пересекаю черту XVII века и кажется, что вот сейчас из-за современного животноводческого комплекса выплеснется на простор летучая конная станица полусотника Степана Есина. Или вдруг из-за спины, со стороны Раздорного, замаячат в высоких бурьянах рыжие шапки татарского чамбула из дозорного отряда малого Гирея.

Белгородская засечная черта. Историки учат, что создавалась она во времена Алексея Михайловича Тишайшего для защиты южных рубежей Московского государства от набегов крымских и ногайских татар.

Это правда, но не вся. Всё дело в том, что купцы государя были утеснены в продвиже­нии товаров. Дороги им в южные города и страны, что пониже Рязанского княжества, были заказаны. В то время как «аглицкие» торговцы вольно пересекали любые границы и уходили через земли московского царя и в Китай, за Калганскую ограду, и в Персию, и в Индию.

В те времена главные пути на Руси открывались в зимнюю пору, по за­стывшим рекам. На Воронеж, примером, летом колесного следа совсем не было и всякий товар сюда шел Доном. А в морозные месяцы в города и веси завозилось всё нужное на год - от винного зелья до порохового. «Ащё пришли, Государь, с твоим обозом к Лазаревой субботе, допреж стоит Оскол, нам на Волуйку полос железных кузнечных шесть дюжин на гребней костяных сколько мочно...» - просил городской голова Исачко Бойков царя Михаила Фёдоровича.

И ещё по речным путям не стояли таможенные внутренние посты, а сухопутные были сплошь усыпаны ими - каждое селение делало сбор с проезжих купцов.

И в то же время по окоёму держава была окольцована большими торговыми трактами. По западу, от Киева к Туле, по литовским землям, лежал Свиной шлях.

По югу, от самых Ногайских степей встык к Свиному шляху, тянулась Бакаева дорога.

А ещё южнее, от Китая по Астрахани и к самым европейским государствам, через Киев, лежал знаменитый Рыбный шлях - северный отвод Великого Шёлкового пути.

И ни одна из этих артерий не проходила по русским землям. А ведь овладей наши цари степными дорогами - они стали бы хозяевами положения. Тут и таможенные сборы, и возможность поставлять свои товары за рубеж на условиях Москвы. А главное - это укрепляло международное положение русского государства, выводило его в разряд держав, с которыми надо было особо считаться. Когда многое число соотечественников оставалось пленниками иных государей, русскому тоже надо было становиться особенно сильным.

И постепенно цари стали прибирать к рукам международные торговые пути. Первой взял себе Свиную дорогу царь Фёдор Иоаннович, сын Ивана Грозного. Для начала, в па­раллель Свиной дороге, он воздвиг Тульскую засечную черту и «прикрыл» ею движение товаров из Европы.

Литва пошумела и успокоилась. Европа промолчала.

Потом выше Бакаевой дороги Москва возвела Рязанскую засечную черту и взяла под свою руку и этот путь.

А потом уже Михаил Федорович пошёл проторенной тропой: севернее Рыбного шляха он стал возводить Белгородскую засечную черту. Но тут «мировое общественное мнение» возмутилось, и Европа вкупе с Турцией подтолкнула Польшу к войне с Москвой.

Это отдельная история. А на Белгородской черте начали, опять же явочным порядком, возникать города-крепости со своими детинцами и храмами.

И тут надо помнить, какое время стояло на дворе. Грянул церковный раскол. Оторван­ные от своих домов переселенцы из северных земель приходили от старообрядческих - а иных там ещё и не было - приходов и попадали в церкви с новыми порядками. Иконы, что несли с собой переселенцы, иереи новой церкви кололи и жгли прямо перед храмами. Туда же летели и рукописные книги.

И всё это усугублялось тем, что и новозаведённые храмы тоже оставались, как бы мы сказали теперь, вне церковного канона. Тонкость в том, что официально наши нынешние белгородские земли принадлежали Киевской митрополии, а та, в свою очередь, - Кон­стантинопольскому патриархату. Счастье наше, что в ту пору митрополитом в Киеве был замечательный православный иерарх Петр Могила. Он отлично видел, что дело идёт к объ­единению славянских земель под рукой московского царя и не препятствовал строительству не подвластных ему церквей. Просто не принимал их под свою руку.

Поэтому церкви на Белгородской черте были поначалу, в основном, трёх видов - госу­дарственные, ружные и домовые. Государственные - это те, что были под прямым управле­нием государя - помазанника Божия. Царь же назначали церковный клир. Ружные - такие, что ставились на ругу - пожертвования прихожан. Прихожане нанимали иереев и платили им из руги жалованье. И, наконец, домовые церкви заводили у себя те, у кого хватало на это денег.

