Было это летом шестьдесят восьмого. Свой отпуск я проводил у родных в Старом Осколе. И в один из дней решил осуществить давнее желание — побывать у поэта Михалёва в селе Терехово.
Познакомились мы лет двадцать до того. Студент-первокурсник, я увлечённо сотрудничал в старооскольской «районке», в этой же — единственной тогда — газете в городе изредка появлялись короткие стихи с подписью «В. Михалев, с. Терехово». Однажды редакция «Путёвки» собрала районный слет рабселькоров. А у меня как на грех в тот день был зачёт в институте и, едва сдав его, я помчался на Верхнюю площадь к Зимнему театру. Старомодное, ветхое здание, внутри угрюмое и запущенное; огромный полутёмный коридор был тих, только в дальнем углу угадывалась какая-то фигурка. Пригляделся: старый выгоревший плащ, сапоги с отвёрнутыми голенищами, кепчонка. Не хватает лишь кнута. Подошёл, разговорились и познакомились, — Михалёв тоже опоздал, подвёл автобус — не уложился в расписание на раскисшей после дождя просёлочной дороге.
Позже мы виделись пару раз уже в Белгороде — Михалёв наезжал в издательство, где готовилась к выходу его первая — скромная и по формату и по числу страничек — книжечка «Земля моя»...
Старенький автобус после короткой остановки на окраине Терехова покатил дальше. Я огляделся и у первого встречного спросил, как пройти к дому Михалёва. Тот охотно показал, но тут же прибавил:
— Только его дома не застанешь. У него родичка померла, и он на кладбище, могилку рыть пособляет...
Песчаная, поросшая скудной травой тропинка привела меня к тереховскому кладбищу. Горка влажного песка, и — на краю ямы — он, поэт Владимир Михалёв. Глянул на меня как-то боком, через плечо, виновато улыбнулся и пояснил:
— Понимаешь, Борис, земля ещё холодная, внизу меня и прихватил радикулит. Ребята ещё подняли из ямы. Сейчас отойду и пойдём...
Прихрамывая, Володя привёл меня к обшарпанной невзрачной избе. И внутри — глиняный пол, бьющая в глаза бедность. Встретила нас Володина жена и целая орава разновозрастной ребятни.
Павлина Михалёва — крупная, по-деревенски надёжно скроенная, в застиранном ситцевом платье. Рядом с нею Володя — невысокий, щупловатый — показался ещё одним — старшим по возрасту — сыном. С Павлиной мы не перемолвились в тот день и десятком фраз — не до бесед было ей, занятой ежеминутными семейными хлопотами.
Дети Михалёвых — мал-мала меньше, «семеро по лавкам». В Старом Осколе, по дороге на автобусную станцию я зашёл в гастроном, хотел купить пяток шоколадок, но в последний момент по какому-то наитию передумал и попросил насыпать в большой пакет кило сливочных ирисок «Кис-кис». Вот этот пакет и достался одной из Володиных дочерей — его любимице (так мне показалось) — проворной, быстроглазой Юле-Юльке. Остальные пятеро окружили её плотным шумным кольцом, и прямо на глиняном полу избы начался весёлый озорноватый делёж...
Собираясь в Терехово, я непременно хотел запечатлеть фотокамерой «поэта за рабочим столом». Тереховская «проза жизни» не остудила моего намерения. Однако в михалёвской избе я не отыскал «рабочего места», «творческого уголка». Узкая полочка случайных книг вперемежку с истрёпанными учебниками и тетрадками. Где же рукописи, черновики, архив?..
Михалёв, смущенно улыбаясь, всё отнекивался и, наконец, поддавшись на мои уговоры, вышел в сенцы, приставил шаткую деревянную лесенку и полез на чердак. Вернулся оттуда с чем-то странным, напоминающим чучело без головы. Оказалось, старые брюки, обе штанины которых набиты тетрадками и разрозненными листками. Листками с чёткими строчками ясного михалевского почерка. Строчками родниковых стихов самобытного поэта.
В той избе (через несколько лет по распоряжению первого секретаря обкома поэту выстроят в Терехово новый дом, но это будет уже после того, как о Владимире Михалёве заговорит столичная пресса и он станет лауреатом Всесоюзного конкурса... художественной самодеятельности) на чердаке — подальше от шаловливой детворы — он хранил то немногое из написанного, что отбирал с присущей ему высокой требовательностью.
Создавал же свои удивительно прозрачные строки обычно в пути — «с пастушьим посохом»:
Опять в руках пастуший посох, Никак иначе не могу. Люблю стрекающие росы И пляску красок на лугу. Сполох зари высоко вскинут. А над макушками ракит Подойник неба опрокинут И дужка месяца звенит...
на березовой опушке:
Бегу оврагом по откосу, Тебя, весёлую, ловлю. Люблю тебя простоволосую. В косынке трепетной люблю...
у края хлебного поля:
Искры неба во ржи — Васильки у межи. Если любишь — скажи, И не любишь — скажи. Только правду скажи, Не обманывай поле... Васильки вдоль межи, Васильки на подоле!
на прогретой солнечным лучом поляне:
Не впервой пораздумаю здраво, Поразмыслю — Отчета не дам, Чем меня эти листья и травы Так легко прибирают к рукам? Зелень острую роща почует, Колкий колос поля обежит — Так и кажется, к людям лечу я, Опоясанный дымкою ржи...
на затенённом остролистым осокорем берегу родимой речушки Убли:
И всего только сосны в песке Да плакучие ивы в реке. А река широка: Три шага Разделяют её берега. Рвом разрезанный косогор, Немудрёной берёзки вихор, Рожь скупая, Полынь у ополья, — А вот любишь, любишь до боли! ...
Тогда, в избе, у нас снимок не получился. И Володя с тихой улыбкой предложил:
— А пойдем-ка я тебе покажу наш огород...
Вместе с нами отправился и маленький Володин сын. Прямо за избой на довольно большом пространстве, залитом щедрым деревенским солнцем, без чёткой разбивки на грядки, буйствовала овощная зелень. Мощные кусты с отливающими синевой резными листьями, сквозь которые проглядывали алые бока помидоров. Особенно хороши и обширны были огуречные плети. Михалёв осторожно шагнул в них и, присев, стал шарить под шершавыми листьями и вскоре извлек наружу пупырчатого ярко-зелёного красавца.
— Смотри, какой молодец. Фотографируй...
И я принялся жать на кнопку своего ФЭДа...
Выполнил я тогда и Володину просьбу — пошел с ним на похороны. Дальняя его родственница умерла совсем молодой, и эта трагедия привлекла немало народу. Проводили мы гроб и на кладбище. Мой ФЭД не жалел пленки. А когда возвратились, день клонился к закату. Пришёл час прощанья с тихим песчаным селом Терехово, с замечательным русским поэтом, ставшим в тот день моим добрым другом.
Источник: Владимир Михалёв. Стихотворения. Белгород. Крестьянское дело. 1998. Стр. 253-257
Полное или частичное использование материалов портала допускается с обязательной ссылкой на первоисточник, при этом взаимоотношения с владельцем ресурса и авторами портала регулируются действующим законодательством об охране авторских прав.