Тогда на южное порубежье потянулись вереницы так называемых дворовых священни­ков . Такое бродячее племя иереев, изгнанных помещиками от своих церквей «за шянство и блудъ». Многие обосновались в белгородских крепостях.

От тех времен на порубежье почти не осталось следов. Срыты и распаханы пограничные валы, вырублены леса, поставлены новые храмы и города. Но есть ещё в Верхососне - един­ственный на несколько епархий - Ильинский храм, срубленный в те времена и доживший до наших дней.

Вот этот храм ярче картин окрестностей возвращает нас в далекий век. Тогда церкви северные ставились не купольными, а шатровыми, из цельных бревен. Вот как в Кижах можно видеть.

В Верхососне к 1662 году уже стоял внутри крепости деревянный Троицкий собор. Ничего от него не осталось - можно гадать только, каким он был. Хотя ещё и теперь под асфальтовым пятном бывшего в советские годы на месте крепости автогаража можно отыскать замурованный вход в крепостное подземелье. Ждёт он своего ис­следователя.

А соборная часовня в память святого Ильи стояла за крепостной оградой, на Стрелецком посаде. В мае того года татары посад выжгли, часовня сгорела. И тогда «стоялый голова на поле» Изот Иванович Стрешнев велел к Ильину дню срубить вместо часовни новый храм. Ставить его приступили мастеровые Морейки Самсонова из Каргополя. Это была ватага каторжных - клейменые и с рваными ноздрями. Работу воевода Яков Варфоломеевич Мяснов вменил им в церковное послушание.

И на постройку выделил воевода мореный дуб из крепостных запасов. Она и нынче церковь такова - когда переносили её мастера двадцать лет назад на новый фундамент, то на удар из-под лезвия топора летели искры и звук бревен - как по железу.

И управились мастера Морейки Самсонова. Принял церквь у строителей первый насто­ятель отец Димитрий Переверзев, за два дверных кольца раскрывший перед прихожанами Божий дом. Освятили его на Ильин день 1662 (!) года. И до 1932 года был Ильинский храм приходской церковью верхососенского Троицкого собора.

Кстати, мировое сообщество признало юрисдикцию Москвы над городами Белгородской засечной черты лишь через пять лет после этого, по Андрусовскому перемирию 1667 года. И тогда же почти все храмы порубежья подпали под высокую руку Московского патриарха. Тогда это был Святейший Питирим.

В советские годы Ильинскую церковь забросили. Долгие десятилетия стояла она, словно отойдя на обочину общественной жизни, прикрытая стеной чертополоха. Настоящая беда нависла над ней уже в ельцинское время: в село тянули асфальтовую нитку, и храм оказался на пути слепого катка.

Но к тому времени в селе уже окрепло движение в защиту храма, появилась бойкая церковная десятка. Времена пришли другие - и когда люди пошли по инстанциям, то им не отказали. Просто церковь раскатали по бревнышку и перенесли на другое место, подальше от дороги.

У нас всегда так: если Бог мешает движению - его просят посторониться.

Конечно, при этом потеряли дверные кольца, утратили целостность неповторимой внутренней росписи, хотя многое и сохранилось, прикрытое новыми иконами. Но в самом храме древних ликов уже не увидеть. Утешает то, что они всё-равно светят нам, даже сквозь новопись.

Грубо, неумело обшили снаружи цельные бревна досками. Доски гнутся и — ведутся, и никак не оправдывают надежд на защиту ими от дождей и мороза исторических крепостных дубов. Опять-таки тешит то, что доски эти - просто неумелая консервация стен.

Служит в храме теперь удивительный пастырь отец Игорь - добрый продолжатель дела отца Димитрия Переверзева. Храм и пастырь похожи - оба светоносны, оба у Христа в соработниках. В храме всегда многолюдные службы, ведь идут и едут в батюшке Игорю из всяких мест. Он - единственный на всю округу экзорцист - бесы бегут от молитв на­стоятеля. Да и всякое его слово врачует души и успокаивает плоть.

Ильинская церковь сияет куполами в стороне от больших дорог, но если будете про­езжать мимо - загляните под её звонкие своды. В следующем году она отметит 350(!)-летие со дня освящения. Все события многовековой давности помнят ее намоленные поколениями стены.

Войдите, и память о вас тоже впишется на Господни скрижали.

Другие произведения автора

Война с Поликанией
"Подпрыгни дружок!" или  Невольники свободы.
Пуль не хватило